Журнал Поляна - Поляна, 2013 № 03 (5), август
Щас! Ну и тони, смотреть даже не стану… А! К берегу повернул, Ихтиандр… Почему мне так не везет? Вон Клавкин Витька и деньги зарабатывает, и шубы дарит, и золото, и на машине возит… А она об него ноги вытирает. Хоть живут душа в душу. Где она такого нашла? А у нее еще и любовник. Похвасталась же, змеюка… И тоже ей и шубы, и золото, и все, что хочешь… Ну ничего, будет и нашей улице праздник. Почему так? На одних клюют сразу косяком, и все хорошие, а на других черт знает что, смотреть противно? В чем секрет? Не везет… Еще когда помоложе была, все искала получше… Маман науськивала: мы с тобой найдем такого, какого свет не видел! Зачем нам всякая шелупонь? Ты у меня красавица! А вечером встретит возле двери:
— Кто это тебя провожал? — В окошко следила, конечно. — Митька? Это, у которого отец шофер? Фу! Деточка. Тьфу на него! И он, как отец, шоферить станет. Зачем тебе? Воняет бензином, маслом. Фу… Нет, нет, нет… у нас с тобой будет не меньше как дипломат!
Ну вот и ждали дипломата… И дождались. Сколько мне было тогда? Лет двадцать? Как помутнение. Любовь и все! А он — шпана дворовая, даже школу не кончил. Сейчас жив ли? По тюрьмам небось мыкается… А тогда — глаза огромные, голос низкий, бархатный. Наверняка наркотики принимал, а смотрит — оторваться нельзя… Ну и пошло. У маман истерика, а меня ночи напролет дома нет. Институт, учеба, все вверх тормашками, а я домой под утро… Но быстро все закончилось. Маман очень рада была, все меня целовала, говорила, что я умничка. А он, оказалось, одновременно со мной и еще с двумя бабами романы крутил. А как-то раз, давай, говорит, втроем. Глаза масляные, зрачки по полтиннику, тут я и поняла все… Иди, говорю, к черту! Кобель! Правда, подцепила я от него дрянь какую-то, но хоть вылечилась, и то слава Богу. А ведь это моя первая настоящая любовь была… Такая, что во сне вскакивала, все казалось, что он где-то рядом…
А Митька-шоференок все бегал за мной, на коленях стоял, умолял… А я нет, говорю, от тебя бензином всю жизнь вонять будет… Довылупонивалась… Митька сейчас развернулся, у него автосервис, а женился на этой замухрышке Залыкиной, как она его охмурила? Ну да, он же тогда никем был, механиком в гараже. Кто ж знал? А она ему сразу троих, одного за другим, как из пулемета, здравствуйте! Не пора ли остановиться? Она из тех, что чуть только ухватят мужика, давай рожать без остановки. Одного, второго, третьего… Лишь бы не сбежал. Хитрые сучки…
— Ну? Что надо? Не хочу я твоих орехов! И ягод не хочу. Ты видишь, я отдыхаю, и не суй мне свою чурчхелу под нос. Злая… Я не злая! Достали уже, ни покоя ни отдыха, иди отсюда… Лучше бы пляж почистили. Грязь непролазная…
Нет, завтра надо будет на санаторный пляж идти, там хоть тихо, нет этих крикунов: Форель моченый, чебурек сушеный!.. А вот и он, наплескался… тюлень.
