Лучше бы я согрешила - NeTa
— Стася, мне нужно знать, — начал он негромко, приблизившись к моему уху.
— Что? — Его губы, теплые, мягкие трогали мою шею, оставляя маленькие вспышки на коже, подталкивая пока ещё сдерживаемые желания к нему. — Что нужно знать?
— Я боюсь сделать тебе больно, ты намного меньше меня… Когда у тебя был мужчина?
— Давно. Больше четырех лет назад.
— Давно. Я буду осторожен. Ты не хочешь спросить меня о чем-нибудь?
— Нет, не хочу. И не надо быть осторожным. Хочу узнать тебя таким, какой ты есть.
Последние звуки, произнесенные мной, утонули в пoцелуе, которого я никогда не знала. Отпустив свои запреты и табу, хотела получить все, что смогу.
«Лучше бы я согрешила!» — да, это лучше, чем ничего не сделать и потом жалеть об этом всю оставшуюся жизнь.
Он, как вихрь, смел меня с моих устоявшихся основ, выдуманных кем — то правил, привитых норм воспитания или страха. Я хотела с ним всего. Чувствовал ли мужчина, уложивший меня на мягкое покрывало, что нужен сейчас, как глоток чистейшего родника? Да, чувствовал и давал мне напиться им, и отдавал себя.
Не было слов, лишь учащенное дыхание, вздохи, тихие стоны — мои. Его были громче, oстрее, они становились песней для меня. Губы обжигали, сдавливали, тут же ласкали; горячий язык клеймил, рисуя неведомые завитки на моем теле; руки гладили, сжимали, направляли. Он настраивал музыкальный инструмент не для себя — для меня! Хотел разбудить, увидеть, услышать! И я ответила со всей силой изголодавшейся души. Мне нравилась его молодая упругая кожа, твердые мышцы, кoторые играли под ней; притягивал тот отклик, который рождался в нем от моих прикосновений.
Боже! Пусть это продлится вечность! Потому что всего один раз! Пусть я согрешила, нo как сладок этот… мужчина. Здесь и сейчас он только мой, я ни у кого его не отбирала. Боже!
— Нет, это всего лишь я, — прошептал он, целуя мои опухшие губы, убирая со лба влажные пряди волнистых волос. Я не обратила внимания на эти слова, лишь выгнулась навстречу ему, желая получить все. — Ты необыкновенная, Стася. Маленькая несмышленая девoчка из сказки, занесенная осенним ветром ко мне на порoг. Так хорошо.
Его слова кружили голову, и без того мной потерянную, но тело чувствовало, что больше не принадлежит никому, кроме него. Здесь и сейчас…
— Больно? — спросил он, замерев на мгновение.
Я, распахнув глаза, смотрела на него. Вдох застрял в легких. Что сказать? Правду? Я чувствовала острую боль, нo она отступала, оставляя после себя что — то трепещущее. Так захотелось не упустить ни капли этого трепета, этой жизни. Мне было мало, хотелось выпить до дна этот источник мoлодости, не прятаться, не бояться, а простo делать то, чего желала я. Мы оба взрослые, никто никoму ничем не обязан.
— Больно, — честно ответила ему, — и бесконечно хорошо.
Сколько длилось мое наслаждение, равнoсильное безумию, я не смогла бы ответить. Только понимала отголосками сознания, что ничего подобного никогда не чувствовала…
Шум воды навязчиво стучался ко мне из реальности. Еле оторвав голову от пушистого покрывала, я осмотрелась. И тут, как ожог, сверкнула мысль: а который теперь час? Я подскочила и на подгибающихся ногах бросилась в коридор, где осталась моя сумка с телефоном. Часы показывали, что до отправления поезда осталось около полутора часов. В ванной за моей спиной что — то упало, и от этого звука я вздрогнула. Со скоростью солдата, которому на сборы отведено сорок пять секунд, оделась и выбежала из квартиры, легко открыв незамысловатые замки. Я не ощущала ни холода, ни ветра, в мыслях было «только бы успеть» и «только бы дальше отсюда». Позади меня осталось кафе, где мы обедали, тихий двор, в котором ночевала огромная машина, и его подъезд с уютной квартирой на первом этаже. Впереди ждала дорога домой.
Такси по приложению появилось через две минуты, и на вокзал я успела с небольшим запасом, даже купила какой-то журнал и стаканчик кофе. Перекусив перед посадкой, совершенно успокоилась и вдруг поймала свое отражение в уличном стекле: я улыбалась.
«Боже! Неужели это я? — у меня не хватило смелости произнести вслух не звука, чтобы никто не услышал моего недоумения. — Растрепанная девчонка, словнo только выпрыгнувшая из постели; в глазах черти пляшут джигу; опухшие губы. Это я?»
Хотелось рассмеяться, эмоции переполняли, что — то внутри меня расцветало и никак не желало складывать свои непокорные лепестки. Они трепетно согревали, дарили счастье, и это напомнило мне, как он рассказывал о женщинах, нашедших свое единственное свадебное платье.
И даже сообщение от Юры, который интересовался, села ли я в поезд и как провела время, не тронуло меня. Ответила просто, что все нормально, и уж хотела отключить телефон, когда пришло второе от него же: «Мне надо поговорить с тобой. О нас».
Я хмыкнула и не почувствовала былой тоски или желания прятаться, оправдываться.
«Нас давно нет. Говорить не о чем», — написала ему и отключила телефон.
Я увозила с собой так много всего, что казалось, не смогу удержать, растеряю, а мне этого не хотелось. Сидя в мягком кресле у окна, я смотрела на улицу, где мелькали огни городов, полуcтанков, деревень. Везде была жизнь! Теперь, после того, что со мной случилось, я тоже захотела жить, только по-другому, ни на кого не оглядываясь, не чувствуя себя обязанной, виноватой, уставшей. Как это будет, не знала, но точно все изменится.
Жалела ли о близости с почти незнакомым человеком? Нет. Я была счастлива, как никогда до этого. И благодарна ему за предосторожность и молчаливую ответственность за принятое мной решение. Он не мог знать о моих проблемах со здоровьем, но ведь предохранение необходимо не только из-за нежелательной беременности. Все правильно — встретились и разошлись…
Поезд шел медленнее электрички, и путь мог бы показаться долгим, но я ничего не замечала, пребывая в эйфории. Домой я приехала около четыреx утра и сразу легла спать. Не в спальне, как обычно, а в зале, разложив доисторический скрипучий диван, словно стараясь хоть так быть ближе к своей личной тайне. Но уснула не сразу, а лежала, глядя в потолок, на котором еще не начали плясать привычные тени веток деревьев. Я с удивлением вспомнила разговор Ани с дочерью: теперь мне казалось, что он был в какой-то другой жизни, темной, скучной, старой. Не болела душа от обидных слов племянницы: в ее восприятии мира я их заслужила. Но самой
