Крупные формы. История популярной музыки в семи жанрах - Санне Келефа
В том же интервью 2012 года журналу Vanity Fair Теннант рассуждал на тему относительной малоизвестности Pet Shop Boys в США: “С нами что-то произошло в Америке – есть версия, что дело в клипе на песню «Domino Dancing»”. В этом видео 1998 года два молодых человека сражались за девушку; к финалу оба оставались голыми до пояса, а девушка была уже скорее лишней. “Domino Dancing” достигла 18-го места в американском хит-параде, и больше ансамбль ни разу не попадал в топ-40. Судя по всему, многие слушатели сочли, что видеоклип – слишком гомоэротический для американского мейнстрима; впрочем, Теннант отказался подписываться под этим мнением: “Нет, я никогда в это не верил. Америка действительно достаточно гомофобная страна, но одновременно и абсолютно гомосексуальная”.
Гей-идентичность играла в нью-поп-революции важную роль, хотя и не всегда явно. Меломаны могли предполагать это и раньше, но Теннант совершил каминг-аут лишь в 1994 году. Джордж Майкл пришел к успеху в составе нью-поп-дуэта Wham!, а затем – в еще большей степени – соло; его каминг-аут состоялся в 1998-м. Некоторые исполнители были радикальнее. В 1983 году группа Frankie Goes to Hollywood записала всемирный хит “Relax”, неотразимый танцевальный трек с видеоклипом, полным извивающихся всем телом мужчин, и пугающе прямолинейным текстом, который описывал (чтобы не сказать: предписывал) пролонгированный оргазм (“Расслабься! Не делай этого / Когда хочешь кончить”). Участники группы поначалу отрицали подобную трактовку текста, но в сопроводительном тексте к дебютному альбому бас-гитарист признался: “Когда песня только вышла, мы делали вид, что она про мотивацию, но на самом деле – про потрахаться”. Бой Джордж, бывало, стремился избегать определенного толкования своей сексуальной ориентации (на заре карьеры он сказал в одном интервью, что секс вообще интересует его куда меньше, чем чаепитие), но в мемуарах трогательно вспоминал свои сложные романтические отношения с Джоном Моссом, барабанщиком Culture Club. Его скрытность в беседах с журналистами контрастировала с вызывающим внешним видом; иногда он говорил, что его визуальный стиль – специфическая форма активизма. “Я ничего не прячу, – как-то раз заявил Джордж. – В этом и заключается смысл моего подхода. Неважно, артикулирую я это вслух или нет, но я призываю аудиторию принять, что и мужчины могут быть женственными”.
Удивительно, но во главе движения нью-попа, так презрительно относившегося к рок-н-ролльному мачизму, тем не менее, стояли в основном мужчины. Многие образцы лучшего электропопа тех лет – возможно, даже большинство этих образцов – сделаны женщинами: например, Энни Леннокс, Элисон Мойет из группы Yazoo или Кейт Буш, чьи потусторонние композиции начала 1980-х определенно были новаторскими и определенно принадлежали к поп-музыке, но вряд ли могут быть классифицированы как “нью-поп”. Однако женщины не находились в центре журналистских споров, превративших поп-музыкальный тренд в полноценное движение. Возможно, поп-исполнительницы менее охотно расставались с рок-н-ролльной серьезностью потому, что в глазах многих слушателей и некоторых критиков они заведомо выглядели недостаточно серьезно, – в те годы бытовало мнение, что женщина у микрофона автоматически является именно “поп”-певицей. А может быть, дело в том, что первоначальное антирокистское движение, как и все музыкальные движения, по определению должно было где-то проводить грань: подзвучивать одни голоса и игнорировать другие с тем, чтобы рассказать свою собственную историю с ее специфической логикой.
Чистая поп-музыка
В Америке, где панк был скорее кратковременным курьезом, чем общенациональной модой, прямого аналога британского нью-попа не сложилось. Гламурные британские группы классифицировались как “нью-вейв” – этот термин подчеркивал их новизну, а также намекал на повторяемость феномена: считалось, что это не более чем очередная волна групп, которую выбросило на американский берег. Впрочем, в то же самое время несколько артистов из США находили свои способы прийти из панк-рока к поп-музыке. Белинда Карлайл была калифорнийской меломанкой, чей мир изменил панк-рок, – она обожала крестного отца американского панка, Игги Попа, и выписывала все британские журналы, а еще под псевдонимом Дотти Дэнжер барабанила в раннем составе резкой лос-анджелесской панк-группы The Germs. Но когда вместе с еще четырьмя девушками Карлайл решила сколотить собственный ансамбль, то для него выбрали название, намекавшее на веселье, а не на плохое самочувствие: The Go-Go’s[83]. С этим проектом, а затем и в сольном качестве Карлайл стала в 1980-е поп-звездой – хотя и не факт, что намеренно. В автобиографии она вспоминала, как с соратницами по группе впервые послушала финальный микс дебютного альбома The Go-Go’s, “Beauty and the Beat” 1981 года, который впоследствии разошелся многомиллионным тиражом: “В студии нам казалось, что мы записываем классный панк-альбом. Но, услышав финальную версию, мы поняли, что он получился ближе к поп-музыке, чем мы рассчитывали”.
