Журнал «Если» - «Если», 2009 № 02
Вышли танцовщицы, похожие в своих ярких платьях на короткие флагштоки. Ударили барабаны. Басы грохотали так, что скакали песчинки на кирпичных ступеньках. Танцовщицы устроили маленький смерч, и огонек фонаря, прикрытый стеклянной банкой, затрепетал.
Янина не смотрела на танцовщиц. Гораздо интереснее в эту минуту были поэты: высокий бородач, считавшийся лучшим сочинителем столицы, и тощий парень, светловолосый и небритый, никому до сегодняшнего дня не известный. Шел пятый раунд «схватки на языках»: только что оба поэта получили задание сымпровизировать лирическое признание о четырех строфах, в котором упоминались бы оловянные лошадки, топор и хризантемы, все строки начинались бы на «Н» и последними словами каждой строфы были бы «…на черном бархате постели». Поэты получили пять минут на обдумывание, и танцовщицы развлекали публику, в то время как бородатый мастер перебирал в уме домашние заготовки, а молодой, нервный и совершенно потерянный среди барабанного грохота, суеты и жадного внимания публики, этот самый молодой поэт трижды впал в отчаяние, прежде чем глаза его ожили, губы зашевелились, и он быстро защелкал пальцами, отбивая внутренний ритм.
Рукава его кафтана были коротковаты. Дерзкий либо купил парадную одежку в лавке подержанного платья, либо продолжал расти, как ребенок или дерево, и мосластые руки-ветки вытягивались быстрее, чем поэт успевал заработать на обновку. Он понимал, что выглядит смешно и неуклюже, и ему непросто было это сознавать, но он все равно вышел перед судьями и публикой, убежденный в своем праве находиться здесь.
Янина симпатизировала молодому. Здесь, в зале под открытым небом, во множестве обретались поклонницы бородача, и они задавали тон: их слуги топали о помост по команде, служанки отбивали ладони, поддерживая короля поэтов. Если бы исход поединка решала толпа — бородач давно победил бы. Но решали судьи, и они оказались беспристрастны; вот уже пятый раунд длился почти равный бой, хотя обычная «схватка на языках» заканчивалась через два или три раунда.
«Настоящее интеллектуальное действо, — думала Янина с грустью, но без тоски. — Здесь, в столице, как в несущемся с горы экипаже — громко, весело, очень страшно и бесконечно интересно. У нас в провинции такого не бывает; возможно, я последний раз вижу эти танцы, ярусы свечей под стеклянными колпаками, дрожащие огни, превращающие площадь в единое тусклое украшение. И поэтов этих… Кто знает, почему у нас в Устоке совсем нет поэтов. Вот бы познакомиться с этим, молодым, вот бы сказать ему в глаза, как он талантлив.
С другой стороны, дома спокойно. Закат над озером не уступает красотой ни танцу, ни огням, ни богатому зрелищу. Другое дело, что закат лучше встречать в компании настоящего поэта».
Она поерзала на подушках. Представление затянулось, уже совсем стемнело, а судьи, глядишь, и шестой раунд назначат. Жаль, что она не приехала в столицу по своей воле, как простая путешественница, и не имеет обычной свободы. Она претендентка, пусть ее шансы оцениваются как один к тысяче. Она ведет происхождение от Железной Горы, и пусть веточка давно отделилась от общего ствола и зачахла далеко от столицы — ее долг был явиться.
Янина удержала вздох.
«На самом деле, — уверяла она тетку, — никто не заметит, что меня нет. В жены принцу прочат либо старшую, либо младшую дочь барона Хлебного Клина, причем, скорее, младшую — она здоровее и милее с виду. Прочих приглашают ради традиции и еще затем, чтобы новая принцесса чувствовала себя избранной среди многих. Церемония объявления невесты тем пышнее, чем больше девушек в разноцветных платьях будут ждать королевского решения». Так говорила Янина, но тетка была непреклонна: надо ехать. «Из казны деньги выслали на поездку, оплатили гостиницу на всю неделю, ты что, хочешь казенные деньги под подушкой утаить?! А вот явится королевский налоговый надзиратель!»
Налоговый надзиратель был теткиным вечным пугалом, хотя жила она скромно и налоги с поместья платила всегда по совести. Тетка мечтала увидеть церемонию и рвалась поехать вместе с Яниной, но прямо перед отъездом ухитрилась сломать руку. Бедняга, как она огорчилась; Янина с дорогой душой отпустила бы тетку в столицу вместо себя. Тетка еще далеко не стара, если ее нарумянить да приодеть — сошла бы за девушку в общей толпе.
