Артур Макарьев - Джон Леннон. Все тайны «Битлз»

Чиновничьи страсти не касались участников многочисленных групп и ансамблей, они жили своей жизнью, учились в институтах, встречались с девушками, репетировали и играли свою любимую музыку. Им никто ничего не запрещал, но, правда, и не разрешал; для них чиновников как бы и не существовало, все это было там, где-то наверху. Но и для чиновников всех этих ансамблей тоже не существовало, не существовало биг-бита и рок-н-ролла. Им это зачем? Незачем! Советский народ и без того поднимал целину, варил сталь. Собирал урожай, летал в космос. Ходил на партсобрания. Зачем ему этот рок-н-ролл? Чиновники были уверены, что незачем! У нас в Советском Союзе и так очень сильная эстрада и без этого рок-н-ролла. А какой у нас балет!

Сережа Костров заканчивал МГИМО, играл в группе, встречался и спал с девушками своего круга – дочерьми дипломатов и работников Внешторга. Особенно ему нравилась Ольга Кузнецова, умная, хитрая девушка, не без стервозности, и ей тоже нравился Сережа Костров, но она прекрасно понимала, что он – не для ее семейной жизни. И как-то в конце апреля 68-года, переспав с Костровым в его квартире, отвергла его предложение поехать завтра на день рождения к Мише Машкову, хорошему приятелю Кострова, участнику группы «Тролли».

– Почему? – спросил Костров.

– Да я завтра замуж выхожу. Вот так, Сережа, – сказала она, закурив сигарету, – ему двадцать семь лет, работает в МИДе, в сентябре уезжает работать в Канаду, в посольство, в ранге первого секретаря, ему нужна жена, а я тут как тут. Ты не обижайся, расстанемся друзьями.

Она уже стала одеваться, натянула джинсы и вдруг остановилась с кофтой в руках, словно вспомнила то, что давно хотела сказать Кострову. Подошла близко, Костров скосил глаза на грудь. Она как бы не заметила этого.

– Ты помнишь сочинение на экзамене в институте?

– Да, помню, – сказал Костров, все еще не отводя глаз от ее мощной груди (все-таки пятый номер).

– Ну так это я тебе исправила. Ну все, Сережа, пора. Между нами теперь нет секретов, все выяснено!

Она улыбнулась, надела кофту. Потянуло духами.

«Клима», – подумал Костров.

Ольга была уже у вешалки. Надела кожаную куртку, которую привезла из Парижа.

«Хороша, сексуальна», – подумал Костров.

Ольга сама открыла дверь, вышла на площадку.

– Ну все, Сережа, не переживай. Если что не так – прости.

Но жизнь продолжалась. Костров не очень-то задумывался о своей судьбе. Надеясь на связи отца. Но судьба сама задумалась о Кострове и распорядилась по-своему.

Ирине Ивановне Черновой, студентке 1-го «меда», понравился стройный симпатичный Сережа Костров. Он вернулся с практики из Англии, впечатления переполняли его. Рассказчиком он был неплохим и в гостях у своей сокурсницы, студентки МГИМО, очаровал Ирину Ивановну Чернову, подругу своей сокурсницы. Длинноногая брюнетка Ирина Чернова увлекалась музыкой, ей нравилось ходить с Костровым на выступления, быть в компании музыкантов. Коля Зайцев, соло-гитарист «Виражей», который, как ему казалось, знал все про всех, увидев как-то Кострова с Ириной, только и сказал:

– Ну ты даешь! Знаешь, кто такая? Отец у нее кто?

– Вроде где-то в МИДе, – сказал Костров.

– Фамилия у нее Чернова.

– Ну и что? – спросил Костров.

– Будто ты не знаешь? – ехидно улыбнулся Зайцев. – Чернов Иван Алексеевич – завсектором Международного отдела ЦК КПСС.

Так судьба распорядилась первыми самостоятельными шагами Сергея Александровича Кострова. Родители тут оказались ни при чем.

Зубов отдыхал в Пицунде в Доме творчества ВТО. Разместили его в одноместном номере «сталинского корпуса» с пальмами, ковровыми дорожками на этажах, колоннами и большими креслами в холлах первого этажа. Сам же Михаил Андреевич на отдыхе ходил в китайской полосатой пижаме, в сандалиях «Скороход»; иногда, выходя за территорию, брал с собой старый кожаный портфель, в который как раз вмещалось 4 бутылки любимого портвейна «777». Магазин недалеко от входа, туда и обратно с портфелем получалось, как казалось Зубову, солидно. Вечером, вкусив любимого напитка, брал баян и удалялся на окраину роскошного субтропического парка, и звуки вальса «На сопках Маньчжурии» разносились в лучах южного заката. Иногда, правда, Михаил Андреевич откладывал баян и добавлял в организм любимый напиток. В этот момент он вдруг вспоминал о вокально-инструментальных ансамблях, о потерянной голубой папке с розовыми завязками. Злость вымещал на пальме, по которой, стуча, приговаривал: «Папку отдайте, сволочи!» – затем успокаивался, и вновь вальс «На сопках Маньчжурии» звучал в отдаленном уголке субтропического парка.

