Ополченец - Василий Анатольевич Криптонов
* * *
Как выяснилось вскоре, обед графу Давыдову накрывали в малой столовой. Была ещё большая столовая, и много чего другого, но находилось это всё в левом крыле дома. В которое, как я понял из рассказа тётки Натальи, нога человека не ступала с тех пор, как умерла престарелая матушка последнего графа Давыдова.
Ладно, с обиталищем ещё будет время разобраться. А сейчас — пожрать. Голоден, как сволочь. И не я один, как выяснилось. По дороге в столовую меня перехватил Мандест.
Заискивающе спросил:
— Не изволите ли пригласить к обеду? Мои вещи пока укладывают, а путь предстоит неблизкий.
— А ты тут уже и вещички разложил?.. Способный.
— Покойный дядюшка сам предложил погостить! Отказываться было невежливо.
— Угу. Ещё скажи, что он сам тебя сюда из столицы выписал… А где у вас, кстати, столица? В Москве или в Питере? Я вечно путаю.
Мандест поперхнулся. Пробормотал:
— В Санкт-Петербурге…
— Понял.
Кормить этого мозгляка мне не было никакого резона. Но всё же на обед я его оставил. Решил проверить кое-что.
В еде я, в целом, неприхотлив. Жизнь заставит — могу хоть концентратами питаться, хоть вовсе голодать. Но если есть возможность пообедать по-человечески, не откажусь.
Увидев накрытый стол, я аж крякнул. Два графина — один с прозрачной, как слеза, жидкостью, другой с тёмно-красной. Блюда с нарезанной бужениной, ветчиной, копчёной рыбой и соленьями. Свежий хлеб с аппетитной корочкой. И это всё, видимо — только размяться. На закуску.
Я взялся за прозрачный графин. Вынул пробку, понюхал. Ух! Повернулся к тетке Наталье.
— Вашего производства?
— А то чьего же. — Тётка скромно потупилась. — И наливочка своя, — показала на второй графин, — извольте откушать!
— Изволю. Непременно.
Я налил себе водки. Выпил. Мандесту не предлагал, у нас самообслуживание. Принялся закусывать. Вкуснота! Вот что значит натуральные продукты.
На первое предлагались ароматные, изумительно наваристые щи. На второе — гусь, запеченный с яблоками.
Я с удовольствием насыщался. Мандест почти не ел, в основном таращился на меня. Пытался вести светскую беседу, но быстро сдулся. Я-то, когда ем, глух и нем.
У стола крутилась Маруся. Она исполняла тут, насколько я понял, в числе прочих обязанности горничной. И тоже глядела на меня во все глаза. Ну, пусть глядит. Мне не жалко.
Насытившись, я отодвинул от себя тарелку. Мандест, похоже, только этого и ждал. Предложил:
— Не хотите ли сигару?
Махнул рукой. К столу подскочил какой-то хлыщ в ливрее, открыл деревянную коробку с сигарами.
— Не курю. Спортсмен.
— О…
Впрочем, расстроился Мандест ненадолго. По следующему взмаху руки перед нами на столе появилась фляжка в серебряной оправе и две хрустальные рюмки.
— Не изволите ли отведать? Португальская мадера.
Лакей наполнил рюмки. Мандест взял свою.
— Дядюшку ты тоже ей угощал?
Я взял рюмку. Посмотрел, понюхал.
— Д-да, — крякнул Мандест. Он вдруг насторожился.
Я поставил рюмку обратно на стол. Взял фляжку, отдал Марусе.
— Отнеси-ка в дядюшкин кабинет. И дверь запри. Забираю на экспертизу. — Прихватил коробку с сигарами. — И это тоже.
Мандест захлопал глазами. Слово «экспертиза» ему вряд ли было знакомо, но суть, видимо, уловил.
— Этого, — я ткнул пальцем в Мандеста, — заприте где-нибудь до выяснения. Есть, куда запереть?
— В чулан? — предложила тётка Наталья.
— Да сами решайте. Главное — не в той комнате, где я спать буду.
— Будет сделано, ваше сиятельство. Данила! Запри их благородие в чулане!
Появившийся крепкий детина заломил Мандесту руки назад. Тот попытался вырываться и визжать, что ни в чём не виноват. Пришлось съездить ему по роже. И пообещать, что если не заткнётся, добавлю сапогом. После этого Мандест умолк.
Что характерно — ни вопросов, ни комментариев относительно моего самоуправства от присутствующих не поступило. Тихоныч промолчал. Маруся тоже молчала, глядя на меня горящими глазами.
Тётка Наталья дождалась, пока в коридоре стихнет топот Данилы. Поклонилась.
— Опочивальня вам уже приготовлена, ваше сиятельство.
— Вот это скорость! — оценил я. — Вот это я понимаю, эффективная работа. Спасибо, тётушка.
Тётушка довольно зарделась. Приказала:
— Маруся! Проводи.
Маруся отвела меня в приготовленную комнату. Пояснила:
— Это гостевая, на время. После-то ты, поди, в их сиятельства спальню переберёшься? То есть… — Она охнула. — То есть, вы, ваше сиятельство! Простите великодушно! Не ожидала я…
— Да ладно. Я сам не ожидал. Куда уж тебе-то.
Комната оказалась небольшой, но уютной. Я сел на приготовленную постель.
Красота! Чисто, травами какими-то пахнет. Это тебе не в крестьянской избе клопов кормить. Посмотрел на застывшую у двери Марусю.
— А ты чего ждёшь? Пока раздеваться начну? С берега плохо видно было?
Девушка вспыхнула. Пролепетала, теребя подол:
— Вам, может, надобно чего…
— Может, и надобно, — обнадёжил я. — Только не сейчас. Сказал же, к ночи приходи.
Маруся присела в подобии реверанса и порхнула за дверь. А я ни раздеваться, ни ложиться не стал. Приготовился ждать.
Будь на месте того, кого дожидался, сам — появился бы где-то через час. Дал бы жертве время на то, чтобы заснуть покрепче. У этого выдержки не хватило.
Уже через полчаса витая бронзовая ручка двери дрогнула. Тихо, осторожно пошла вниз. Дверь приоткрылась ровно настолько, чтобы можно было посмотреть, что происходит в комнате. Потом открылась шире.
Тот, кто ломанулся внутрь, по сторонам оглядываться не стал. Сразу бросился к моей кровати. А в следующую секунду мне в спину воткнули кинжал.
— Ай-яй-яй, — пожурил я. — Спящего! Нехорошо.
Обалдевший Мандест развернулся. Я шагнул к нему из-за двери, за которой стоял. Ухватил руку, держащую кинжал, вывернул за спину.
Мандест ошалело смотрел на лежащую на кровати, укрытую одеялом «куклу», которую я скрутил из покрывала. Пальцы его разжались. Я рассмотрел кинжал. Рукоять была украшена такой же золоченой башкой зверюги, что и трость. То есть, это у нас комплект, получается. Красивое.
Напротив кровати стоял комод. Над ним висело большое зеркало.
— Значит, так, — сказал я. Подвёл Мандеста к комоду. Теперь видел его рожу в отражении. — Обвинение зачитывать не буду, сам всё знаешь. Приговор оглашать — тоже. Тут уж совсем идиотом надо быть, чтобы не догадаться.
— Не губи! — всхлипнул Мандест.
— Уже было. Повторяешься. Знаешь, самое смешное в том,
