Кремлевские звезды - Дмитрий Ромов
По лицу Журавлёва-старшего проносится целая буря взаимоисключающих мыслей и я едва сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться.
— Вот там у тебя кто у стола остался, толстый такой с пропитыми глазками, начальник БХСС?
Журавлёв только глазами хлопает.
— Вот ты его кормил-кормил, бабки ему давал, дефициты, да?
— Н-нет… — неуверенно машет он головой.
— А он тебе сейчас и помочь не может, потому что ссыт, потому что рыло в пуху из-за таких как ты.
В зал заходит кагэбэшник Прокудин.
— О чём это вы тут шепчетесь? — весело спрашивает он.
— Да вот, Артём Игоревич, — киваю я на начальника торга, — гражданин Журавлёв сотрудничать с вами желает, хочет искупить и раскаяться. Имеет любопытные сведения об ответственных работниках УВД по Новосибирской области.
— Так-так-так, прекрасно, — с довольным видом кивает Прокудин. — Приходите завтра ко мне в двенадцать тридцать, побеседуем по душам.
Он протягивает Журавлёву визитку и у того глаза чуть не выскакивают из орбит.
— Ну, а с сынком твоим, — продолжаю я, — придётся решать по другим законам, по законам железных парней, чтущих романтические традиции. Понимаешь, о чём я?
Нихрена он не понимает у него от страха, внезапности и запутанности происходящего все мысли расползаются в разные стороны.
— А ты, Дениска-редиска, что-нибудь понимаешь? — спрашиваю я. — Понимаешь, что из-за твоей заносчивости, наглости и несговорчивости папуля твой может оказаться там где ему не понравится. Но ты и сам в тех же местах легко можешь оказаться, и будут там с тобой делать именно то, что ты с девочками делаешь. Долго будут делать, все несколько лет, которые ты там проведёшь. Если уж мне самому пришлось сюда приехать из-за тебя дурачка, придётся тебя наказать примерно, чтобы другим неповадно было.
Охранники тихонько ржут, представляя подробности Денискиного будущего.
— Не надо, — шепчет Журавлёв старший.
— Не надо? — опять переспрашиваю я. — Как это не надо?
— Ну! — рычит начальник торга на Дениску и отвешивает ему оплеуху.
Так же, как и я пару дней назад. Ну а как его ещё вразумить-то?
— Я не знал, что это ты… — едва слышно говорит Дениска, — что ты и есть Бро…
— Не знал, что это я? Правда? Но тебе и не надо было знать. А если это кто-то другой, значит можно быковать что ли? Ты кто такой, червяк? Батя твой чего-то там ещё представляет из себя, дела делает, как умеет, конечно, но семью кормит, тебя дурака тянет, а ты-то сам чего добился? На его же горбе сидишь и подставляешь? Сейчас из партии из-за тебя вылетит, в тюрьму сядет.
— Пожалуйста, — говорит Журавлёв старший не слишком твёрдо. — Что мы должны сделать?
Я долго молчу, глядя на него в упор, и он начинает ослаблять галстук и расстёгивать пуговицу на рубашке. Лицо его покрывается красными пятнами.
— Ладно, — проявляю я, наконец, милость. — Только из уважения к твоим сединам. Значит так, если твой сопляк, или вообще хоть кто-нибудь, хоть когда-нибудь не только сделает, не только скажет, но даже подумает что-нибудь об этой девочке…
— Какой девочке? — лезут на лоб глаза Журавлёва, мол это всё из-за какой-то девки?!!!
— Не перебивай, Дениска тебе объяснит, я же говорю, попал ты на ровном месте. Так вот, если хоть что-то мне не понравится, пока эта девочка будет здесь находиться, вам обоим, тебе и тебе…
В этот момент открывается дверь и в неё заглядывает хмурая девица лет шестнадцати:
— Папа, ну скоро уже? — недовольно спрашивает она.
— И ей тоже, — киваю я в её сторону, — придётся испытать весь ужас моего гнева. Ясно? Хорошо. А послезавтра ты приедешь ко мне и будешь теперь работать на меня. Ну, и на Артёма Игоревича тоже, понятно?
Журавлёв пытается переварить услышанное.
— Не слышу, — хмурюсь я.
— Да, понятно, — кивает он.
— Ну, что же, посмотрим, — говорю я слезая со стола. — Ладно, веселитесь, с днём рождения, Дениска. Желаю тебе поскорее поумнеть.