И вдруг однажды – знакомый вальс. А на зубовской скамеечке девушка-блондинка с баяном, в короткой юбке и кедах на босу ногу. Они играют в два баяна, даже не познакомившись. 22-летняя Люся Калинкина, пескоструйщица 5-го разряда из Братска, победительница конкурса самодеятельности. Портвейна она не пила, предпочитала водку, ни о каких «Битлз» она не слышала, а гитару, и то, акустическую, видела один раз в магазине, когда покупала баян.

Вокруг Пицунды было много различных баз отдыха московских вузов. А в них – бит-группы. Они отдыхали, репетировали и, конечно, играли на танцах. Зубов пригласил на танцы Люсю. Но группа «Аэропорт», на которую они ходили, ей не понравилась – громко, одни гитары, ни одного баяна, и потом, все поют на иностранном. Михаил Андреевич сказал, что на английском, что сейчас модно. Но у них в Братске все пели на русском. Да и сама Людмила Георгиевна Зыкина, выступая в Братске, все пела по-русски. А тут иностранщина какая-то! Это она и сказала Зубову, когда они распили бутылку марочного коньяка и стали обсуждать, нужны ли советскому человеку все эти ансамбли.

Тут они разошлись с Люсей. Люся считала, что нет, а вот Михаил Андреевич выражал мнение Минкульта, ЦК КПСС. С этой категорией надо работать, ну а что Люся там, в Братске, на своей ГЭС, знает? Директивы и мнения ЦК КПСС туда не доходят. Это он и сказал ей, откупоривая вторую бутылку марочного коньяка.

Через день Люся уехала домой, а через два дня Зубов улетел в Москву. Обменялись адресами, обещали писать друг другу. Отпуска кончились.

Вернулся в Москву. Опять вся эта круговерть с ансамблями. Уже и телефонную трубку брать не хотелось, и звонок у телефона был противный. Вот в соседнем управлении появились гэдээровские аппараты.

Все-таки поднял трубку.

– Михаил Андреевич, здравствуйте.

Это звонил Глебов Роман Владимирович – инструктор Отдела культуры ЦК КПСС.

«Его только не хватало», – подумал Зубов, но в голосе прозвучала теплота:

– Здравствуйте, Роман Владимирович. Когда в отпуск? Я вот свой отгулял.

– Да вот с понедельника собираюсь, – ответил Глебов, – надеюсь, что со свежими силами вы продолжите работать над приказом?

– Конечно, а как же… – ответил Зубов и начал было уже перечислять, что собирался сделать, но Глебов его перебил:

– Михаил Андреевич, я ведь не собираюсь вас контролировать, мы вам доверяем. Я позвонил сказать, что с понедельника я в отпуске. Мы не сомневаемся, что результат будет. Дерзайте, у вас получится. До свидания!

– До свидания, Роман Владимирович, хорошего вам отпуска!

Положил трубку. Со злости стукнул кулаком по столу. Противным звонком телефон вернул его к действительности.

– Софья Васильевна!

– Да, – встрепенулась начавшая было дремать методист Скворцова.

– Софья Васильевна, пожалуйста, напишите заявку на новый телефонный аппарат, желательно производства ГДР.

– А я вам и без заявки поменяю, несите бутылку монтеру. Вызовем, покажем – он и заменит.

«Как просто», – подумал Зубов.

Закрыл дверь, из сейфа достал, как он говорил, «энзе» – бутылку «Столичной» за 3 рубля 7 копеек.

– Сделаем, – сказала Скворцова, убрала бутылку в стол и пошла искать монтера.

– Ну ладно, – сказал Зубов, – пойду к Полыниной.

22 августа английские газеты только и писали о том, что русские танки вошли в Чехословакию, в Прагу. А Синтия Леннон, жена Джона Леннона, обвиняет его в супружеской неверности и подала заявление на развод. Йоко Оно добилась своего: Джон был холост, теперь надо было его обженить на себе. Пресса смаковала все: советские танки в Праге и развод Джона. Он созвонился с Полом и Джорджем, договорились встретиться в студии, хотелось записать что-то, чтобы отвлечься.

«Back In The USSR» уже была почти доделана, текст отшлифован, осталось записать. В студии уже все было готово, гитары настроены. Джордж и Пол на месте. Не было Ринго. Джон взял гитару, проверил настройку. Спросил, где Ринго.

– А Ринго ушел из группы, – довольно зло сказал Джордж, – бардак в группе ему так опротивел.