Владимир Мартынов - История богослужебного пения
Очевидно, не случайно начало периода раздельноречия, или хомонии, совпадает с началом московского периода, ознаменовавшегося, как уже говорилось, возникновением совершенно новых певческих тенденций, ибо хомония есть конкретное выражение того нового мелодического ощущения и мелодического мышления, которое было порождено понятием «калофония», или «сладкозвучие» («сладкогласование»). Само же понятие «калофония» теснейшим образом связано с мировоззрением и эстетикой испхазма, имеющего явную тенденцию к некоему орнаментальному мышлению, ярчайшим проявлением которого можно считать так называемый балканский геометрический орнамент, обязанный своим происхождением деятельности афонских монастырей. Орнаментальное мышление проявлялось не только в книжных орнаментальных заставках, и не только в архитектурной резьбе таких монастырских храмов начала XV в., как Гроицкий собор в Троице-Сергиевой лавре и Рождественский в Саввино-Сторожевском монастыре, но и в особом литературном стиле — «плетение словес», сложившемся на Руси в конце XIV - начале XV вв. Внетекстовое, чисто мелодическое «плетение», ставшее возможным благодаря хомонии, представляет собой, очевидно, явление, аналогичное книжному плетеному орнаменту и литературному «плетению словес». I екст богослужебного песнопения переплетен со свободными калофони-ческими элементами мелодии, образуя некое особое мелодическо-текстовое плетение.
Калофоническое ощущение мелодизма повлекло за собой также активное применение «аненаек» и «хабув». Введение в богослужебный текст этих внетекстовых фонем не было новшеством для русской певческой практики, ибо. как уже говорилось, они широко использовались уже в кондакарном пении, то есть в одном из самых древних видов русского церковного пения, однако именно во втором периоде их применение достигает особой интенсивности. Диапазон использования «аненаек» и «хабув» ограничивается особыми праздничными песнопениями. Невозможно даже представить себе их применение, например, во вседневных или воскресных стихирах. Характерны «аненай ки» и «хабувы» также и для продолжительных песнопений с краткими текстами, какими являются, например, причастные стихи. Само собой разумеется, что как принцип хомонии, так и «аненайки» с «хабувами» могли существовать полноценно только в условиях высокой культуры знания богослужебного текста, в среде лиц, для которых наличие внетекстовых фонем не могло затемнять самого смысла текста. Такое знание богослужебных текстов могло иметь место только в условиях монастырской жизни, подразумевающей обязательные каждодневные богослужения. И не случайно, очевидно, что возникновение хомонии совпадает по времени с введением Иерусалимского Устава и появлением Устава скитской жизни преподобного Нила Сорского, ибо это явления, произрастающие из единого духовного корня — аскетического подвига, обновленного преподобным Сергием.
Высокая культура знания богослужебных текстов, столь необходимая для правильного. неизвращенного существования хомонии, к сожалению, не всегда находилась на должном уровне. Небрежное и невежественное отношение к богослужебному тексту начало наблюдаться еще в конце XV в. Архиепископ Новгородский Геннадий в 1485 г. писал: «А се мужики невежи учат ребят, да речь ему испортятъ». Эта «порча речи» продолжалась и в XVI в. По свидетельству Стоглава, «божественныя книги писцы пишутъ съ неправленныхъ переводовъ, а написавъ не правятъ же, опись к описи прибываетъ и недописи и точки непрямые, и по темъ книгамъ в церквахъ Божиихъ чтутъ и поютъ и учатся и пишутъ с нихъ». В результате этого небрежения текст поёмый стал порою до неузнаваемости отличаться от текста читаемого и речи разговорной. Инок Ефросин так характеризовал сложившееся положение в 1651 г.: «...безчисленна злая опись в знаменных книгах: редко какой стих обрящется, который бы былъ неиспорченъ в речах во всяком знаменном пении». Частные попытки исправления испорченного хомового текста на речь встречались еще в начале XVII в. В нотных книгах времени царствования Михаила Федоровича можно встретить замечания: «До техъ месть справилъ», или надписи: «на речь». Однако, как и все частные попытки, подобные исправления не могли иметь большого значения, а зачастую и усугубляли положение, увеличивая разнобой и беспорядок.
