Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №07 за 1972 год
Идем на рекогносцировку. Осматриваем. Да, действительно остров. Невелик: 100 на 50 метров. По краям — ледяные холмы, в середине — каменная насыпь. Бурые валуны; внизу камни покрупнее, чем выше, тем мельче. Неподалеку — довольно большой обломок.
Решили пробить лунку рядом с островом, чтобы осмотреть его снизу. Я отправляюсь к вертолету одеваться. Ребята взяли топоры и взрывчатку, стали делать лунку.
Взрыв. Другой. Когда я, одетый, возвращаюсь, мои помощники вычерпывают сеткой обломки льда. Лунка готова. На меня надевают ласты, и я погружаюсь.
Под водой мало света. Сентябрь, погода пасмурная, солнца нет. Однако фосфоресцирующий циферблат глубиномера видно хорошо. Выхожу из лунки под лед, там осматриваюсь, проверяю снаряжение — не дай бог малейшая дырка в костюме! Нет, все в порядке. Лед имеет осадку 3 метра, опускаюсь ниже — никакого грунта подо мной нет.
Десять метров — вода, еще десять — снова вода. Смотрю вниз — никаких признаков твердой массы. Значит, берег у острова, видимо, крутой.
Иду по компасу к острову. Вот он! Я уперся в стену, отвесно уходящую вниз. Спускаюсь вдоль нее. Стена целиком ледяная — ни песчинки нет на ней. На глубине 14 метров стена обрывается. Захожу под лед. Здесь тоже ни песчинки. Подо мной вода, дна здесь нет. Заплываю дальше. Над головой гладкий ледяной потолок. Сообщаю наверх по телефону: «Мощный лед, не пропускающий света, вода фосфоресцирует, внизу темно, подо льдом — течение...» Вывод ясен: дрейфующий ледяной остров. От обычных морских льдов остров отличается лишь более глубокой осадкой: у льдины — 3 метра, у острова — до 20 (такую осадку имеет айсберг, на котором дрейфует «СП-19»). Подводная поверхность льдины, как я уже говорил, имеет самые разнообразные формы, поверхность острова — гладкая. Это шельфовая льдина, она образовалась на отмели и однажды оторвалась от берега.
Прохожу еще несколько метров. Трещина. Заплываю в нее. Снизу это коридор шириною около пяти метров. Стены — ровные, отвесные. Расположена трещина у самого центра острова, сверху «запаяна» новым льдом — толщиной три метра.
Выхожу к своей лунке, выбираюсь на поверхность. Ребята уже пробивают новую лунку в том месте, где я обнаружил трещину. Одевается Гена Кадачигов: пойдем вдвоем.
В центральной части островка осадка доходит до 18 метров, тьма кромешная. Вспышка лампы при фотосъемке вырывает на мгновение слегка волнистую поверхность льда и распластавшегося под ним Кадачигова. И снова мрак. Обходим почти весь остров, уже виден свет по краям. Да, это не земля. В этом мы убеждаемся окончательно.
Дальше идет обычная исследовательская работа, как с любой льдиной. Измеряем величину осадки, размеры трещины, изучаем характер поверхности острова. Не снимая гидрокостюмов, меняем акваланги. Холодно, особенно мне: я уже около двух часов в общей сложности под водой. Однако назад возвращаться еще рано: надо успеть сделать все измерения сразу — больше ведь сюда не попадем.
Наконец все закончено. Обмерзшие, еле добираемся до нашего МИ-4. Согрелись, перекусили и снова отправились на остров. Кончились подводные исследования, начались надводные. Ведем теодолитную съемку, собираем камни. Слой каменной насыпи неглубок: под валунами снова лед...
Более глубокий анализ проведенных наблюдений был сделан в Ленинграде по возвращении из экспедиции. Выяснилось, что льдина образовалась на шельфе (подводной материковой отмели) у скалистых берегов Канады. Бурные весенние воды обрушили со скал камни. Так образовалась на льдине морена. Вероятно, той же весной льдина оторвалась от дна отмели, и течение отправило ее в далекий дрейф по обычным маршрутам дрейфующих льдин — с востока на запад.
Жалко, конечно: открытие не состоялось, но зато впервые была использована возможность исследовать под водой с помощью аквалангистов дрейфующий обломок шельфового льда с мощной мореной — явление в Арктике довольно редкое.
Записал М. Холмогоров
Валентин Тарас. После долгой разлуки
Письмо было адресовано республиканскому управлению милиции, но я не очень удивился, что оно очутилось в моем почтовом ящике, — я газетчик, пишу о быте, и различные учреждения иногда переадресовывают мне всякие жалобы. Правда, они присылают их в редакцию. Странно все-таки...
Подымаясь по лестнице, я вынул письмо и рассеянно пробежал его глазами.
«Исполком Союза Обществ Красного Креста И Красного Полумесяца
...проживающая в Польской Народной Республике гражданка Вержбицкая Ядвига Францевна разыскивает родного брата, Буршина Константина Андреевича, 1928 года рождения... Просим сообщить его адрес.
