Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №06 за 1972 год
Они вернулись.
— Спать будешь здесь, — сказал Сэнди. Металлическая стенка барака была пробита сотнями пуль. — Это они нас предупреждали: дескать, вам, интервентам, придется тут несладко. Только на этой неделе у нас трое раненых. А Скотт стоял вон там, наверху, — он показал на вышку, обложенную мешками с песком (взглянув вверх, Фергюсон разглядел только нижнюю часть лица часового), — и получил пулю в шею. Задет позвоночник, и теперь он в госпитале «Роял Виктория», парализованный. Двадцать лет всего, совсем мальчишка.
— Кабаки приличные есть? — спросил Фергюсон, желая перевести разговор на другую тему.
— Ты что, шутишь? — изумился Сэнди. — Последний, кто решился отправиться в кабак, хоть и переоделся в штатское, все равно схлопотал пулю. Даже посылок из дому и то нельзя получать — в них могут оказаться бомбы. Проветриться здесь ты сможешь, лишь когда пойдешь патрулировать. Хоть при этом недолго остаться без башки, но, попомни мое слово, сам скоро будешь набиваться. А то в этом склепе за мешками совсем рехнуться можно... — Сэнди зло пнул стену барака.
В последующие трое суток Фергюсон спал всего десять часов. По распорядку после каждых четырех часов дежурства полагалось восемь часов свободных. Но даже спать приходилось в полном снаряжении, чтобы быть готовым выступить в любой момент. Первый раз их подняли, чтобы нести охрану улицы, пока саперы лихорадочно обезвреживали бомбы, установленные ИРА в учреждениях и общественных зданиях. Обычно террористы предупреждают людей в угрожаемом районе всего за несколько минут до взрыва, и в распоряжении солдат оставалось лишь пять-десять минут, если не меньше. Гелигнитовые бомбы взрывались не всегда, но уж если взрывались, то полквартала оставалось без стекол.
— Говорят, что, когда наши впервые пришли сюда после беспорядков в 1969 году, католики выходили на улицы и приветствовали нас, — рассказывал Сэнди однажды вечером, когда они чистили оружие. — А теперь считай, что тебе повезло, если только камнями забросают. Все ждем, когда там, наверху, политики что-нибудь придумают, а пока нужно все больше и больше солдат. На прошлой неделе прислали еще тысячу семьсот человек, так что теперь наших только в одном Ольстере четырнадцать тысяч. Не говоря уж о нескольких тысячах местных солдат и полиции. Только разве мы армия? Так, какая-то паскудная полиция: идешь на толпу женщин и детей, того и гляди в ребенка угодишь. — Подумаешь, — отозвался сержант Харрисон, служивший на Кипре. — Я их и за людей не считаю. Длинная захламленная комната, тесно заставленная койками, угнетающе действовала на Фергюсона. Она напоминала ему трюм транспорта для перевозки войск. Окна были задернуты тяжелыми синими шторами, почти не пропускавшими свет, или завалены мешками с песком так, что наверху оставалась полоска дюйма в два.
На четвертый день пришла очередь Фергюсона идти в ночной патруль.
— Может, это звучит и не особенно заманчиво, но пешее патрулирование лучше всего, — объяснил Сэнди. — «Лендроверы» нарываются на засаду раза четыре на неделе. А когда попадаешь в такой переплет, то в стоящем «лендровере» ты просто неподвижная мишень. Пару недель назад подорвали передние колеса бронетранспортера, а когда ребята стали выпрыгивать из него, их забросали «зажигалками». А пешком ты все время начеку...
Сержант Харрисон подыскал Фергюсону пуленепробиваемый жилет.
— Вот тебе красотка, — ухмыльнулся он, потрясая им перед Фергюсоном. На жилете была дыра в виде восклицательного знака — узкая трещина, а под ней круглое отверстие. — Его носил один тип, да нарвался на снайпера. Ехал себе в бронированном «лендровере», а пуля, представляешь, прошила его через стенку машины и через сам жилет навылет. Крупнокалиберная винтовка. У них и снайперов-то раз-два — и обчелся, но лучше им не попадаться. На, носи, приятель, — Харрисон бросил жилет Фергюсону. — Второй раз в одну и ту же дырку ни один снайпер еще не попадал.
Они прошли по узкому коридору мимо столовой, из которой тошнотворно несло несвежей картофельной запеканкой. У ворот сержант проверил рацию, и они, соблюдая дистанцию, зашагали к протестантским кварталам. У сержанта была винтовка с ночным телескопическим прицелом — он был признанным снайпером. Капрал был вооружен специальным ружьем, стреляющим капсулами с газом «си-эс», а у одного из солдат был пистолет, приспособленный под резиновые пули диаметром в пять с половиной дюймов.
«Эта штука летит вдвое быстрее, чем крикетный мяч с подачи любого чемпиона, — вспомнил Фергюсон слова Сэнди. — У нас один залепил ею смутьяну сблизи, так брюхо и пробил».