Танцовщицы разбежались, будто флаги сдуло ветром. Бросили жребий. Бородач, король поэтов, изображал благожелательную скуку, но уголок его рта подрагивал. Янине с ее места — первый ярус, третий ряд — все было отлично видно.
А молодой сперва побледнел, а потом налился светом, будто фонарь в оранжевом стеклянном колпаке, и уверенно выступил вперед. Ему выпало читать первым.
Он начал. Площадь была великолепно устроена для выступлений — слова, сказанные на сцене, разносились эхом по всем ярусам. Янина не разобрала, сколько в импровизации строф и все ли строчки начинаются с «Н», но вдруг ясно увидела мысленным взглядом оловянную лошадку, давящую блеклым копытом хризантему с округлившимися на листьях капельками росы.
— Недурно, — сказала дуэнья. — Образно.
Янина захлопала, и многие на этот раз поддержали молодого. Но вот вышел бородач, прокашлялся в кулак, и резонаторы усилили его кашель до громового звука. Он пошел простым путем: каждая строка опровергала предыдущую и начиналась с «Но». Это было жульничество, Янина даже встала, уверенная, что судьи предпочтут молодого…
Судьи, посовещавшись всего несколько секунд, отдали победу бородачу — сороковую или пятидесятую на его счету, никто уже не помнил. Толпа поклонниц разразилась восторженным визгом, а Янина вдруг поняла, что уже поздно, очень поздно, опекунша будет ждать, ведь она обещала тетке присматривать за Яниной в столице. Да и хозяйка гостиницы раз десять повторила сегодня, что ей поручено особо заботиться о «почетных гостьях короны». Говорят, хозяйки всех приличных гостиниц официально состоят на королевской службе и еженедельно отчитываются о поведении постояльцев. Впрочем, может быть, это и вранье…
Молодой поэт в одну секунду сделался будто слепком с собственного трупа — синеватым и бесстрастным. Он стоял в стороне, словно посторонний, словно никто уже и не помнил, как он пять раундов блестяще импровизировал, ни в чем не уступая первому поэту страны, а иногда и явно его превосходя. На сцену полетели розы — растрепанные и несуразные, как те девицы, что бросали их к ногам кудрявого бородача.
— Это несправедливо, — вслух сказала Янина. — Послушай, Илли…
Она запнулась, сознавая, что идея ее дерзостью и взбалмошностью заткнет за пояс целую армию безумных поклонниц. «С другой стороны, почему нет? Знатным дамам прилично приглашать в поместья поэтов и музыкантов, это называется «покровительство искусствам»… Что скажет тетка?!»
— Послушай, Илли. Ступай к нему. Как там его зовут?
— Агат, — блеклые глаза дуэньи округлились и осветились изнутри — так она удивилась.
— Да не этот! — Янина едва сдержала в голосе негодование, потому что Агат был псевдоним чернокудрого короля поэтов. — К этому, Бастьяну, и предложи, чтобы он…
Выражение лица дуэньи насмешило ее и одновременно обеспокоило.
— Я хочу покровительствовать искусствам, — сказала Янина, оборвав себя, уже другим тоном. — Этот юноша заслужил сегодня победу, он уязвлен и, наверное, беден. («А тетка тоже не богачка», — промелькнуло в Янининой голове). Пригласи его, во-первых, навестить нас в гостинице завтра вечером, после объявления… После церемонии выбора невесты. А во-вторых, намекни, что у нас в поместье с охотой принимают талантливых людей. Может, недолго, всего пару недель, но он мог бы у нас погостить.
Площадь тем временем пришла в движение. Первыми освобождались дорогие и привилегированные сектора — там, где вокруг свечей горели еще и блики на золотых и фарфоровых блюдах. Толпа засиделась, господа и дамы с удовольствием разминали ноги, через несколько минут на площади все смешается — ряды, сектора, поэты и поклонники, судьи сегодняшней «схватки на языках», стражники, карманники, обыватели…
— Скорее, Илли! Я выйду со всеми, встретимся возле экипажа!
Дуэнья была быстра, иногда быстрее самой Янины. Заколебались свечи, мелькнул широкий подол, на секунду ослепив белизной крахмальных нижних юбок. Илли шутя перемахнула через низкий заборчик ложи, и красный ее чепец уверенно поплыл в реке голов к сцене.
Проигравшего юношу уже окружили. Уже злословили (как догадалась Янина по масляно-сладеньким лицам) и, должно быть, сочувствовали. «Вот как вы удивитесь, — подумала Янина, — когда он при всех получит предложение, переданное Илли!»
Теперь, когда первый шок от поражения прошел, щеки поэта немного порозовели. «Он талантливее вас всех, — с обидой подумала Янина. — Он будет новым поэтом-солнцем. Попомните еще, как отобрали у него такую необходимую, такую заслуженную победу!»
