Юрий Пивоваров - Архив Смагина
Раз уж разговор клеится, подумал я, почему бы мне не поинтересоваться одной пикантностью из жизни Ивана. После противоречивых раздумий я наконец решился и спросил напрямую об Иване и Машке: не долго ли тянется этот другой – странный и длинный роман? Глеб улыбнулся и снисходительно посмотрел на меня. «Вообще-то ты, вроде, нормальный парень…» – польстил он мне. Подумал и продолжил: «Он к тебе привязан, верит тебе, но всё равно не скажет… А дружите вы давно… Нет там романа. Во всяком случае того романа, о котором ты думаешь. А в том романе, о котором ты не думаешь, героев больше». Я подождал. И дождался.
«Иван хорошо знал мужа Машки, они дружили. И случилось так, что муж её наступил на мину. Ему оторвало ногу, Иван был почти рядом. Он упал и был ещё в шоковом состоянии. Посмотрел на ногу, сказал нашему общему другу: пока, Иван, теперь осталась только Машка… Передёрнул АКС и застрелился», – рассказал Глеб. Рассказал так просто, обыденно. Я опешил, и, понимая, что длинная пауза может стать совершенно не подобающей моменту, спросил: «Ты знал его, мужа?» «Немного, встречались пару раз», – ответил Глеб. «А Машку?» – задал я ещё вопрос. «Нет, её я не знал, – ответил Глеб. – Я и сейчас её не знаю. Я только о ней знаю».
Передо мной словно дверь открыли. Ту дверь, в которую долго стучался и за которой надеялся увидеть до поры запретное, но непременно что-то светлое, занимательное, ни в коем случае не больное. А оттуда, из-за двери, таким холодом потянуло. Достучался!
– Понял? – спросил Глеб и, не дожидаясь ответа, добавил то, чего можно было и не добавлять: – Надеюсь, ты понимаешь?..
– Понимаю, – ответил я.
Когда мы въехали в приозёрную деревеньку, Глеб предложил посетить местный магазинчик. Я догадался, зачем, и потому не стал докучать дополнительными вопросами. Остановились, Глеб зашёл. Пробыл он там недолго, но значительно дольше, чем требовалось для приобретения небольшой симпатичной бутылочки, которую он держал в руке, выходя их магазина. Глеб сел в машину. Я присмотрелся – коньячок. Глеб поймал мой слегка осуждающий взгляд и прокомментировал: «Безумие – двигатель прогресса!» Не без вызова открыл бутылочку и отхлебнул из горла и, морщась, сказал: «Отлично! А вот водку так не могу, не научился! Эстет!» Я проинформировал: у меня есть стакан. «В лесу – стакан? Дружище, я могу в вас разочароваться…» Я не хотел стать причиной разочарования и закрыл тему. Глеб оценил моё гордое молчание уважительным взглядом. Затем достал из кармана ранее мной не замеченную бутылку водки. На мой взгляд, это был перебор. Мнением Глеба по этому вопросу я не поинтересовался.
Мы подъехали к месту, где, судя по словам Ивана, он стал жертвой подлого грабежа. Вышли. Если встать лицом к озеру, справа – деревня, слева – лесок вперемежку с густым кустарником. Глеб подошёл к воде, присел на корточки, поставил бутылочку на землю, сполоснул руки, резким взмахом стряхнул воду, взял бутылочку правой рукой, встал, отхлебнул, махнул свободной рукой и по-командирски поставил задачу: «Ищем малую архитектурную форму, предположительно шалаш. Сделан из лиственных веток, в качестве крепежа использовалась верёвка бельевая, розовая, сверху – полиэтилен, закреплённый прищепками. Объект – потасканный мужичок среднего роста в новом, но потрёпанном спортивном костюме «адидас» и таких же кроссовках. Имеются рыболовные снасти – удочки. Ловить не умеет. На запойного интеллигента не тянет – слишком шустр, и глаза бегают. Предварительный вывод – взбесившийся от ужасов капитализма мелкий буржуа…» Я посмотрел на почти опустевшую бутылочку и подумал: «Что-то быстро повело. И сильно».
Мне стало немного не по себе. Глеб зафиксировал моё состояние, не стал нагонять туману и пояснил: «Полная и исчерпывающая информация получена в магазине. Водка – для него, ключ к переговорам». Глеб усмехнулся и, сказав «форвертс» и прихватив бутылку водки, двинулся в кустарник. Я последовал за ним, и хотя ситуация была почти анекдотичная, спросил: «Насчёт вооружения ничего не говорили?» «Нет – только кухонный нож и топорик. Вещи, доложу я вам, в умелых руках очень даже полезные и, если очень надо, опасные!» По поводу рук незнакомца и степени их умелости я интересоваться не стал – вряд ли такую информацию могли в магазине выдать. Но не хотелось, что б они были умелые.
Вдоль озера были вытоптаны несколько тропинок. Мы шли по той, что шире. Конечно, лучше было бы пустить здесь цепь солдат, подумал я, тогда бы операция имела стопроцентный успех, но постараемся справиться собственными силами. Собственные силы двигались по тропинке недолго – минут пятнадцать. Хорошее рыбацкое место, кострище свежее, тычки в воде, но это не главное – такой прелести по берегу полно. От места шла узенькая дорожка в кусты, и там сквозь листву просматривался шалаш.