Протестантские рабочие кварталы выглядели такими же сырыми и мрачными, как католические, только разрушений было куда меньше. Люди, стоявшие в низких дверных проемах, бурчали невнятные слова приветствия, а пару раз их шутливо окликали девицы. Но сержант держался настороженно. Когда они вышли на улицу, ведущую к баррикаде из всякого железного хлама, отмечавшей конец протестантского и начало католического района, за ними увязались ребятишки, клянчившие значки.
Сержант, разозлившись, велел ребятне убираться ко всем чертям.
Фергюсон не сразу понял, что они шли уже по католической территории. Те же дома, re же слабо освещенные улицы, но люди — пожилые прохожие и молодые парочки — проходили мимо солдат без единого слова. Какая-то женщина, тащившая двух детей, прошла между солдатами, словно они были пустым местом. Фергюсон чувствовал себя как во сне, будто он идет через город глухонемых. Патруль зашагал по Фаррингтон-гарденс. Все двести домов ее сгорели, и черные изломанные силуэты их крыш мрачно вырисовывались на фоне зимнего неба. Они шли по этой призрачной улице, которая прежде была, наверное, такой же, как и та, на которой Фергюсон жил в Лондоне. Теперь дома здесь напоминали гигантские обугленные куски оберточной бумаги, которыми какое-то чудовище разжигало свою трубку.
— Здесь была смешанная зона, — пояснил Сэнди. — Протестанты подожгли свои дома, чтобы они не достались католикам, а католики — свои, чтобы те не достались протестантам. А кое-кто жег и те и другие.
— Они просто сумасшедшие, — заметил Фергюсон. — Я и сам католик, но не стану из-за религии сходить с ума. Правда, в церкви я почти не бываю.
— Тут и религия, и политика, и безработица, и еще бог знает что, — возразил Сэнди. — У них сорок процентов безработных. Делать им нечего, вот и куролесят.
— Если поймаете кого-нибудь из ИРА, что вы с ними делаете? — спросил Фергюсон.
— А сам ты как думаешь? — ответил Сэнди.
На следующее утро, в 4.45, Фергюсон вскочил с койки, разбуженный грубым толчком сержанта. Все были уже на ногах и черной краской мазали себе лица.
— Есть сведения, что несколько членов ИРА пришли навестить своих мамаш-старушек в Болимерфи. Десантники попробуют их взять, а мы их прикроем. Возможны осложнения, — предупредил сержант.
И они помчались что было духу за десантниками в жилой район. Добежав до тихих домов, стоявших рядом с церковью двумя параллельными рядами, солдаты пробрались в палисадники и засели под каждым окном. Не успели они перевести дыхание, как раздался крик. Потом за домом, где-то рядом с Фергюсоном, кто-то загремел крышкой от мусорного ящика. И тут же со всех сторон полетели камни и ритмично загрохали во дворах крышки мусорных ящиков, предупреждая людей из ИРА о присутствии солдат. Из глубины узкого прохода, крутясь, вылетела молочная бутылка и разбилась вдребезги у ног Фергюсона. Он едва отскочил в сторону от растекавшейся горящей жидкости. Какой-то солдат круто повернулся и выстрелил в проход.
Десантники уже ворвались в дома, выбив оконные стекла. Один из солдат, стоя посреди улицы и направив оружие на дверь дома, кричал: «Выходи, фенианская сволочь!» Дверь открылась. На пороге появился бледный юноша в рубашке и брюках. Кто-то выстрелил ему в грудь резиновой пулей, отбросившей юношу внутрь дома. Другие солдаты, выламывая двери, врывались в дома. Плакали младенцы, кричали женщины. Фергюсон увидел, как из дома выволокли полуодетого, босого старика. Он попытался осторожно ступать по дорожке, усыпанной битым стеклом, но солдаты грубо потащили его. Ноги старика моментально покраснели от крови.
Фергюсон вошел в один из домов. Все доски пола были подняты — там искали оружие. На стуле сидела плачущая женщина, рядом с ней стояла девочка лет девяти и со страхом глядела на Фергюсона. Обе руки у нее были замотаны грязными бинтами. Видно, досталось в предыдущей заварушке.
Через полчаса они отошли к казармам, и тут началось, Из темноты по другую сторону дороги появились мужчины, женщины, дети с камнями и самодельными зажигательными бомбами. С разных сторон затрещали выстрелы, но лишь немногие пули долетали до казарм. В течение нескольких часов, пока совсем не рассвело, не прекращались выстрелы. В этой стычке было что-то безнадежное, отчаянное. Нервы Фергюсона от бессонницы были напряжены до предела. Когда рядом что-то затрещало, он инстинктивно обернулся и выстрелил в темноту. Внезапно он понял, что стрелял туда, где столпились дети. Ему стало не по себе, он напряженно старался рассмотреть, не лопал ли в кого-нибудь, но различал лишь мелькавшие перед ним, кричавшие тени.
