Костер и Саламандра. Книга первая - Максим Андреевич Далин
У приличных леди — приличные друзья. У меня — утопленник и мёртвая собака. Мы укрылись от злой ночи в гроте на берегу моря.
Я немного поплакала тогда, потому что было больно отрывать от себя детство, отца, дом, кукол и наивную веру в то, что всё может быть хорошо. Валор гладил меня по опалённым остаткам волос мокрой ладонью и говорил: «Не тратьте силы, деточка, они вам пригодятся». К полуночи я заставила себя успокоиться.
Оставаться здесь было нельзя: сообразят, что я ещё жива, — и могут решить меня искать. Я сказала Валору, что ухожу отсюда навсегда. Сказала, что могу его упокоить, но он улыбнулся, уверил меня, что сейчас его бытие вполне сносно и что он может мне ещё пригодиться. «Только не удаляйтесь от моря, деточка, — сказал он на прощанье. — Некоторые особенности моего посмертия привязали меня к берегу, на берегу мы и увидимся снова, если позволит Господь». Он отдал мне свой клад, которым хотел заплатить наставнику за заупокойные службы: это был его сундучок, утонувший вместе с ним. Валор его достал во время отлива и хранил в гроте, в нише под большим камнем. Так я получила горсть старинных золотых монет и перстень с древним, очень красивым гранатом. Кроме клада, Валор сделал мне ещё один бесценный подарок — забрал из библиотеки нашего дома Трактат Межи и Узлы Душ, чтобы отдать эти книги мне. Между страницами Трактата Межи он всунул мой родословный лист. На всякий случай.
— Книги непременно спалят, если сообразят, что это такое, — сказал Валор. — Вы должны их сберечь, деточка. А теперь уходите как можно быстрее, пока ваша родня не спохватилась.
Я поцеловала его в ледяную щёку, пахнущую морской солью, и пошла по берегу прочь и от нашего дома, и от деревни.
Намного позже я узнала: увидев огонь над флигелем, мой отец вскрикнул и упал мёртвый. У меня не получилось бы разговора с его душой: она тут же ушла к Господу… а милосердная ложь Валора позволила мне самой уйти живой. Если бы он сразу сказал мне об отце, я дала бы родне возможность дожечь меня до конца.
— А дальше вы знаете, — сказала я плачущей Виллемине и королю. — Или догадываетесь, верно? На следующее утро я купила в рыбацком посёлке на золотой простую одежду, чепчик и еды. Добрый мужик, который всё это мне продал, хоть и косился на Тяпку, на своей лодке довёз меня до небольшого прибрежного городка. Всё-таки я заплатила очень щедро — он и не подумал стучать на меня. В нашем городишке не было железнодорожной станции, и я купила билет на дилижанс, чтобы уехать подальше. Потом прибилась к балагану уродов: ясно ведь, где уроду безопаснее всего. И уже вместе с балаганом приехала в столицу… меня тянуло к морю. Здесь я смогла, наконец, увидеться с Валором, по которому тосковала, как по дому… и здесь меня нашла Виллемина. И всё.
Гелхард, гладивший мою собаку, чуть улыбнулся:
— Леди чернушка мне просто новый мир открыла. Перевернула все мои представления о том, как устроен белый свет. И сейчас я склонен думать, что ты не зря рисковала, малютка. Карла немало стоит — как камеристка, как телохранитель и, я даже думаю, как советник.
— Теперь вы понимаете, что я имела в виду, государь? — сказала Вильма, попыталась не шмыгать носом, но шмыгнула. И вытерла слёзы.
— Да, — сказал король. — Держитесь друг друга. Вскоре тебе очень понадобится поддержка… и мне очень понадобится твоя поддержка, леди чернушка. Ты жалостливая, как все добрые девушки, ты пожалела собачку… ты ведь пожалеешь своего старого короля, верно? Дашь ему покинуть юдоль без боли, когда будет совсем невмоготу?
Я вморгнула слёзы назад. И сказала:
— Я вам обещаю, государь.
* * *
В те дни мы даже ночевали в маленьком покойчике для доверенных слуг рядом с кабинетом Гелхарда — мы с Вильмой и моя собака. Король так лучше себя чувствовал.
Вильма порывалась помогать ему, как сиделка, а я отметила, что она смелая, спокойная и не брезгливая, что я всегда считала прекрасными качествами. Она бы была отличной сиделкой, если бы Гелхард позволил. Только он смущался.
Болезнь его изуродовала и сделала беспомощным. И он всё боялся оскорбить нас с Вильмой этим своим уродством, беспомощностью, вонью смерти… Мне удалось его разубедить, но только отчасти. Мне он в этом смысле доверял больше, чем Вильме: я же некромантка. Гелхард проговорился: если уж у меня хватило духу приготовить к работе кости Тяпки, то и на прочее хватит.
— У леди чернушки, — сказал он моей принцессе, улыбаясь, — больше самообладания, чем у многих мужчин. Но всё-таки мужчины понадобятся вам, малютка. Я придумал кое-что полезное.
Сразу показать полезное у него не получилось, потому что зашла королева.
Государыня Ленора была роскошная. Я уже знала, что она родом из Перелесья, — и по ней было видно: купчихи из Перелесья довольно часто бывают такими. Роскошное тело, роскошные волосы — как старое золото, с благородным блеском. Лицо круглое, кожа матовая, глаза с поволокой — про таких дам мой дедушка говорил «дородная». И безобразило эту роскошь брезгливое выражение. Брезгливое и капризное, будто Гелхард заболел ей назло.
— Вы чувствуете себя получше? — спросила она с порога. Ближе не подошла.
— Разумеется, дорогая, — сказал Гелхард. — Гораздо лучше.
— И выйдете к обеду? — спросила Ленора. Дикую глупость спросила.
— Нет, — сказал Гелхард. — Буду обедать в обществе юных и прелестных дам, нудная родня отбивает у меня аппетит.
— Тётя Минда огорчится, — сказала Ленора. — Она проехала двести миль, специально чтобы вас увидеть.
— Постарайтесь, пожалуйста, утешить её, дорогая, — сказал король. — Угостите пирожным, поболтайте о моде, это наверняка понравится ей больше моего общества.
Ленора пожала плечами, вздохнула, как фыркнула, и выплыла за дверь. Гелхард вздохнул и расслабился: он ужасно устал от этого разговора.
Вильма поцеловала ему руку, а я сказала:
— Государь, можно, в следующий раз я её выгоню?
Гелхард взглянул на меня с печальной улыбкой:
— Запоминай, леди чернушка: вот так выглядит Перелесье при нашем дворе. Лапа, которую пытаются запустить к нам в кошель, а если придётся, то и пырнуть ножом. А малютка, верно, помнит: дядюшка её мужа, Рандольф, государь Перелесский, спит и