— Да, дорогой! Нет, обедать еще не хочу. Как водичка? Что, уже накупался? Пойдешь, поиграешь в волейбол? Ну, иди, иди… Только надень кепку, такое солнце. Я очень волнуюсь. И я тебя. Только, прошу тебя, не долго…
Откуда в нем столько сил? Плавал почти полчаса, не меньше, и теперь еще и отправился скакать в волейбол… по жаре… Ночью, небось, будет дрыхнуть… не разбудишь. Ну что ты, спрашивается, скачешь, прыгаешь? Лежи себе спокойно, спи, отдыхай, набирайся сил. Ты ж за этим сюда и приехал, если, конечно, не считать дольмены. А ночью… неужели тебе заняться нечем? Рядом с тобой такая женщина! Бездельник. Прохиндей. Ну? И это на годовщину свадьбы! Привез черт знает куда, плавает, играет в волейбол, ездит на дольмены, травится, болеет, храпит как паровоз… Ну а я-то, я-то здесь при чем? Где мое место на этом празднике жизни? Нет, оставлять это так больше нельзя… В конце концов, каждый сам кузнец своего счастья. Если нас не замечают, о нас забыли, мы сможем о себе напомнить… А впрочем, пошел бы он к черту. Что я, в самом деле? Мужиков надо бить ногами по голове, тогда они будут носить тебя на руках… Это мне маман после того раза объяснила. У меня потом долго никого не было. Да, пожалуй, года три-четыре, все больше с подругами… С одной даже поехали вместе в Турцию отдыхать. Взяли двухместный номер, все включено, на две недели в начале лета. Мы с ней чуть не переспали, прости Господи, хотя все шло к этому… А все она… Нет, не то чтобы у меня была какая-то тяга, просто подруги по несчастью, легкие шалости, молодость… Мы и пупки прокололи вместе из шалости… Хохотушки были, поехали на дискотеку, с нами в автобусе немцы, а мы веселимся, шумим, так немцы молчали, молчали, потом один дядька старый меня за руку схватил и гавкнул что-то мне прямо в нос, а другие кивают, мол, я-я! А Светка его оттолкнула, так что он на сидение отлетел и кричит: Хенде хох!.. Они там все чуть не померли со страху. Может, мы террористки? Договорились с ней: друг от друга ни на шаг. Танцевали, отрывались по полной программе, веселились, в общем. Но стоило мне отлучиться, возвращаюсь, а она мне и заявляет:
— Слушай, — говорит, — у меня тут наклевывается… Езжай в отель одна.
Я в трансе.
— Как одна? Ведь договаривались вместе.
Я и дороги не запомнила, и стемнело уже, и я накоктейлилась, а она мне говорит, катись, мол, я себе кого-то другого откопала! Чужая страна, мне двадцать пять, мало ли что? Чужой город, все чужое, как добираться до отеля не знаю, адрес не помню, только название — Мурмаши какие-то, страшно, украдут, сколько случаев было… Потом где меня искать? В гареме, в публичном доме, в канаве?.. Ужас!.. Кое-как добралась, подошла к полицейскому, как-то объяснила, что мне в отель надо, он такси остановил, номер записал, я и доехала. Легла спать… Этой шалавы все нет, уж ночь, вдруг, шаги, поднимаются, смеются негромко, ключ щелк, заходят, эта ко мне, спрашивает:
— Ты спишь?
Вот дурацкий вопрос. Ненавижу идиотов, которые будят тебя среди ночи и спрашивают — спишь ли ты! Ну конечно, еще бы! А она думала, я бессонницей мучаюсь без нее? Правду говоря, я не спала, такая я вся была возбужденная, от наглости ее и нахальства.
— Сплю, — отвечаю. А вижу, кавалер-то стоит у дверей, переминается нерешительно. Вот же беспардонность, она его к нам в номер притащила. И что дальше? Мне на улице спать, на балконе, в саду? А им на нашей кровати трахаться? — Большое свинство с твоей стороны, — заявляю, — будить меня посреди ночи. И что тут делает этот молодой человек? Я его не приглашала!
Она говорит:
— Слушай, — говорит, — ты не обижайся, только можно мы в ванную пойдем. Ты не будешь против?
Слыхали? Какая наглость! В ванную! У меня там полотенце, бритва, зубная щетка… Да мало ли что? А они в ванную собрались! Да что это значит?! Притащила какого-то грязного мужика, и в ванную… А куда им еще идти? По территории секьюрити ходят, к нему нельзя, — это она мне потом рассказала, — он с мамой приехал. В его номере мама спит. Пусть бы и шли к его маме в ванную. Вот бы она повеселилась. Порадовалась за сыночка. Мальчику двадцать пять, а он с мамой на курорты ездит. Хорош, нечего сказать. Маменькин сынок. Что-то он такое откаблучил, что мамаша его от себя не отпускала? А может, то и не мама вовсе была. Просто дама старших лет. Сейчас много таких альфонсов ездит по курортам…
Я говорю:
— Ты что? Совсем, что ли? Никаких ванн! Спать! Не хватало еще, чтобы я слушала, как вы в ванной будете развлекаться! Я, — говорю, — от тебя такого не ожидала! Договорились быть вместе, а ты… — ну, в общем, устроила ей сцену. Она повернулась, хахаля за ручку взяла и повела куда-то в холл отеля или в коридор, уж не знаю. Ушли, и то слава Богу. Потом заявилась, спустя час или полчаса, разделась и бухнулась на кровать. Лежим, я не сплю, уснуть же невозможно, сердце стучит. Поворачиваюсь к ней, ну как обычно, спросить, что, как, интересно же… А она уже спит, варежку разинула, даже слюнку пустила. Я наклонилась к ней, все-таки подруга, а я с ней так резко, хотела вроде извиниться, ну и поцеловала ее в щеку, а она во сне дыхнула мне прямо в лицо, и ладно бы перегаром или табаком, — чистой спермой. Она даже зубы не почистила!.. Меня чуть не стошнило. Отвернулась от нее, на самый край, подальше отодвинулась. Ощущение такое, будто вся постель выпачкана… Кое-как домучилась до рассвета и на пляж… А эта проспала до обеда, натрахалась, сучка. Я зашла переодеться, она лежит, довольная, улыбается.