У Дебби Харри, солистки группы Blondie, подход был скорее стратегический. Она была видной фигурой на нью-йоркской панк-сцене, но открыто заявляла, что хочет сделать из Blondie “поп-группу”, отчасти для того, чтобы избежать “стигмы” панк-рока (как-то раз она сказала, что сам термин “панк” – это “выдумка журналистов”, перевернув таким образом с ног на голову стандартный нарратив и предположив, что поп более аутентичен, чем панк). Первый мощный хит Blondie, песня “Heart of Glass”, представлял собой мерцающее, хладнокровное диско, открыто призванное раздражать старых панк-фанатов ансамбля и удовлетворять запросы массовой публики; в 1979 году композиция заняла первое место в США и Великобритании, превратив Харри из теоретической поп-звезды в настоящую. Через несколько лет нью-йоркские рок-клубы подарили миру еще одну неожиданную поп-звезду – Синди Лопер, вдохновлявшуюся одновременно регги, панк-роком и танцевальной музыкой. Ее дебютный альбом, “She’s So Unusual”, был действительно весьма необычным блокбастером – сразу четыре песни с него попали в топ-5, а его бьющий через край звук стал определяющим для поп-музыки 1980-х. Однажды Лопер пришлось оправдываться перед Диком Кларком, чье шоу “American Bandstand” переносило звуки из топ-40 на телеэкраны: “Он обвинил меня в том, что я записываю одноразовую музыку. Так он называл поп-музыку – одноразовой. Я ответила: «Нет, я трудилась всю жизнь не для того, чтобы делать одноразовую музыку!»”.
Среди важных открытий антирокизма было то, что многие стандартные представления о музыке на самом деле основаны на предубеждениях, которые, если в них всмотреться, оказывается довольно сложно оправдать. Записывая “She’s So Unusual”, Синди Лопер влюбилась в один конкретный звук: малого барабана с эффектом “гейт”, который давал на выходе несколько неестественную перкуссионную вспышку, напоминавшую стаккатные биты из танцевальных клубов (“гейт” – это фильтр, обрезающий звук, когда громкость падает ниже определенного уровня; вместо того чтобы плавно затухать, звук барабана с “гейтом” громко реверберирует и затем резко обрывается). Из-за этого саунда некоторые слушатели, в том числе, возможно, и Кларк, воспринимали песни Лопер как “поп-музыку”, следовательно, более “одноразовую”, чем если бы она использовала натуральное звучание ударных. В Америке в 1980-е термин “поп” часто означал песни с электронными элементами, под которые можно было танцевать. Даже те, кто не привык задумываться о жанровых идентичностях, тем не менее, выучились ассоциировать определенные звуки и инструменты с “поп-музыкой”, а значит – с поверхностностью.
Задумываясь о поп-музыке 1980-х, я часто вспоминаю одну конкретную песню: “Borderline”, сингл Мадонны 1984 года. На мой взгляд это – квинтэссенция поп-музыки эпохи постдиско. Кажется, я помню, как слышал ее по радио еще ребенком и как меня уже тогда привлекло мягкое, сентиментальное клавишное вступление, внезапно сменяющееся мощным битом драм-машины. Песня построена вокруг хорошо известного, но, тем не менее, безотказно работающего в поп-музыке приема – парадокса. Жизнерадостные извилистые партии синтезаторов поднимают настроение ввысь; отчаянный текст на тему неразделенной любви (“Кажется, я сейчас сойду с ума”) опускает его обратно. Те, кто привык к современным программам по корректировке высоты тона, наверняка с недоумением заметят, что Мадонна не попадает в ноты – пусть и без неприятных диссонансов; с другой стороны, то, как она напрягается, чтобы взять некоторые звуки, в каком-то смысле лишь делает песню душевнее. Но лучше всего в “Borderline” – партия бас-гитары, взбирающаяся все выше и выше и создающая счастливую иллюзию, что песня может продолжаться вечно. Даже сегодня, говоря о “поп-музыке” как о конкретном жанре – о “чистой поп-музыке”, как это иногда обозначается, – люди часто имеют в виду именно песни, звучащие более-менее как “Borderline”. В конце 2000-х самой известной исполнительницей “чистой поп-музыки” в мире стала Кэти Перри, обновившая рецепты Мадонны для создания собственных электронных поп-песен (на одном из своих концертов зрелого периода Мадонна спустилась со сцены, чтобы поговорить с Перри, находившейся в зале, – та в буквальном смысле пришла к ней на поклон). А для Леди Гаги “поп-звезда” была лишь одной из многих идентичностей. Иногда казалось, что именно она – самая верная последовательница “нью-попа” 1980-х, воспринявшая поп именно как жанр (один из ее альбомов назывался “Artpop”) и при этом относившаяся к собственной популярности как к одному из элементов в постмодернистском перфомансе.
