Смерть Созданиям Сумрака: Расцвет - Александр Вольт
— Абстракцию.
— Вот! Ее самую.
Я почесал подбородок.
— Прямо блокбастер какой-то американский.
— А?
— Не, ничего. Веселые у вас тут уроки истории, говорю. И как же товарищ комбриг меня к ним причислил? На каком основании?
“А кто причислил меня к роду человеческому?
София пожала плечами.
— По запаху, наверное. В том, что чутья касается, этим тварям равных нет. Они ориентируются в сто раз лучше собак. Чтоб упыря со следа сбить, надо либо удачу за хвост поймать, либо… быть Ламбертом.
Я усмехнулся.
— Что, даже поговорки про них сложить успели?
Ради шутки спросил, однако София восприняла мои слова на полном серьезе.
— А как же. В народе Ламбертов любили. Люди у нас горем научены и к пришлым относятся с подозрением. Но Стефан, который главный из Ламбертов, очень быстро на взлет пошел, Вождю его острый ум по нраву пришелся. Так что он и стал то ли академией в Москве, то ли школой заведовать — навукой, в общем. У меня даже книжка есть. Там его слова выбиты на корке… Про то, что надо идти…
— К светлому будущему?
Она посмотрела на меня с недоумением.
— Да… а еще, что…
— Технологический прогресс есть лучшее, к чему должен стремиться человек?
— Ты откуда знаешь?? — удивилась она.
Я закусил губу и покачал головой.
— Да так. Что-то общее есть между нашими мирами. Например, всякие ученые на костре копченые.
— Ну… вот… С его приходом и начали все вверх дном переворачивать. Что ни день, то всякие новшества. Без всякой меры. Поговаривают, что из-за Ламбертов это все и случилось. Насколько это правда, никто не скажет, но но в столице вашего брата не любят.
— Да не мой он!
— Хм… да нет, вроде немых сради Ламбертов не было.
— Да нет, я к тому, что никакой я не Ламберт. Я Богданов Виктор Степанович. Коренной русский, безо всяких иностранных примесей. У меня и свидетельство дома есть, я тест ДНК делал…
София вздохнула и подалась ко мне. В глазах снова затеплились искорки, но лицо оставалось серьезным. Она была готова стоять на своем.
— В чужеземных штучках я не разбираюсь. если у вас там все настолько хреново, что приходится тесто из дымка стряпать, могу только посочувствовать. Но вот что скажу, Витя Богданов, упыри в крови не ошибаются. Если бы ты сам сказал, что ламбертовский, я бы ни за что не поверила — отметины-то нет. Но упыря не обманешь — раз сказал, что течет в тебе кровь этого рода, то она там течет. И все тут.
Я махнул рукой. Спорить тут было бесполезно… Пусть зовет как хочет, все равно это ничего не значит.
— А Растяпьев этот… — начал я. — Откуда он о тебе знает?
София грустно улыбнулась.
— Он так развлекается. Всех, кто хоть немного владеет Плетением… даже самым слабеньким — синяки заговорить или посевы благословить, он ищет и осушает. Его ищейки рыскают по всему Союзу…
Она презрительно плюнула через левое плечо в сторону того места, где у(с)покоился комбриг.
— Наверное, думал, что так сам сможет научиться ворожить. У них это вообще пунктик какой-то. Думают, раз Вождь что-то умеет (или научился во время Обращения) то и они смогут. Сам-то комбриг ленивый, а вот его прихлебалы меня гоняли по всей области. Вот и загнали наконец. Если б ты не подоспел, лежала бы я оттраханная и высушенная досуха.
От ее слов меня слегка жаром проняло. Я не ханжа и сам при случае готов продемонстрировать как владею великим и могучим, но от женщины такое слышать не привык.
— Нам повезло, — наконец выдавил я.
— Нам?
— Без тебя мне этой информации и близко не видать.
Конечно, я рано или поздно и сам бы все это узнал, но приятно обойтись без косых взглядов или зуботычин.
— Ааа. Ну, возможно.
Где-то вдалеке на улице послышался истошный крик петуха. Я резко дернулся и повернулся в сторону окна. Неужели мы так долго проговорили? Жаль, что часов поблизости нет, время можно определить только приблизительно. Может, это пернатое просто устало от тяжкой жизни и таким вот хитрым образом просится в кастрюлю?
Я осторожно поднялся… и чуть не рухнул обратно. Усталость обрушилась на меня кувалдой. От души саданула по всем мышцам и костям сразу. Видать, адреналин закончился, а помимо него, ничего не осталось. На чистой силе воли я подтянул тело к стеночке и выглянул в окно.
Так и есть — мерзкая кровавая луна еще на месте, но угольно-черная краска неба уже начинает разбавляться на горизонте.
— Нам бы поспать пару часов, — сказала София и смачно зевнула в кулак. Тоже устала, конечно же, — а потом валить отсюда. У молвы быстрые ноги, и весть о том, что мы с тобой хлопнули комбрига, быстро дойдет куда надо. Ты меня понимаешь, Витя?
Да чего ж тут не понять. Вряд ли в начальстве у Растяпьева сидят добродушные эльфы. Власть над таким уродом могут держать только уроды еще хуже. И теперь я нажил себе врагов. Молодец, Виктор Степаныч, великолепная работа. Премию тебе от всего завода и венок на могилку.
София, видимо, засекла мою кислую физиономию, потому что подошла сзади и похлопала по плечу.
— Слышал, что он Вавиле сказал? Про руку. Не кусай руку, что тебя кормит.
— Слышал, — буркнул я.
— Вот ты, Витя, щас не просто ее укусил. Ты в нее вцепился, как голодная псина, и вырвал. Вместе с жилами и с мясом. Поздравляю тебя, Ламберт.
Оставив мне эти добрые слова, София двинулась к выходу из зала, и вскоре ступеньки заскрипели под ее ногами. Я собрался пойти следом, но… не смог. Голова шла кругом, но не только и не столько от усталости. Сложно было поверить в то, что творится вокруг меня. Этого всего не могло происходить по определению, потому что мир вокруг нас один! Разве не смеялись мы над такими штуками в школе, в ПТУ, на том же заводе? Может, еще и рай с адом существуют?
Однако это место убеждало в том, что оно настоящее. Что мягкая трава, на которую я сегодня приземлился — настоящая. Что капли дешевого пойла, въевшиеся в древесину стола — настоящие. Что мерзкая упыриная требуха, смрад от которой до сих пор витал здесь, в пыльном воздухе
