На руинах Империи - Татьяна Николаевна Зубачева
– Не плачь, не надо, Женя. Пойми меня, Женя, Женя… Женя…
Она поднимает голову, находит губами его губы. И так, не отрываясь от него, она опускает руки, и он чувствует их между ней и собой. Она отстраняет его? Нет, она развязывает пояс, распахивает и сбрасывает халатик на пол, и снова обнимает его, прижимаясь к нему грудью. Он поднимает руки, берёт её кисти и кладет их себе на бёдра, на пояс от трусов, и сам так же охватывает ладонями её бёдра. Теперь, как она – так и он. Если она… хочет его… Женя резко, рывком сталкивает с него трусы, чуть не обрывая резинку. Но он не позволяет себе резкости и мягко скатывает с неё трикотажные облегающие трусики. Обхватив друг друга за талию, они топчутся, высвобождая ноги. Он касается губами её глаз. Они сухи, только щёки еще мокрые.
Эркин подхватил её на руки. Куда? Он не успел постелить себе, а в комнате… что-то, какое-то смутное чувство не дает ему пройти в комнату. Она доверчиво полулежит на его руках, касаясь губами его уха. Вдруг начинает тихо смеяться и шепчет.
– Когда не знаешь куда идти, стой на месте.
Он не принимает шутки.
– Здесь тебе будет холодно. Я сейчас.
Эркин осторожно поставил её на ноги и распахнул дверь в кладовку.
– Я сейчас.
Но Женя не отпустила его. И он, вытаскивая и разворачивая постель, всё время чувствовал на себе её руки.
– Ну вот.
Она первая ложится, увлекая его, рассыпая шпильки из узла. Он даже слышит, как они падают, и он опять зарывается лицом в её волосы, вдыхает их. И её руки в его волосах. Он осторожно подправляет её, и она легко поддаётся его нажиму, помогая войти, и обхватывает его, оплетая руками и ногами, вжимается в него. И он уже не может понять, она ли вокруг него, или он обхватил её, закрывая собой, и что он шепчет, какие слова рвутся из пересохшего горла, и что она шепчет ему, гладя ему кожу своим дыханием, и волны жары и холода прокатываются по нему, леденя и обжигая сразу. И какая-то новая сила рвётся наружу, грозя разорвать кольцо, разъединить их. И он только крепче прижимает к себе её хрупкое и сильное тело…
Тело Жени медленно обмякало в его руках, отделялось. И он отпускал её, бессильно распластываясь рядом. И когда она, убрав его руки, встала, он не посмел её удерживать. Лежал, не в силах и не желая шевелиться, прижимаясь щекой к подушке. Женя вышла, и он слышал, как она одевается, как еле слышно булькнула вода – замочила бельё…
Полы халатика вдруг зашуршали у самого уха, и рука Жени коснулась его волос.
– Спи, милый, тебе рано вставать. Что бы ни было… – голос её прервался, но она сглотнула, справившись с подступающими слезами. – Спи, родной мой, единственный мой. Не было и не будет…
Во сне это или нет… Он проваливался в теплую пустоту сна, и пальцы Жени на его щеке, её губы на шраме провожали его.
Тетрадь десятая
Джексонвилл
Женя прошла в комнату, раздвинула шторы, впустив свежий ночной воздух, и легла. Прислушалась к ровному дыханию Алисы. Остаются они опять вдвоём. Она вздохнула засыпая. Да, если спросят, что сказать? А правду. Сказал, что нанялся куда-то, и уехал до осени. А койку оставил за собой и отдал деньги вперёд… И будут они его ждать. Если он вернётся… если захочет вернуться… Он оставляет свои вещи… А что ему эти вещи, захочет вернуться – вернётся. Если сможет. Если ничего не случится… А не захочет, ну что ж. Был бы жив и здоров. Был бы жив… только был бы жив…
Алиса осторожно приподняла голову и прислушалась. Мама спит. Как долго она сегодня на кухне возилась. Алиса засыпала, просыпалась, а её всё не было. Она там всё с Эриком разговаривала, уговаривала остаться. А сейчас спит и всхлипывает во сне. Значит, не уговорила.
Алиса решительно вылезла из кровати и пошла на кухню. Если мама проснётся, скажет, что в уборную. Она уже большая. Тапочки она забыла надеть, и пол холодил босые ступни. Поджимая пальцы, Алиса вошла в кухню и постояла, прислушиваясь. Из кладовки слышалось ровное, знакомое дыхание, и она решительно вошла туда. Хорошо, что дверь открыта, а то ручка здесь такая высокая, что не дотянешься.
В кладовке было совсем темно, Алиса сразу на что-то наткнулась и упала на это. Оно дёрнулось под ней, и Алиса сообразила, что это ноги Эрика. Значит, он головой к дальней стене спит. Алиса осторожно пробиралась между стеной и его телом. Какой он длинный. Но вот совсем рядом с ней сонный неразборчивый шёпот. Ага, значит, дошла. Алиса присела на корточки и нащупала его голову, твёрдое гладкое плечо.
– Эрик, – тихо позвала она, – Эрик, ты спишь?
Сквозь сон Эркин почувствовал, что кто-то трогает его за волосы, за плечо. Это не Женя. Кто это?
– Кто? – он резко приподнялся на локте, перехватывая чужую руку, и похолодел: в его ладони как в клешне зажата маленькая детская кисть. – Алиса? Зачем?
– Эрик, – Алиса, чтобы не упасть, держалась за его плечо. – Не уходи, Эрик. Ты из-за меня уходишь, да? Что я тебя не слушаюсь? И конфеты отбираю? Да? Останься, Эрик. Я слушаться буду. И… и хочешь, бери мои конфеты. Мне мама всё равно сахар в чай кладёт. Я тебя обидела, да?
Эркин слушал её быстрый как у Жени говор, но смысл слов как-то ускользал от него, хотя говорила Алиса по-английски. Алиса вдруг шмыгнула носом, покачнулась, хватаясь за него. Он сел, и она сразу забралась к нему на колени.
– Не обижайся, Эрик. Я больше не буду. И приставать к тебе не буду. Ну, зачем ты уходишь?
На этот вопрос он может ответить.
– Я должен работать, Алиса.
– А ты здесь работай.
– Не могу. Мне надо уехать.
Если она сейчас заплачет и разбудит Женю… Везёт ему на такое… Он голый, и девчонка в его постели. В тот раз обошлось. А в этот?
Алиса обхватила его за шею обеими руками, пригибая его голову книзу, и всхлипывая зашептала ему в ухо.
– Ну, хочешь, я кукол тебе отдам. И Спотти. Останься, Эрик.
Он невольно улыбнулся и встал, держа её на руках.
– Идём, я тебя уложу. Поздно, тебе спать надо.
– Ты