Я говорю:
— Ты хоть зубы почисть!
— А что, — отвечает, — чем тебе не нравятся мои зубы? Или у меня изо рта пахнет?
— Пахнет, — говорю, — не то слово! Вся комната провоняла.
А она улыбается.
— Я помню, — говорит, — как ты меня вчера целовала. Иди, еще поцелуемся.
— Нет уж, — говорю, — спасибо. Я свой рот не на помойке нашла…
Она обиделась. Помню, неделю не разговаривали. Потом, правда, помирились.
Я, конечно, чистюлей была жуткой. Спасибо маман. Чтобы эту их мужскую штучку целовать — ни за что! Табу, нельзя, запрещено… Пересиливала долго себя, все никак не могла. Фильмы, конечно, смотрела разные и, в общем-то, все знала, но это было не для меня. А потом с художником познакомилась, у Грачевой Нинки, кажется, на дне рождения, да точно, в ресторане, еще тогда музыканты ходили между столиков и пели неаполитанские песни… Как его звали? Вот память… Леонид! Чернявенький такой, весь в кудряшках, волосы длинные. Он меня проводил домой и телефон взял. А потом позвонил, и пригласил его картины смотреть. Я пошла. Он говорил выставка, а никого не было, только я одна. А он мне рассказывал о своем новом направлении, которое он сам выдумал. У него все картины нарисованы звездами, а направление называлось звездизм. То есть, натурально, и портреты звездами, и пейзажи. Маленькие звездочки, большие, восьмиконечные, пятиконечные, разные… Помню портрет его мамы звездами, в таких лиловых тонах, она сидит на стуле и руки на коленях сложены, а глаза грустные и светлые… Вот, и я как-то расслабилась, так хорошо стало, спокойно, мягкий диван, полумрак, легкая музыка, курильница с жасминовым маслом, коньяк… А он мне говорил о своем звездизме, о картинах, о выставках, о том, что скоро-скоро прославится и станет великим, и все руку мне целовал, потом колени, а потом я почти случайно немного юбку приподняла и он дальше стал целовать, а я глаза закрыла и откинулась на подушки… А когда очнулась, мне тоже захотелось это сделать, сама джинсы ему расстегнула, а там все оттопырилось… Очень смешно! А он обиделся. Покраснел весь как мак, говорит, что это для мужчины не главное. А я совсем не из-за этого, просто смешно стало, как у него все оттопырилось, а он стоял с таким напряженным и глупым лицом, даже испуганным, как будто боялся, что все кончится слишком быстро… У меня был такой случай. Потом, спустя год. Мне уже тридцатник стукнуло, ухаживал за мной один мужчинка, цветы дарил, звонил, стихи читал по телефону, потом пригласил на выходные в дом отдыха, к нему ж нельзя было, он мамы стеснялся. Он даже раздеться при свете стеснялся, вообще очень стеснительный был. Свет погасили, я легла, он что-то копался долго, в ванную бегал, потом прыгнул ко мне, я чувствую, он дрожит, как девственник, целует меня, руками шарит, потом рванулся, дернулся и затих… После вскочил и в ванную побежал. Я рукой провела, простынь влажная. А он вышел из ванной, в глаза мне боится посмотреть. А я улыбаюсь ему, говорю: это просто от того, что ты меня очень хочешь. И мы с ним тогда до утра про поэзию говорили. Больше, правда, я с ним не ездила.