Начальник отдела розыска СОКК и КП СССР...»
Я снова стал перечитывать письмо; и хотя я ничего еще не понимал, сердце бухало в груди: «Жива!.. Жива!.. Лена жива!..»
Я позвонил в свою квартиру, забыв, что мне никто не откроет — жена с дочерью были на даче. Звонок отозвался за дверью печально и тревожно, он почему-то всегда так звенит, если дома никого нет, как будто он живой и знает, что один-одинешенек в пустой квартире.
Я отпустил кнопку, но длинные тревожные звонки продолжались. Я опомнился, торопливо открыл дверь и бросился к телефону.
— Ты что не подходишь? — спросила трубка басом ответственного секретаря нашей редакции.
— Только что вошел!.. — Я почему-то ждал, что Вася Рубцов сейчас скажет что-то очень важное, что-то связанное с этим письмом.
— Понимаешь, старик, — сказал Вася, — шеф снял фельетон о браконьерах. Так что ставим твою статью. Но ее надо сократить строк на полсотни...
— Сокращай, — сказал я. — Мне все равно.
— А почему у тебя такой малохольный голос? — спросил Вася. — Что-нибудь стряслось?
— А? Да... — Я начинал приходить в себя. — Понимаешь, нашлась моя сестра!
— Какая сестра? — удивился Вася.
— Родная! Помнишь, я рассказывал, у меня во время войны пропала сестра? Так вот, она, кажется, нашлась!
— Нашлась или «кажется»?
— Понимаешь, — заволновался я, — в письме какая-то путаница! Имя-отчество бабки, а ищет сестра! А фамилия Вержбицкая!
— Извини, старик, — перебил Вася. — Тут полосы принесли... Расскажешь завтра все по порядку. А в общем, поздравляю!— И уже другим, озабоченным голосом спросил: — Значит, не возражаешь насчет сокращения? Ну, будь здоров, с тебя поллитра!
Я постоял, послушал короткие гудки отбоя и положил трубку. Было странно, что мир не изменился. Громыхают за окном трамваи, в соседней квартире куролесят дети, на стеллаже тикает будильник. Все вокруг такое же, как всегда. И, как всегда, где-то в редакции Васе принесли на вычитку полосы завтрашнего номера газеты, и он сейчас сидит над ними с красным карандашом в руке, дымит сигаретой и щурится — карандаш нацелился на статью, как пика.
Под статьей стоит подпись: «Константин Буршин».
Буршин Константин Андреевич, 1928 года рождения. Это я. И это меня разыскивает родная сестра, о которой я ничего не знал столько долгих лет. Я уверен, что здесь нет ошибки, хотя в письме сплошная путаница.
Ядвига Францевна — это моя бабка по материнской линии. Но ее фамилия не Вержбицкая, а Сташкевич. Ядвига Францевна Сташкевич. И девичья фамилия у нее другая — Янковская. А кроме того, в письме ясно сказано, что меня разыскивает сестра, а не бабка.
Может, Лена по каким-то причинам взяла бабкино имя-отчество? Но тогда почему она Вержбицкая? Может, бабка вышла замуж там, в Польше, и теперь у Лены не только ее имя, но и новая фамилия? Но ведь в сорок втором, когда мы расстались, бабке было шестьдесят лет... А может, замуж вышла моя тетка, мамина младшая сестра Яня, и у Лены фамилия Яни?
Я допускал самое невероятное, все что угодно приходило мне в голову, кроме одного: что замуж могла выйти сама Лена. Шестилетние девочки не выходят замуж, а я все эти годы помнил Лену девочкой, худенькой шестилетней девочкой с большими серыми глазами и льняной гривкой...
...Мне было четырнадцать лет, и я уходил в партизаны, но знал об этом только я сам. Считалось, что я уезжаю в деревню, в Западную Белоруссию, в пастухи к Ничипору Яцине.
Однажды в переулке, в котором мы жили, остановились крестьянские подводы — мужики из далекой деревни приехали в наш город разжиться на толкучке мылом и солью, обменять муку и сало на вещи. Ничипор Яцина приехал с этими мужиками. Случилось так, что несколько дней он был у нас постояльцем, и бабка уговорила его взять меня в пастухи — в ту пору многие горожане старались пристроить детей в деревне, спасти их от голода. Но я согласился ехать с Яциной только потому, что он жил на хуторе возле самой Налибокской пущи. И он рассказывал, что у него чуть ли не каждую ночь бывают партизаны. Чуть ли не каждую ночь, а частенько и днем.
Я не мог упустить такого случая! Я бредил партизанами с осени сорок первого, когда о них впервые заговорили, но они казались мне недосягаемыми, как герои фильмов о гражданской войне; и, думая о них, я испытывал те же чувства, что и в кино, до войны, когда смотрел «Чапаева», «Дорико» или «Волочаевские дни», — я весь там, с ними, я скачу на коне, мчусь в тачанке, стреляю из «максима», и все это так реально, что озноб жуткого восторга пробегает по спине, и в то же время все это только мечта...
