Фиктивный брак с чудовищем - Алина Савельева

Будем, Маруся, делать охуенно счастливую мину при очень хуевой игре. Ты умеешь танцевать вальс, Маруся?

Аля, конечно, в магазине запропала, никаких кед у Маруси не было, шла ко мне моя измученная девочка в тапочках, соблазнительно шаркая, но никто об этом не знал, кроме меня. Музыка все играла, и у меня закралась надежда, что если Маруся так будет неторопливо идти, то сраный вальс закончится, мы поцелуемся и свалим, а персонал и охрана постепенно выпрут отсюда всех лишних.

Но я стиснул зубы и подошел к жене, и нихрена не видел от вспышек камер. Это вот моя потерянная харя будет завтра во всех новостях.

Вспоминая, чему меня когда-то, давным-давно, учили на выпускном еще в детдоме, я растопырил руки, и не сказать, чтобы Марусе этот жест голодного орангутана о чем-то сказал. Чтобы не позориться окончательно, я сграбастал Маруську в объятия и понес по импровизированной танцплощадке, и от нас отпрыгивали в разные стороны фотографы.

— Раз, два, три, раз, два, три, — шептал я, и глаза у Маруси были круглые, как блюдца. — Раз, два… это вальс, скажи спасибо, что этот упырь танго не запустил, не быть бы ему тогда живому! Три… раз, два, три… прости, раз, два…

Тапочек сиротливо остался лежать на земле, и пара фотографов его, твари, увековечили. Надо сказать охране не выпускать никого, пока не предъявят все, что наснимали, иначе мне завтра придется бежать из страны в женском платье.

— Марк, — негромко позвала меня Маруська, и я аж споткнулся от того, насколько нежно и даже интимно у нее прозвучало. — Марк, давай я поведу?

— А? — я еще раз сбился с ритма. — Ты умеешь?

Она кивнула. Ну что ж, раз кроме нее нас спасать больше некому?

Говорят, что плохому танцору яйца мешают. Не знаю, что мешало лично мне, но я бы не согласился оскопиться ради вот этого. Маруся потащила меня, как мне показалось, на себя, у меня внезапно выросла лишняя пара ног, и я вообще забыл, как ходить, на какое-то время. Все, о чем я думал, это чтобы не наступить на и без того израненные ножки девчонки, а еще о том, какая же Маруська все-таки хрупкая.

Тает в моих руках. Фарфоровая ваза. Сахарная вата. Казалось бы, но если ей надо, какой прорезается характер, как у отца. Что тогда она на меня рявкнула, чтобы не матерился, что сейчас, а ведь всего лишь я позволил ей вести в этом танце.

Даже яйца, кажется, перестали мешать, но член буянил.

Если провести ночь с красивой девушкой, восемь часов покажутся как секунда, а если сесть голой жопой на плиту, то и секунда — как пара суток. Я не знал, то ли музыка бесконечная, и пытка танцем и стояком длится вечность, то ли наоборот — от близости Маруськи и желания, которое я, как ни старался, не мог назвать голым сексом, весь этот танец как-то быстро закончился. Все начали хлопать, в небо полетели петарды, я перевел дух и решительно поднял Маруськино лицо за подбородок.

Нет, конечно, мы договорились. Если бы я не держал свое слово, то уже давно разложился бы где-нибудь в лесу.

Я даже не стал целовать ее как тянуло — так, чтобы поняла, что моя. Ровно так, чтобы хватило для прессы, точно так, чтобы не напугать. Я сам не до конца понимал, что это такое — уже не секс, еще не любовь. Нечто неосязаемое и очень волшебное.

Маруся, конечно, не отвечала, зажалась вся, не дышала. А я с трудом разорвал поцелуй и тихо, только для нас двоих, шепнул:

— Умница. Ну, вот и все.

Она как-то заторможено кивнула, а я выдавил из себя улыбку, уже не для публики, для нее. Снова зашлись визгом и разрывами петарды, грянула музыка, в которой утонули поздравления, Маруся заковыляла к стулу, кто-то из официантов принес ей потерянный тапочек. Я, вспомнив, что хотел проверить снимки блогеров, поманил к себе старшего охраны и от Маруси отвлекся. Когда же обернулся к ней снова, она сидела, и у нее было странное выражение лица.

Я тебе точно не враг, девочка! Но объяснить это, конечно, проблематично.

Я поправил стояк, который, к счастью, в темноте был уже не так заметен, еще полчаса посвятил поздравлениям и прочей херне, гости начали расползаться, Антонина — прибавить бы ей надо зарплату! — подошла к Марусе и что-то начала говорить, указывая на огромную гору подарков. У девчонки расширились глаза, и я дал себе слово — завтра я ее удивлю.

Ибо нехер, чтобы у нее так глаза горели из-за того, что ей надарили посторонние люди.

Я и так предполагал, что там, потому что в нашем кругу не дарят ни деньги, ни технику. Какие-нибудь коллекционные картины, хорошо если снова не бред шизофреника, который висел у меня в кабинете, Глеб, дай ему бог здоровья, приволок на сорок лет. Бред стоил как квартира в столице, но при взгляде на эту живопись у меня у самого начинала путешествовать крыша. Прочая антикварная муть. Все, что можно назвать «инвестицией». Сертификаты на разные мероприятия, от полета на авиатренажере с профессиональным пилотом до полета на вертолете над столицей, а это, кстати, было бы интересно, Маруське бы точно понравилось. Сертификаты на семейный портрет у какого-нибудь маэстро. Это я Глебу дарил, он потом со мной месяца два не разговаривал — после десяти-то сеансов портретной живописи.

Маруся хотела рассмотреть подарки, но Антонина, видимо, намекнула, что это лучше делать в доме, и девчонка убежала. А я подумал — ей вообще кто-нибудь когда-нибудь что-нибудь дарил? Или всю жизнь она только и делала, что наносила добро другим людям, может, вместо благодарности получая то и дело недовольные рожи?

Я помахал рукой очередным гостям, не переставая думать, что хочу сделать Марусю счастливой.

Пока у нас с ней не складывалось, но я понимал — времени мало, ситуация со свадьбой вообще слишком всратая. Только что похороны прошли. Меня Маруся на знала.

Так, может, нафига время терять? Свои социальные повинности на сегодня я уже отбыл?

Я распрощался с Глебом и еще несколькими деловыми партнерами, которые уходили позже всех. Судя по наличию в их компании Любови — продолжат праздновать уже без меня. Персонал и приглашенные