Цеховик. Книга 4. Подпольная империя - Дмитрий Ромов
— Ладно… — буравит она меня недоверчивым взглядом. — Звони ей.
— Сейчас? — удивляюсь я.
— Ну, а что? Время ещё детское. Давай.
— Ну ладно, а что сказать?
— Не знаю. Скажи что-нибудь, чтобы я поверила тому, что ты тут наплёл.
— Блин, ну ты вообще. Фрау Мюллер. Я её номер не знаю. Куда звонить-то?
— А я тебе скажу. У меня записан. Иди, набирай.
Я встаю и подхожу к телефону.
— Диктуй. А ты как узнаешь, что она мне будет отвечать? Вдруг я тебе инсценировку прогоню?
— Не беспокойся, у меня в спальне параллельный телефон. Я всё буду слышать.
— Вот же ты иезуитка!
Она диктует, и я набираю.
— Алло, — практически сразу отвечает Куренкова.
— Валя, привет, — говорю я. — Это Егор Брагин. Я не поздно?
— О, Егор! Привет. Я уж заждалась твоего звонка. Не поздно. Ну, ты где пропал? Я жду-жду, мне нужно понимать, принимаешь ты моё предложение или нет.
— Я вот как раз поэтому и звоню. Валь, слушай, дай мне, пожалуйста, ещё денёк. Я тут уезжал в Ташкент на конференцию, а она плавно перетекла в пленум, короче, вообще некогда было подумать. Мне ещё посоветоваться надо.
— Ты с Новицкой не говорил ещё? Как она к этому отнеслась?
— Не говорил, в том-то и дело. Завтра постараюсь к ней на приём попасть и обсужу всё.
— Надо было, наверное, мне с ней самой поговорить. Но я просто думала, что тебе проще. По-семейному, так сказать, — она смеётся.
— Так, — говорю я строго.
— Ну, в смысле, бюро горкома, это же одна большая семья, — продолжает ржать она.
— Да, в этом смысле всё верно. Ну так что, ждёшь до завтра?
— Ну что уж с тобой делать, жду конечно. Но давай уже не позже завтрашнего вечера, хорошо?
— Да, железно.
— Ну ладно. Зашёл бы хоть как-нибудь, а то всё занят да занят.
— Так у меня экзамены скоро, сама понимаешь…
Мы ещё перекидываемся несколькими ничего не значащими фразами, и я вешаю трубку. Из спальни выходит Новицкая и внимательно на меня смотрит.
— Хм… — наконец, произносит она. — Заранее договориться о таком разговоре было бы сложно, конечно. Но что у тебя со спиной?
— А это-то тут причём? Моя спина — моё богатство. Чего?
— Поцарапался, да?
— В смысле?
Блин, у неё реально крыша поехала. Ну и дела…
Задери рубашку.
— Да ты чего, Ир?
— Задери рубашку, я сказала.
— Пока не объяснишь не задиру, — мотаю я головой.
— Крупнозадая твоя любит мужикам спины царапать, вот я и хочу взглянуть, отчего ты там стонешь. Показывай!
— Знаешь что! Я тебе крепостной актёр что ли? Если это шутка, то нихрена не смешная. Я тебе сказал, что у меня с ней ничего нет? Ты мне что, не веришь? Тебе слова моего мало? Тогда я пошёл, х*ли я вообще здесь делаю? Я, как мартышка дрессированная, по телефону поговорил и дал тебе подслушать. Кто бы мне сказал, что я это сделаю по желанию бабы! Писец! И тебе мало? Нихера себе ты царица! Да пошла ты! Начальница ты вон там, в километре отсюда. А здесь мне начальники на**й не нужны. Чао, бамбино, сорри.
— Ах, ты, щенок! — возвышает она голос. — А ну, стоять!
Знала бы ты сколько раз я про этого щенка слышал.
Она подскакивает ко мне и, схватив обеими руками за воротник рубашки, рывком разводит их в стороны. Раздаётся треск и стук пуговиц о паркет. Охренеть! Сицилийские страсти. Она заскакивает мне за спину и рывком приспускает рубашку. А-ай!!! Ну ладно, любуйся. Бешеная.
Ирина замирает и долго ничего не говорит.
— Ну, нагляделась? — спрашиваю я. — Теперь пуговицы собирай.
— Это… — голос её дрожит. — Это кто сделал?
Биполярочка, похоже…
— Менты, кто ещё.
— Что? Это у нас в милиции произошло?
— Молодец, догадалась. Ищи пуговицы, говорю тебе, а то мне к Куренковой пора.
Она легко касается кончиками пальцев к моей спине.
— Больно?
— Есть маленько. Так нет, но когда одежду срывают чувствительно.
— Прости, — шепчет она и касается спины губами.
— Ладно, чего уж там. Нервишки разыгрались. За рубашку мать, конечно, шкуру спустит. И, главное, объяснить трудно, как такое случиться могло. Типа меня подъёмный кран крючком зацепил, вот пуговицы и не выдержали?
— Дурак, — сквозь смех говорит Новицкая. — Ты что, сразу сказать не мог?
— Да ну тебя! — говорю я сердито. — Всё, пошёл я раны зализывать. А ты тут валерьянки прими, ноль семьдесят пять.
— Так, — голос её снова становится жёстким. — Говори, кто это сделал! Я это так не оставлю. Сейчас в обком партии позвоню, первому. Мы всех этих тварей посадим!
— Точно, — соглашаюсь я. — На электрический стул. Ира, тебе ничего не нужно делать. Я всё уже сделал. Или ещё сделаю. Прекрати.
Она обходит вокруг меня, разглядывая моё тело в поисках других следов побоев.
— Нет! — говорит она. — Даже и не думай, что…
Я не даю ей договорить, притягиваю к себе и целую. Она не сопротивляется. Разумеется, нет. Обхватывает мою голову и отвечает со всей страстью перенервничавшей женщины. Её руки соскальзывают ниже. Она гладит мою грудь, плечи и, наконец, крепко прижимается и обнимает меня с чувством и недюжинной силой.
Я непроизвольно дёргаюсь, когда её руки задевают ушибленное место. Она разжимает объятия и отскакивает.
— Ой, прости-прости! Идиотка… Прости.
Она снова начинает гладить мою грудь и замирает.
— Сделаем по-другому, — шепчет она. — Чтобы тебе не было больно.
Она опускается на колени и расстёгивает ремень.
— Ира, — говорю я, — мне в душ надо.
— Ничего, — шепчет она, — это ничего…
Но стянув штаны, она смотрит совсем не на то, к чему только что испытывала горячий интерес. Она смотрит на чёрные синяки на моих ляжках…
Потом я всё-таки иду в душ и мы кое-как утоляем свой голод. Мои движения скованы и оба мы больше думаем не об удовольствии, а о том, как не сделать мне больно. В общем…
Когда я собираюсь уходить, она берёт меня за руку.
— Послушай, Егор, — говорит