К «злым описям» и извращениям хомового текста прибавилось еще и богослужебное многогласие, сущность которого сводилась к тому, что ради сокращения времени службы служебное чинопоследование разделялось на несколько частей и читалось или пелось одновременно на два, три и более голосов. Эту практику осудил еще Стоглавый собор: «а вдруг бы псалмовь и псалтири не говорили, такожъ бы и каноновъ вдругь не конархили, и не говорили по два вместе, занеже то въ нашемъ православии великое безчинство и грехъ тако творити». Однако несмотря на запрещение Стоглавого собора многогласие продолжало укореняться в практике Русской Православной Церкви, о чем свидетельствует послание Патриарха Гермогена, написанное около 1611 г.: «Поведаютъ намъ, что... вселилося в церковномъ пении великое неисправление. По преданию св. апостол и по уставу св. отецъ церковнаго пения не исправляютъ и говорятъ-де голоса въ два и въ три и въ четыре, а индъ въ пять и въ шесть, и то нашего христианскаго закона чуже». Практика многогласия продолжала процветать и при Патриархе Иосафе I и при Патриархе Иосифе, при котором «въ церквахъ Бо жиихъ пели поскору, не единогласно, со всякимъ безстрашиемъ»,
Однако Патриарх Иосиф, бывший сначала противником единогласного пения, по настоянию защитников многогласия, в конце концов решился обратиться за разрешением этого вопроса, к константинопольскому Патриарху Парфению: «Подобаетъ ли въ приходскихъ церквахъ и монастыряхъ вводить единогласие в богослужении?» Когда константинопольский Патриарх грамотой 16 августа 1650 г. одобрил единогласие, то, с согласия целого собора русских иерархов и Патриарха Иосифа, царь Алексей Михайлович в 1652 г. указом предписал, а Собор 1666–1667 гг. уже соборно постановил: «Церковное все славословие чинно и немятежно и единогласно и гласовое пение пети на речь». Та-ким образом, практика многогласия и раздельноречия была окончательно осуждена и запрещена.
Для систематического исправления хомового текста на речь с благословения Патриарха Иосифа по указу царя Алексея Михайловича была создана специальная комиссия дидаскалов, «отлично знавших церковное пение», числом в 14 человек. Однако свирепствовавшая в России и в Москве чума прервала работу комиссии. Новая комиссия была составлена в 1668 г из шести человек во главе со справщиком при Печатном дворе старцем Александром Мезенцем. Комиссия имела в своем распоряжении древние хоратейные йотированные рукописи за 400 лет и более и по ним исправляла на речь хомовые книги, иногда даже с точным указанием, что «сего стиха в новыхъ минеяхъ нетъ, но в древнихъ». Правленное наречное пение было встречено почти полным сочувствием даже в среде ревнителей старины, противников книжного исправления. В послании к «рабам Христовым» протопоп Аввакум пишет: «А пение подобаетъ пети въ церквахъ православныхъ единогласно и на речь против печа ти. Наречное пение я самъ до мору, на Москве живучи, виделъ, переводъ писанъ при царе Феодоре Ивановиче, и обиходъ и прочее. Я по немъ самъ пелъ у Казанские многажды. Оттоле и доднесь пою единогласно и на речь, яко праведно, яко по Писанию» [72, с.88].
Так завершился период раздельноречия, или хомонии, и начался период нового истиноречия. Справщики, возглавляемые старцем Александром Мезенцем, исполнили возложенное на них поручение с большим успехом и с замечательным знанием дела. Той же комиссии поручено было заняться печатанием но-воисправленных истиноречных нотированных книг. Для облегчения печатания Александр Мезенец предложил устранить киноварные пометы и ввести черные тушевые признаки, позволяющие осуществлять печать в один цвет. В 1678 г. на московском Печатном дворе был отлит полный состав безлинейных знаменных нот, однако этот набор знаков знаменной нотации так и остался неиспользованным. Бурный и сокрушительный натиск европейской линейной нотации, а также резкое сокращение количества людей, знающих крюковую нотацию, сыграли роковую роль в судьбе печатания крюковых певческих книг, ибо с исхода XVII в. все певцы Русской Церкви совершали богослужебное пение по нотолинейным рукописям. Что же касается печатания нотолинейных речевых певческих книг, то оно начало осуществляться только в 1772 г., когда по благословению Святейшего синода в первый раз были напечатаны Ирмолог, Октоих, Праздники и Обиход. Неоднократно переиздаваемые вплоть до 1917 г., книги эти донесли до наших дней в общедоступной форме верный православной традиции и благословленный Церковью пример правильного соединения истиноречного текста с мелодикой знаменного распева. Этот образец должен быть фундаментом и отправной точкой для всех практически изучающих богослужебное пение Русской Православной Церкви.
