Украинская зима - Петр Немировский
Как я сейчас узнал, этот выбор — пойти на истфак — был не его, а Андрея. Парень не мог определиться в своей будущей специальности, не знал, какую профессию выбрать, и тогда Андрей по праву отца предложил ему попробовать на историка, ничего другого Андрей предложить не смог, кроме как такую же специальность, какую выбрал когда-то для себя. Судя по всему, этот выбор оказался неудачным, с учёбой на историка у парня явно не заладилось. До войны он учился только под нажимом родителей, а когда началась война и учёба в университете стала практически формальной, а служба в армии — фактической, Максим и вовсе махнул на занятия рукой, вскоре бросил университет и полностью переключился на военную службу.
В данном случае, вероятно, свою роль сыграла и генетика. Дело в том, что отец Андрея (дед Максима), был потомственным военным, в звании полковника. Андрей вырос в военной семье, своё детство и юность провёл с родителями в военных городках, и хотя после службы в армии поступил в университет на историка, в нём всегда оставались манеры и подходы к жизни человека, близко знакомого с армией и военной службой, привыкшего к железной дисциплине и порядку.
Однако вернёмся к Максиму: бросив университет, он остался в армии. На выходные и в праздники из воинской части под Киевом приезжал домой к родителям, где встречался с друзьями и просто отдыхал. А в понедельник с утра — снова на службу, в часть. Солдат их части уже предупредили, что их подразделение готовят к отправке, но куда точно отправят — не говорили.
Андрей с Людой надеялись, что роту Максима отправят либо под Беларусь, откуда постоянно ждали вторжения, либо куда-то на юг, на Херсонщину, где тоже идут бои, но не такие сильные. Однако чем «жарче» становилось под Бахмутом, тем для Андрея с Людой становилось очевиднее, что сына бросят именно туда. Андрей и Люда стали себя к этому морально готовить.
Но как можно к такому приготовиться? Да, разумеется, человек может предпринимать титанические усилия, чтобы себя психологически подготовить к чему-то архиважному и архитрудному. Он может найти множество рациональных доводов, уверить себя в неизбежности приближающегося события, мысленно попытаться уменьшить его значимость. В какой-то момент даже может сказать себе с полной уверенностью: «Всё, я морально готов». И что же? Событие случается и… вдруг обнаруживается, что человек не готов к этому и близко, а всё это время только тем и занимался, что ходил вокруг да около, пытаясь обмануть себя, но реальность моментально разбила вдребезги хрупкую вазу его самообмана.
Так случилось с Андреем и Людой. Когда сын им сообщил, что их роту отправляют под Бахмут, у родителей был шок. И этот шок с тех пор не прошёл аж ни грамма.
Однако внешне про них сказать этого было нельзя. И после отъезда сына на фронт у Люды с Андреем со стороны будто бы ничего не изменилось. Андрей продолжал заниматься составлением книги по заказу одного бизнесмена, пожелавшего иметь книгу с историей своего рода, да ещё и обязательно в изложении профессионального историка. Люда по-прежнему хлопотала по хозяйству. Короче, всё как обычно.
«Может, так принято у военных?» — задавал я себе этот вопрос, размышляя над странным для меня спокойствием своих друзей. Да, наверное, у военных иной менталитет: там, где мы — интеллигенты — рефлексируем, задаём себе тысячи вопросов, не удовлетворяемся ответами, пьём, истерим, военный человек поступает просто. Берёт автомат и идёт на войну. Потому что так надо. Потому что нельзя иначе. Потому что нечего обсуждать.
Или же не всё так просто?
Ещё в Нью-Йорке, узнав, что Андрей и его младший сын с первых же дней после начала войны оказались в теробороне, я не удивился. Почему-то никогда не сомневался в том, что Андрей в критический ситуации именно так и поступит, что для него не может быть иных решений. Но не только потому, что он из семьи военного. И не потому, что он редкий патриот всего украинского, отнюдь нет: он по-украински, кстати, говорит-то средненько, его родной язык — русский, и его культура — русская: рок-музыка в его приёмнике в машине — русская, и книги он читает русские, и фильмы смотрит русские. Но вот — в первый же день попросился с сыном в тероборону и взял автомат с двумя рожками патронов, чтобы защищать Киев от русских.
Быть может, на этот поступок Андрея подвигло не только чувство гражданского долга и даже не ментальность человека, выросшего в семье военного, а подлинная человеческая порядочность?
Что же касается его сына Максима, то в Бахмуте их отправляют на огневую позицию по ротации: двое суток Максим живёт на квартире в посёлке неподалёку от линии фронта, которую они снимают с тремя другими солдатами из их отделения. А на третий день их привозят на передовую, в полной экипировке. Там сапёрными лопатками они выкапывают себе новый окоп, в котором находятся сутки — под артиллерийским и миномётным обстрелом, отражая атаки, в основном «вагнеровцев». Через сутки — замёрзших после проведённых долгих часов в этом окопе, где снежная жижа, отсутствие туалета и прочие «удобства», не считая постоянного грохота канонады и автоматной стрельбы и, разумеется, риска погибнуть, их отвозят обратно в посёлок, — отдыхать, отогреваться, отсыпаться и отъедаться. А через двое суток — снова на огневую, рытьё нового окопа — старый окоп уже «засвечен», его могут накрыть огнём, поэтому нужно рыть новый.
И снова сутки боя.
Во время боя, ясное дело, никакой связи с родителями нет, мобильные телефоны с собой брать нельзя. Максим звонит родителям только после того, как возвращается с передовой, когда уже отгремело и отстреляло, и можно расслабиться.
Понятно, что не только Максимка там проводит сутки в окопе. Эти сутки — вместе с ним на огневой — проводят Андрей и Люда, находясь в Киеве.
Но только виду они не подают, что «на передовой, в Бахмуте». Они живут обычной жизнью, рутинной, рутиной войны, приспосабливаются к частому отсутствию света, Андрей заканчивает книгу для бизнесмена, начатую ещё перед войной, а Люда занимается хозяйством и… заботится про гостя Юрчу из Нью-Йорка. Вот и сейчас надо, чтобы гость принял душ первым, пока есть свет и горячая вода, чтобы вытерся свежим полотенцем, чтобы обул вот эти тапочки, так как в квартире пол холодный. Потом будем пить чай, она будет угощать гостя мёдом с их пасеки, собрали пять сортов. Потом гостю надо постелить чистую тёплую постель, спросив, какую подушку он любит — высокую или низкую, мягкую или жёсткую, и дать ему два одеяла, чтобы не замёрз.
* * *
Мы сидели у них на кухне, пили чай. Люда расставила на столе пиалы, наполнив каждую мёдом, собранным в этом году с их пасеки. Мёд в пиалах был разного цвета и различной густоты: от светло-жёлтого, прозрачного и жидкого, почти как вода, до густого тёмно-коричневого, — в зависимости от того, с каких цветков пчёлы собирали пыльцу, — акации, гречки или клевера.
Андрей рассказывал о жизни пчеловода, о секретах пчёл, его пасека находилась в специальном месте в районе Лукьяновки, где, оказывается, киевские пчеловоды хранят свои ульи в зимний период. Андрея к этому делу
