Украинская зима - Петр Немировский

Тем не менее, несмотря ни на что, я всё-таки отдавал должное мелодичности его стихов, его умению писать «широким мазком» эпические полотна.

Но Шевченко никогда не был моим поэтом. В Нью-Йорке однажды на книжном развале фли-маркета я купил «Кобзарь» за несколько долларов. Купил исключительно потому, что мне понравилось само издание книги — это было раритетное издание к какому-то юбилею Шевченко, с красивым кожаным переплётом жёлтого цвета, где был филигранно тиснён профиль Кобзаря, а также с красивыми иллюстрациями внутри книги. За все годы жизни в Америке лишь один раз я снял эту книгу с книжной полки и перелистал — исключительно с целью посмотреть иллюстрации. По ходу прочитал несколько строф и без всякого интереса продолжать чтение поставил книгу обратно на полку.

Но с началом войны не было ничего удивительного в том, что я снова взял с полки «Кобзарь». Уже не для того, чтобы разглядывать картинки, но чтобы читать. К моему удивлению, Шевченко оказался… крупным художником, поэтом с большой буквы. Гением. Конечно, от этого он не перестал быть ксенофобом и антисемитом. Но теперь мне это не мешало видеть и его непревзойдённое мастерство и художественную мощь.

Сейчас, стоя перед расстрелянным бюстом Шевченко в украинском городке Бородянка, на фоне разрушенных русскими бомбами и ракетами домов, я понял, что Шевченко — ещё и великий пророк, писавший… об этой войне. Да, и об этой войне тоже. «Як понесе з України в синєє море кров ворожу, от тоді я і лани і гори — все покину і полину до самого Бога, молитися…» В моей памяти неожиданно воскресла строка из его «Заповіта». Тут, перед расстрелянным бюстом Кобзаря, мне открылось, что сегодня четверть страны — вот таких посёлков и городков, как эти, где мы побывали за день. Такие вот Бородянки, Гостомели, Бучи — не только здесь, под Киевом, а повсюду в Украине — и в Донецке, и в Запорожье, и в Харькове, и в Херсоне… Десятки тысяч убитых и раненых. Разрушенные хаты и многоэтажные дома, сожжённые легковые машины, взорванная бронетехника, заминированные леса. Беженцы, которым уже некуда вернуться.

«А до того я не знаю Бога. Поховайте та вставайте…»

Полушёпотом я дочитал стих до конца. И мне на душу сошла какая-то тяжёлая, смертельная печаль, ту`га — хорошее украинское слово, очень верное, — и от всего увиденного за день, и от этих страшных разрушений, и от осознания масштаба этих разрушений.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ 

«Молись за него»

Поедем на лифте или пойдём пешком? — спросил Андрей.

— Не будем рисковать, лучше пешком, — ответила Люда, когда мы вошли в подъезд их дома.

Сейчас свет в доме был, в подъезде даже горели лампочки, и, естественно, работал лифт. Но так как никто не знал, когда именно, в какую секунду свет отключат, то любая поездка в лифте была «на свой страх и риск», ведь можно застрять на полпути и ждать в кабине неизвестно сколько, до следующего включения.

Мы поднимались на восьмой этаж. Нам навстречу по лестнице спускались некоторые соседи, они тоже не пользовались лифтом из тех же соображений.

— Наша соседка сегодня утром убрала и помыла лестничную площадку на этаже. Мы тоже должны поучаствовать в этой инициативе поддержания порядка, поэтому в следующий раз я здесь помою пол, — сказала Люда мужу. И продолжила, обратившись уже ко мне. — У нас в доме теперь жильцы сорганизовались: раньше никто ничего не хотел делать, все только свинячили. Зато теперь что-то изменилось и в этом отношении: никто не сорит, одни жильцы по собственному желанию моют полы на лестничных клетках, другие убирают снег возле подъезда. Сосед решил установить в двери подъезда новый замок со специальным механизмом на магнитах, потому что замок с электронной системой во время отключения энергии, понятно, не работает. А что делать? Надо же поддерживать порядок насколько можно, даже в мелочах. Иначе повсюду начнётся бардак, всё развалится.

Сегодня я ночевал у Андрея с Людой. Я ещё находился под сильным впечатлением от поездки по местам сражений вокруг Киева. Я замечал, что война втягивает и меня в свою воронку, входит и в мою жизнь.

— Юрча, иди помойся, пока есть свет и горячая вода, — предложила Люда. — А я тем временем приготовлю что-нибудь поесть.

— Хорошо. Но я не голодный, насытился пирожками.

— Тогда я заварю чёрный чай, как ты любишь. И дам тебе попробовать мёд с нашей пасеки. В общем, иди мыться. Твоё полотенце в ванной.

— Дякую.

Я скрылся в ванной и, раздевшись, стал под душ. Мне было немного неловко оттого, что сейчас я моюсь первым, по праву гостя, ведь если выключат свет, то они — хозяева — помыться не успеют.

Ещё мне было любопытно наблюдать за Людой. Я знал её давно, лет тридцать, с той поры, когда Андрей с ней встречался ещё в университете. Андрей учился на истфаке, а Люда — на мехмате. После окончания университета они поженились. Люда работала в каком-то конструкторском бюро, но эта работа никогда ей не нравилась. Потом родился их старший сын Богдан (ставший фотографом, который устроил нам сегодня «экскурсию»), а потом и младший сын Максим (тот, который сейчас воюет под Бахмутом на Донбассе). После рождения Максима Люда окончательно ушла с работы, поставив крест на своей профессиональной карьере, всё своё время посвятила дому и воспитанию детей.

Она была привлекательной, но не красавица, внешне ничем не примечательна и, если правду сказать, — то и внутренне тоже. Она была просто хорошим человеком, в меру приветливой, в меру отзывчивой. Наверняка была заботливой мамой, верной женой, хорошей хозяйкой. И… ничего больше. Если бы меня спросили, кто такая Люда, как её охарактеризовать одной короткой фразой, что первое при упоминании её имени приходит на ум, то я бы сказал так: «Люда — это… жена Андрея, мама Богдана и Максима». И всё. Больше ничего в голову бы не пришло.

Но в этот приезд я неожиданно открывал в Люде женщину, которую раньше не знал, подмечал в ней такие свойства, которые ранее оставались для меня незамеченными и невидимыми.

Вот, к примеру, сейчас она предложила мне принять ванну. Не забыла повесить на вешалку чистое полотенце. Запомнила, что я вчера ляпнул за столом, что люблю перед сном пить чёрный чай. А ведь Люде есть о чём помнить, кроме свежего полотенца для меня и моей барской привычки вечером чаёвничать. У неё младший сын — в Бахмуте — понимаете? в Бахмуте! — где сегодня ад адовый, это утверждает и украинская, и западная, и даже брехливая российская пресса. Максима туда отправили совсем недавно, три недели назад, а к этому событию ведь нужно привыкнуть, его нужно принять, как-то к нему приспособиться.

Андрей говорит, что они с Людой были готовы к тому, что Максима отправят на фронт. Максим оставался в теробороне и после того, как русских отогнали из-под Киева. Но