Иванус Двуликий - Александр Лаврентьев
– Тебе лучше не знать, – слышу я у себя в голове.
Так. Что это вообще было? Миниатюрная болонка шутя превратилась в жуткого громилу: я же видел его татуированную спину, чуял дым его папиросы, даже запах немытого тела. Явственно ощутил, как он покровительственно похлопал меня по плечу, у него при разговоре изо рта шёл табачный дым. И по повадкам это был – ну вылитый бандюга!
Глава 8.
– Как ты сумел это сделать? Превратиться этого жуткого уголовника? Ну, вчера, в Зарядье, в подворотне? – своевременного ответа на вопрос я не получил, и это до сих пор мучает.
– Проще простого. Нужно подключиться к зрительным и слуховым нервам человека, перехватить информацию и вставить свою. У вас в мозгу есть такое место, размером с куриное яйцо, ваши медики именуют его таламус, обычно он блокирует все внешние сигналы во время сна. Это что-то вроде дверцы в ваш мозг. Тебе показать саблезубого тигра? Р-р-р!
Рычание болонки кого угодно до смерти испугает! Вчера я даже не успел увидеть, куда при появлении шпаны исчез пёсик – было не до того. Но, когда из темноты появился разрисованный крестами и змеями пахан – он был реалистичен до деталей: речь, походка, татуировки. Как давно Пестиримус находится среди людей, если настолько детально их изучил? И за какие провинности-заслуги? Я даже знаю, что мне ответят: «Тебе лучше не знать».
– Не сейчас, – я качаю головой: встречаться с тиграми, у которых метровые клыки ни сегодня, ни в обозримом будущем мне не хочется. – То есть ты можешь превратиться в кого угодно? И при этом оставаться маленькой собачкой? Здорово!
Пестиримус останавливается и внимательно на меня смотрит, прямо в глаза:
– Ну, если ты по-прежнему думаешь, что я – собачка…
– Извини, я по привычке.
Екатерининский парк, как и любой парк осенью, выглядит печальным. Лодочная станция закрыта, на дорожках пустынно; деревья, справедливо полагая, что до первого снегопада времени осталось совсем ничего, неспешно избавляются от листвы. Разлапистый кленовый лист заплывает под мостик, что горбатится через Напрудный ручеёк, гордо именуемый рекой, выплывает с другой стороны и неторопливо отправляется курсом в Неглинную, к Самотечной площади. Лист – плоский, если он тоже существо мыслящее, чего я в новой модели мироустройства не исключаю, его вселенная имеет два измерения. Как работают его органы чувств: солнечно – сыро, тепло – холодно, сухо – мокро, светло – темно? И что, соседский лист или ветка дерева воспринимаются им как линия? Ведь мы, существа из трехмерного мира, должны видеть двухмерные существа раскрашенным мультфильмом на поверхности экрана – тогда какими нас, людей, воспринимают существа, у который мир состоит из даже не четыре, а пяти измерений? Ведь для них наш трёхмерный мир – вроде ожившего рисунка на плоскости, лишь одна из возможных проекций, промежуточных состояний, и существа из другого измерения видят нас совсем иначе, чем мы, люди – друг друга? Плоскими кленовыми листьями? Лист плывёт в неведомое: всё лето, провисев на дереве, он наконец-то добился полного суверенитета от кленовой метрополии и теперь пустился в самостоятельное плавание, философски размышляя о свободе выбора и триумфе воли.
– Тебе от меня что-то нужно.
Я подозреваю, что Пестиримус взял на себя роль моего репетитора не случайно. С утра вместе со мной проснулась подозрительность – я далеко не уверен, что тому, кто выглядит как собака, свойственны порывы человечности и альтруизма. Я предостаточно изучил практический характер мнимой болонки, чтобы понять, что просто так та ничего не делает: псевдо-псы – существа рациональные. Тот с лёгкостью это признаёт:
– Само собой. – Что мне в нём нравится, так отсутствие комплексов, присущих крайне мнительной человеческой породе. – Я рад, что ты догадался. Ты не так безнадёжен, как мне сначала казалось.
– И на этом спасибо! – Я расцениваю это как комплемент; сердиться на Пестиримуса – это как обижаться на воду за то, что та мокрая и скоро замёрзнет. – Ты мне вот что объясни. Ты тратишь множество усилий и своё драгоценное время чтобы отыскать человека с двумя лицами, в данном случае – меня. Возишься с ним, как с маленьким, знакомишь со странными стариками, спасаешь от мордобоя. Зачем тебе это нужно?
Когда задаёшь вопрос – надеешься получить ответ, даже догадываясь, что он тебе может совсем не понравиться. Так и сейчас: меня одолевает нехорошее предчувствие. Задавать вопросы – это как после свежевыпавшего снега ходить по скользкому льду – никогда не знаешь, когда брякнешься.
– Просто прими на веру то, что я тебе сейчас сообщу, – Пестиримус серьёзен и невозмутим, как сфинкс. – Тогда всё встанет на своё место.
– Хорошо. Давай попробуем.
– Скоро наступит Конец Света.
– Да ладно…
Его привычка рубить правду-матку, не заботясь о последствиях, мне начинает нравиться меньше. Вот я как чувствовал, что он что-то недоговаривает!
– А что-то можно сделать?
– Имеется два варианта. Первый – закатить грандиозную всемирную вечеринку.
Да запросто – такой опыт у меня имеется – позвоним Джону, он мигом целую толпу соберёт. Но проблемы это не решит.
– Второй – нужно приложить некоторое количество совместных усилий и спасти Землю, Солнечную систему, а заодно всю Вселенную. С обоими копиями.
Я догадывался, что намечается что-то интересное, но, чтобы настолько глобально… Да, тут не только падение, тут ещё и лёд проломился.
– Если не вмешаться, оба параллельных мира исчезнут. Совсем. Мгновенный финал света, тьмы, времени и праздным прогулкам по паркам. Одному мне не справится. Мне нужно, чтобы ты мне помог.
С той поры, как я познакомился с говорящей болонкой, меня не покидает ощущение, что я угодил в какой-то странный сон, а проснуться не получается. Само-собой, чувство юмора у Пестиримуса своеобразное, но сейчас мне ясно, что со мной не шутят:
– Скажи мне, что мне всё это снится…
– Да пожалуйста: «тебе всё это сниться». Что ещё я могу для тебя сделать?
Я мысленно плаваю в ледяной воде, и никто спасать меня не собирается.
Екатерининский парк неестественно безлюден. Пуста не только дорожка,
