Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №06 за 1972 год
Излюбленные изображения в чукотском искусстве резьбы — морские звери. Удачная охота означала сытую жизнь, обилие моржового мяса, теплое жилище, покрытое моржовыми шкурами, свет от жирника, наполненного тюленьим салом; неудача же грозила голодной смертью в холоде и темноте.
Вот почему маленькие скульптурки животных — моржа, кита, нерпы, тюленя, полярного медведя — воспринимались чукчами и эскимосами как амулеты, предвестники счастливой охоты, охранители от болезней и бед. Их пришивали к одежде, подвешивали к поясу. И еще в начале XX века чукчи и эскимосы продолжали верить в чудодейственную силу амулетов.
Не случайно и то, что поделочным материалом стала именно кость. Моржовые клыки были почти единственным твердым материалом, из которого изготовлялся даже сложный комплекс охотничьего снаряжения: наконечники для гарпунов, ручки ножей, крюки для транспортировки убитой добычи, дрели.
Моржовые клыки с цветными изображениями сцен из жизни людей побережья появились в начале XX века. Возможно, отсутствие письменности у чукчей и эскимосов повлияло на развитие этого своеобразного рассказа в рисунках. Недаром даже сейчас чукотские дети, рассказывая друг другу сказки, одновременно рисуют палочкой на земле.
Гравированные рисунки располагаются в логической последовательности рассказа. Процарапанные специальным металлическим инструментом (вагыль-хыном) и протертые цветными карандашами, эти изображения четко смотрятся на светлом фоне кости.
Современные мастера создают свои сложные, многофигурные композиции без предварительного рисунка карандашом. Сразу, на глаз, гравируют они, безошибочно распределяя миниатюрные изображения по поверхности клыка. Знание природы, животных обусловливает точность и выразительность рисунка. Рассматривая их, можно ощутить неподвижность огромного моржа, лежащего на льдине, стремительность охотника, который резким движением кидает гарпун в зверя, хищность полярного медведя, набросившегося на нерпу... То есть все то, что трудно описать, но лучше рассматривать, доверившись восприятию резчиков: Туккая, Сегутегина, Килилоя, граверов Май Гемауге, Лиды Теютиной, Елены Янку, Галины Тынатваль.
Т. Митлянская, научный сотрудник Научно-исследовательского института художественной промышленности, Фото В. Орлова
Сергей Наумов. В голубых барханах
Сержант Петр Узоров включил фонарик, прикрывая полой плаща яркий свет луча, и Ермаков увидел на мокром песке едва заметное углубление. Капитану отметина на песке поведала многое.
В ночь, когда разразилась гроза, нарушитель пересек пограничную реку, выполз на берег, дождался, пока пройдет пограничный наряд, собрал фиброгласовый шест, почти такой же, каким пользуются спортсмены, и перемахнул контрольно-следовую полосу, надеясь, что затянувшийся ливень размоет лунку, оставленную шестом. И еще понял Ермаков, что проводник с собакой здесь не помогут. Секущие струи дождя давно уже смыли следы — сразу за контрольно-следовой полосой начиналось каменистое плато, переходившее в пустыню.
Вернувшись на заставу, капитан Ермаков сделал все возможное, что следовало сделать в таком случае. Заблокировал зону нарушения, выслал конный наряд на шоссе, попытался определить направление, в котором скрылся нарушитель. Но собака, как он и предполагал, не взяла след.
Полчаса спустя в канцелярию заставы вошел седой крупный мужчина — начальник отряда полковник Артюшин. Коротко поздоровался. И сразу подошел к карте. С минуту разглядывал ее, словно видел впервые. Обернулся. И Ермаков заметил: полковник выглядел взволнованным.
— Садись, капитан, — негромко сказал он, — будем рассуждать.
Ермаков кратко доложил обстановку и только потом сел.
Полковник помолчал, хрустнул костяшками сцепленных пальцев.
— Вам никогда не приходила мысль, что песок похож на воду?
— Нет. Как-то не думал об этом, — признался Ермаков.
— И я никогда не думал. А сегодня вот пришло в голову. И знаете почему? Бюро погоды предсказывает песчаную бурю. Как вы думаете, мог сей факт учесть нарушитель? Гроза уничтожила след на плато. Буря заметет след в песках.
— Но... пески тянутся на сотни километров. Они безводны. Это же верная гибель. А потом пески хорошо просматриваются с вертолета. Нарушитель знает об этом.
— Да, знает, — согласился полковник, — а мы не знаем, какие маскировочные средства он применит в песках. Мы не знаем, много ли у него воды и насколько вынослив этот человек. И не так уж безводна пустыня — колодцы есть. Мало их — другое дело. А главное — мы не знаем, с какой целью он проник на нашу территорию.