Глеб остановился и предостерегающе поднял руку. Я замер. Что-то мне не хотелось штурмовать этот бастион. Но Глеб ничего штурмовать и не собирался. Он лишь громко сказал: «Эй, дружище! У тебя стакана нет? Трубы горят!» – и помахал бутылкой водки, демонстрируя её во всей прелести невидимому собеседнику. Удивительно устроен наш мир, это были воистину волшебные слова. Не прошло и десяти секунд, как из кустов неровным шагом выбрался с раскладным стаканом в руках описанный ранее господин. Он протянул стакан и спросил:
– Вы за мной или ко мне?
– Мы – мимо, – заявил Глеб, ловко открыл бутылку, налил в стакан и протянул нашему герою.
Глаза действительно бегали, человек был явно не здоров. В конце концов, мы не доктора, у нас своя цель. Отшельник лихо осушил стакан и вытер ладонью губы. Глеб достал из кармана коньяк, допил, бутылочку поставил на землю.
– Тебя как величать? – спросил Глеб.
Отшельник задумался и отрекомендовался:
– Декарт. Я всё ставлю под сомнение. И реальность вашего появления – тоже.
– Мы – настоящие, – уверенно сказал Глеб и несколько раз искусно стукнул себя указательным пальцем по горлу, при этом громко прозвучал специфический и близкий сердцу сигнал.
Незнакомца столь убедительное подтверждение реальности происходящего убедило. Начало было многообещающим. Даже то, что собеседник был изрядно пьян, не оправдывало столь возвышенное вступление.
– Всё ставить под сомнение нельзя, – продолжил философский аспект беседы Глеб. – Тогда можно поставить под сомнение своё собственное существование и тогда мы, ваши гости, не сможем существовать даже в вашем воображении.
Я сделал два вывода. Первый – ответ достойный. Второй вывод представлял собой вопрос: кто же из них пьянее?
Декарт взвешивал тезу довольно долго. Он напрягся, потом, как я понял, сбился с мысли и с надеждой посмотрел на стакан в своей руки.
– Надо развить успех, – весомо заявил Глеб, – давайте, уважаемый Картезий, стакан.
Наш новый друг почему-то посмотрел по сторонам и не найдя более никого, кто бы мог именоваться Картезием, подготовил стакан к наполнению. Эрудицией отшельник не блистал, но, видно, жизнь его была насыщенной, и чему-то всё-таки научила. Глеб налил. Декарт выпил, встряхнулся, лёгкая реакция пошла в ноги. Но он пытался держать себя достойно. Посмотрел на пустую коньячную бутылку на земле и не без требовательности в тоне заявил:
– А себе?
Я мысленно отметил, что алкоголь обладает удивительном качеством: вот так, почти мгновенно и плодотворно, связать духом солидарности и эмпатии две склонных к его употреблению души… Поразительно! Я, как лицо, не относившееся к этой славной когорте поклонников зелёного змия, был вообще не замечаем – меня не было, я для них не существовал. На кой им это инородное тело из другой вселенной? Глеб отрицательно покачал головой. Декарт изобразил удивление. Глеб почесал лоб, взял у Декарта протянутый стакан, налил немного себе.
– Закусить? – запросто спросил Глеб.
– Айн момент, – сказал Декарт и изобразил руками что-то большое, возможно, скатерть—самобранку, и неуверенно развернувшись, удалился в кусты. Глеб поставил стакан и бутылку на траву, пошёл за ним. Были они там недолго, вышли обнявшись. Декарт нёс полбулки хлеба, Глеб держал в руке блокнот. Присели на траву, выпили. Обнялись. Глеб отстранился и спросил:
– Дружище, может с нами, домой, на большую землю?
– Не могу, – ответил засыпающий отшельник, – город прогнил, он несёт страх и непонятку, мне там плохо, мне – здесь хорошо. Я здесь останусь – навсегда.
– Серьёзное заявление, – промолвил Глеб, – а как насчёт холодов? Зима?
– Холодов не будет.
– Это почему?
Декарт осмотрелся по сторонам и шепнул Глебу на ухо:
– Я так решил.
– Ну, тогда, – сказал Глеб с уважением, – всё в наших руках. И добавил, показывая собеседнику блокнот: – Подаришь?
– Не могу, – сказал Декарт извиняющимся тоном, – сам украл.
– Красть нехорошо, – Глеб был сама назидательность.
– Знаю, – слегка раскаиваясь, сказал Декарт. – Но я был вынужден. Понимаешь – вынужден! Там какие-то знаки, иероглифы, майя всякие, там тайна. А мне нужна тайна, она меня окружила, подчинила и загнала сюда. Меня хотят загнать в угол, запутать, но я этого не хочу, и это сложное противоречие… сам понимаешь…. Мне здесь лучше, чем там. – Декарт неопределённо махнул рукой, показывая, где это «там».