После этого импровизированного представления мы с Прокудиным идём ужинать, а потом я сажусь в машину и еду домой. Я засыпаю, как младенец и просыпаюсь только, когда машина останавливается около подъезда.
Стоит глубокая ночь и даже Радж проявляет ответственность, не поднимая на уши весь дом. Я прохожу на кухню и включаю чайник. Думаю, так будет лучше. Пусть Наташка отсидится в Новосибе. Пока здесь да и в Москве, могут греметь выстрелы и ломаться копья, там ей будет безопаснее.
Конечно, лучше было бы, если бы о ней никто и не догадывался, но ничего, я уверен, Журавлёвы постараются сделать её пребывание в городе комфортным и безопасным. Я это у них в глазах прочёл.
Я завариваю чай и достаю из хрустящего целлофанового пакета овсяное печенье. Я его с детства люблю. В дверях появляется мама. Она ничего не говорит и только смотрит на меня. Вот и не заметила, как вырос Егорка, совсем уже взрослый.
— Будем заново отстраивать, — говорю я. — Но не сейчас, потом когда-нибудь. А пока мне нужен здесь погреб, соленья зимой хранить. Только вот земля промерзает, топить-то пока не будем, так что давайте, глубже копайте. Глубже.
Работяг мне нашёл физрук. Летом он обычно вкалывает в стройотряде или в бригаде шабашников. Иногда зарабатывает неплохо, иногда — очень хорошо, а иногда не зарабатывает вообще — то густо, то пусто. Но связи в мире теневого строительного движения у него имеются хорошие. Крепкие.
Поэтому он с радостью взял на себя не только поиск бригады, но и управление ею. Рабочих он подобрал приезжих, тех что в конце сезона разъедутся и не будут представлять угрозу секретности нашего объекта.
Схрон для оружия, сейф для денег, место, где можно залечь на дно, не связанное ни с кем из нас. Пока я мотался по столицам, новосибирскам да прибалтикам, Платоныч при помощи Гены Рыбкина приобрёл два дома, тех самых, что мы недавно смотрели.
Нотариус оформил сделку на покупателей на основании выданной им же доверенности. Для регистрации в исполкоме этих доверенностей тоже хватило. Лиц, на которых выставляли доверенности, подобрал Гена, как и нотариуса. Всё прошло гладко и без вопросов, а главное, как говорится, все довольны, а концы в воду.
Дома находятся в шанхае за вокзалом, неподалёку от убогого краснокирпичного дворца цыганского барона, гаражного кооператива и базы. Улица здесь оживлённая, сутра до ночи по ней громыхают грузовики, везущие в город и из города стройматериалы, продовольствие, сельскохозяйственные, промышленные и все другие виды товаров.
Первый домишко у нас плохонький да бедненький, заброшенный, покосившийся, лихим людям неинтересный, взять в нём нечего. А тот дом, что находится через пустырь от этого, выглядит совершенно обычным. Дом, как дом, тут все такие. Правда вокруг него пустырь и нет соседей, глуховато, жить некомфортно, но кто на это посмотрит.
И ещё не слишком удобно, что стоит он позади базы стройтреста, как раз там, где постоянно крутятся фуры с грузами. Вечный грохот и запах соляры. Правда для нас это, как раз, преимущество, ведь это значит, наши собственные машины совершенно не будут бросаться в глаза и вызывать ненужные вопросы у соседей.
Ну а грузы, в случае необходимости, будут переноситься через заросший и превратившийся в непролазные кленовые джунгли пустырь за забором.
Паша Круглов в моё отсутствие устраивается водителем на швейку. Игорь Зырянов, поскольку официально не имеет возможность управлять машиной, получает должность референта директора. И поскольку, я прям чувствую, у нас с ним рабочие интересы вечно будут совпадать, я всегда буду рад его подвезти. Так что у Скачкова должности помощников всё ещё остаются вакантными.
Выбить себе персональный автомобиль оказывается очень непросто. Кое-как директор получает из министерства разрешение на дополнительный машину. Разумеется о персональном закреплении за мной и речи быть не может, так что видавшая виды раздолбанная двадцать четвёрка получает статус дежурного авто, но по негласному распоряжению использовать её сможет только комитет комсомола, то есть я и никто другой.
Все эти утряски и кадровые перестановки происходят во время моего отъезда. А теперь, вернувшись, я ставлю задачу шабашникам. Работают они быстро и получают деньги налом. Всем хорошо, ещё бы бетон быстрее схватывался.
— Копайте, братья, копайте, — говорит им физрук.
Я жму ему руку и еду к Платонычу. Сегодня-завтра