Полковник нахмурился, забарабанил пальцами по столу.
— На северо-востоке к пустыне подступают горы. Там граница проходит намного южнее. В горах след затеряется совсем... А этого нельзя допустить. Отправьте в пески лучших следопытов с рацией. Квадрат поиска будет прочесываться и с воздуха, вертолет я вышлю в ваше распоряжение.
Антон Бегичев за два года службы на границе так и не привык к песчаному однообразию, к чудовищной летней жаре, к теплой безвкусной воде. Родом с Алтая, он тосковал по чистым горным лесам, быстрым прозрачным рекам, а засыпая, всякий раз видел солнечные лужайки, пестрящие разноцветьем, далекие заснеженные вершины, манящие прохладой и покоем.
Но не было на заставе более выносливого солдата, чем Бегичев. И сержант Узоров, получив приказ о поиске, выбрал Бегичева в напарники не раздумывая.
Пограничники шагали по барханам, то и дело вскидывая бинокли. Вертолет, присланный начальником отряда, высадил их в квадрате поиска и ушел на восток прочесывать с воздуха необозримое песчаное море.
С гребня перед пограничниками открывалась лощина, поросшая редкими кустами саксаула. До горизонта тянулись, словно застывшие морские волны, гряды барханов.
— Ищи его тут, — присвистнул Бегичев.
— Разговорчики отставить, — строго сказал Узоров. — Маршрут по азимуту — север-север, встреча на четвертом бархане, считая наш первым.
Они разошлись, обходя лощину с саксауловым леском. Было слышно, как тихо звенят на ветру его седые от пыли листья.
Солнце встало в зенит, когда Бегичев обнаружил цепочку неглубоких вмятин, полузасыпанных рыхлым песком. Позвал сержанта.
— Старый след, — сказал Узоров, — пятичасовой давности. Обут в кауши...
Сержант достал планшетку с картой, еще раз взглянул на след, потом на компас.
— Направление на северо-восток... Что у нас тут поблизости? Сторожевая башня времен Тамерлана. И там... колодец.
— Откуда же он взялся, след-то? — оглядываясь по сторонам, пробормотал Антон.
Узоров чуть слышно рассмеялся.
— Учись, Антоша, пока я жив... Нарушитель упал с неба... Пески, как вода, имеют способность течь. Песок поглотил следы. Этот остался, потому что сравнительно свеж. И заметь, остался в ложбине, где текучесть песка меньше.
— Попить бы не мешало, — пробурчал Бегичев.
— Придется потерпеть, Антоша. До ближайшего колодца пять часов пути.
Теперь они шли вместе, соблюдая дистанцию в пять метров. Песок засасывал, словно трясина, горячими струйками сползал за голенища брезентовых сапог.
Антон отцепил фляжку, снял пробку. Бросил взгляд на идущего впереди сержанта и жадно припал к горлышку.
След уводил в сторону от колодца. Он странно петлял среди барханов, и Узоров злился, что не понимает намерений человека, бредущего по пустыне, словно по колхозному рынку.
— Что-то тут не так... — бормотал сержант, всматриваясь в отпечатки. Он уже давно радировал, что обнаружил след, и получил приказ преследовать неизвестного.
Нарушитель, если это только он, казался глупым и неопытным человеком. Похоже было, что он заблудился и теперь метался по пескам в поисках воды.
Неожиданно Бегичев увидел черепаху. Он подошел к ней и дотронулся до панциря. Черепаха не шевельнулась.
«Интересно. Мертвая черепаха», — подумал Антон и окликнул сержанта.
Узоров, увидев черепаху, вдруг устало опустился на песок и не спеша закурил сигарету.
— Отдыхай... — зло бросил он и скрипнул зубами.
Сержант долго молчал, разглядывая огромную черепаху, потом тихо пробормотал:
— Она не мертвая. Она спит, Антон... Так делает только один человек в округе. Его зовут Сайфула. Он уходит в пустыню собирать черепах. А чтобы не тащить за собой тяжелый груз, кормит пойманную черепаху травой, которая пропитана анашой. Черепаха засыпает и остается на месте. На обратном пути он собирает их в мешок.
— Но почему один?.. И зачем ему черепахи? — спросил Бегичев.
— Сайфула одинок, — пояснил сержант, — черепахи его ремесло. Он продает их в зоопарки, в институты для опытов, туристам — как среднеазиатский сувенир. Ловит он и змей. Двадцать лет как промышляет.
