Сэр, простите, ещё кое-что... - Таня Белозерцева
Что ж, рассказали по нескольку раз, смакуя вкусные детали и ошарашивая младшекурсников тем, что у них будут аж целых четыре директора!!! Вау, да ты что?! Совсем-совсем как в древние времена? Ух ты, а кто, неужели потомки самых Основателей? И из них две директрисы? Вау!!! В общем, восторга полные штаны.
Прежде чем покинуть школу, сместили с должности зама Минерву МакГонагалл. Так, на всякий случай, чтоб не начудила чего лишнего. Вместо неё на пост утвердили Регулуса Блэка, он должен был дождаться возвращения сиятельного феникса, который оказался Хранителем Хогвартса, как и василиск, спрятанный в подвалах самим Салли Слизерином, и исполнить всё, что скажет птица. Ранкорн, Фадж и Боунс отправились в Азкабан выцарапывать оттуда Снейпа, одного из четырех директоров. Кто же знал, что его Хогвартс выберет в Союз Четырех…
Да, вот такие нежданные-негаданные реформы произошли благодаря краткому визиту скромного американского полицейского, лейтенанта Коломбо. Того самого, что в данный момент наряжал Гарри в синий матросский костюмчик для семейного фото. Гарри капризничал, выворачивался и никак не желал просовывать голову в кофточку — чем-то ему не понравился квадратный воротничок матроски. Фрэнк и так и эдак старался, ни в какую…
— Гарри, ну красавчик, ну давай… Это для того, чтобы мы все были красивыми на фотографии, понимаешь? Мы едем фотографироваться, Гарри, успокойся, оденься!..
Гарри знать не знал, что такое «фотографироваться», и не желал знать. Его пугал странный воротничок, и он изо всех своих силенок изворачивался, стараясь избежать, чтоб это надели на него. Его примеру последовала Майя, из озорства не желая одеваться в розовое платьице. Она приплясывала и подпрыгивала, выводя маму из себя. Ещё и напевала при этом:
Пчелка Майя любит желтенькое,
Она не любит розочки!
Желтенькое, потому что тепленькое,
А у розочки — колючки!
Мама устало бормотала, уговаривая дочку:
— Майя, перестань. Нормальное платье, не выдумывай.
— По-моему, ей розовый цвет не нравится, — заметил Коломбо. — Кстати, дорогая, не пойму, чего Гарри-то хочет? Чем ему костюмчик не угодил?
— Давай меняться! — предложила миссис Коломбо. — Бери дочурку, а я парня одену.
Поменялись и дело сразу пошло на лад. В руках папы оробела и притихла Майя, опасающаяся и обожающая его одновременно, а в маминых руках затих Гарри, обрадованный её вниманием.
Потом пришлось уговаривать Патрика оставить дома сомбреро, уверяя, что шляпа больше его самого настолько, что пацана и не видно под ней. Пока уговаривали Пата, Сэм ухитрился перемазаться вареньем, которое он втихую открыл. Майя увидела, чем лакомится Сэм, и в её шальную двухлетнюю головенку пришла гениальная идея, как избавиться от ненавистного розового платья. Перемазалась вслед за братом, опрокинув на себя полбанки варенья…
Фрэнк с женой только охнули и руками развели, видя устроенное безобразие. К счастью, благодаря старшим мальчикам они были более-менее готовы к таким сюрпризам и не слишком расстроились. Пожурив поросят, супруги принялись их умывать и переодевать. Причем дочка добилась своего, выклянчив у родителей желтенькое платьице в черную полосочку…
На новое одевание-умывание ушло сколько-то времени, за которое успели соскучится Гарри и Патрик. Пятилетнему мальчику вообще кажется, что любое, абсолютно любое время тянется слишком медленно, его детский организм только что пережил кризис трехлетнего и только-только стабилизовался, совершив мощный гормональный скачок от обжористого сосуна до капризного малоежки. А разные перепады аппетита равны разному восприятию времени: ребёнку представляется — и не без оснований! — что мир вокруг замер насовсем в этой точке бытия, что он навсегда застыл здесь и сейчас. Конечно, словами Патрик это не мог выразить, он это только чувствовал. И понимал, наверное, правильно, ибо как ни ждал он, пока соберутся родители, переоденут Майю и Сэма, Гарри, за которым его попросили присмотреть, уполз в коридор. Ответственный маленький Патрик бдительно шел рядом с ним, честно присматривая. Дошли-доползли до лестницы, на краю которой неуверенно затормозил Гарри, а до маленького Патрика вдруг дошло, что лестница — это как раз самое опасное место в доме в данный момент.
— Гарри! — тоненько вскрикнул он. — Отойди сейчас же!
Нагнулся, ухватил пухленького братишку поперек туловища и смог-таки оттащить подальше от края. Оттащил, плюхнулся на попку позади Гарри и крепенько обнял, чтобы он не вырвался и не уполз. Гарри удивленно, но послушно и кротко застыл в объятиях брата, даже и не думая вырываться. А Патрик с воистину ангельским терпением отдался ожиданию странно долгого течения времени, такому длинному и скучному для малыша, чей организм торопится жить.
Именно в такой позе их и нашли Коломбо с женой, переодевшие Майю и Сэма и встревоженные отсутствием Патрика и Гарри, а увидев их, молча и с уважением переглянулись, по достоинству оценив ответственный подвиг Патрика и кроткое послушание Гарри.
Из этих мальчиков вырастут отличные родные братья, раз с таким вниманием относятся друг к другу в таком раннем возрасте. Начало, как говорится, положено, и очень хорошее начало.
5 ~ В краю солнца и улыбок
Доран-стрит была очень зеленой и очень тихой улицей. В течение дня по ней редко-редко проедет какая-либо рассыхающаяся колымага, да и то с черепашьей скоростью. На самой улице лишь у трех семей были машины: у самого лейтенанта Коломбо, у Горана Манукяна, толстого и шумного торговца, державшего продуктовый магазинчик и имеющего для таких целей старенький грузовичок, а также у Ларри Бауэра, владельца публичной библиотеки на Гарвард-стрит, здесь, кстати, находится своя «Спешиэл Коллекция», которая содержит оригинальные документы и записи, по большей части, истории Глендейла, а также включает одну из самых больших коллекций книг о кошках в мире — более двадцати тысяч томов. Она была подарена библиотеке в пятидесятых годах Клубом любителей кошек Jewel City.
Остальное население улицы для перемещения пользовалось велосипедами, рейсовым автобусом и собственными ногами.
В Глендейле проживает одна из крупнейших общин армянского происхождения в США. Армянские семьи живут в городе с тысяча девятьсот двадцатых годов, но в семидесятых иммиграция
