Эдвард Бульвер-Литтон - Кенелм Чиллингли, его приключения и взгляды на жизнь
Итак, когда в Молсвиче узнали, что в Кромвель-лодже поселился молодой человек, баронет и наследник большого поместья, ни А., ни Б., ни В. не предпринимали первого шага для знакомства. Викарий, побывавший у Кенелма на другой день после обеда у Брэфилдов, объяснил ему обычаи местного общества.
– Поймите, – сказал он, – мои соседи не из-за недостатка вежливости не стремятся лишить вас уединения, а просто потому, что они робки. И это побуждает меня с риском показаться слишком навязчивым просить вас зайти как-нибудь утром или вечером в пасторский дом, когда вам надоест свое собственное общество. Кстати, почему бы вам не пожаловать сегодня вечерком на чашку чая? Вы встретите молодую девицу, чье сердце уже покорили.
– А чье сердце я покорил? – пролепетал Кенелм. Горячая кровь прилила к его векам.
– Ну, ну, – продолжал викарий, смеясь, – она пока не собирается расставлять вам брачные сети. Ей только двенадцать лет, это моя дочурка Клемми.
– Клемми! Она ваша дочь? Я не знал. С признательностью принимаю приглашение.
– Ну, не стану отвлекать вас. Небо достаточно пасмурное, чтобы рыба клевала хорошо. Какой наживкой вы пользуетесь?
– Сказать по правде, ручей не очень привлекает меня своей форелью: я предпочитаю прогулки по межам и тропинкам:
…безмолвью одиноких рыболовов.
Я неутомимый пешеход, и здешняя живописная местность для меня весьма привлекательна. Кроме того, – прибавил Кенелм, сознавая, что ему следует найти какой-нибудь более правдоподобный предлог для длительного пребывания в Кромвель-лодже, – кроме того, я намерен много времени посвящать чтению. Я изрядно разленился, а уединение этого места должно быть благоприятным для занятий.
– Я полагаю, вы предназначаете себя не для профессии ученого?
– Профессии ученого? – повторил за ним Кенелм. – Это очень неудачное выражение, которое мы стараемся выкинуть из языка. Теперь все профессии должны иметь равный уровень учености. Ученость военной профессии возрастает – ученость схоластов уменьшается. Министры издеваются над употреблением латинского и греческого языков. И даже такие типично мужские занятия, как право и медицина, приспособляются к мерам вкуса и приличия колледжей для молодых девиц. Нет, я не готовлюсь ни к какой профессии, но все-таки такому невежественному человеку, как я, будет полезно время от времени что-нибудь почитать.
– У вас здесь, кажется, мало книг, – сказал викарий, осматриваясь в комнате, где на столе в углу лежало несколько по виду старых томов, очевидно, принадлежавших не жильцу, а хозяину. – Но, как я уже сказал, моя библиотека к вашим услугам. Какого рода чтение вы предпочитаете?
Кенелм оказался в затруднении. Это отразилось и на его лице. После некоторого молчания он все же ответил:
– Чем дальше книга будет от современности, тем лучше для меня. Вы сказали, что ваша коллекция богата средневековой литературой. Но средние века так копируются современными готами, что я с таким же успехом могу прочесть переводы Чосера или нанять квартиру на Уордор-стрит. Если у вас есть книги о нравах и привычках тех, кого, сообразно новейшим идеям, признают нашими предками в переходном состояния между морским животным и гориллой, это чтение было бы для меня весьма назидательно.
– Увы! – сказал Эмлин посмеиваясь. – Такие книги не дошли до нас.
– Неужели? Вы, должно быть, ошибаетесь. Их где-то должно быть очень много. Я признаю ту изумительную способность к выдумке, которой природа наделила создателей поэтических романов. А все-таки высшие мастера в этой области литературы – Скотт, Сервантес, Гете и даже Шекспир – не могли бы воссоздать прошлое без тех материалов, которые они находили в книгах. И хотя я охотно готов допустить, что среди нас теперь живет создатель поэтических вымыслов, неизмеримо более изобретательный, обращающийся к нашему легковерию с самыми чудовищными картинами и обладающий очаровательным слогом, самым разговорным, – все-таки я не могу представить себе, чтобы даже этот бесподобный поэт мог так пленить наш разум, чтобы мы поверили, будто кошка мисс Мордонт не любит мочить себе лапки скорее всего потому, что в доисторическом веке ее предки жили в Египте, стране сухой. Или же когда какой-нибудь возвышенный оратор, Питт или Гладстон, отвечает с вежливой улыбкой, обнажающей его клыки, на грубые нападки оппонента, – это означает, что он этим доказывает свое происхождение от человекообразного предка, который привык впиваться зубами во врага. Наверное, сохранились книги, написанные философами еще до рождения Адама, в которых можно найти доказательства, хотя бы в виде мифа или басни, для подобных поэтических вымыслов. Какие-нибудь ранние летописцы, видимо, отмечали, что они видели собственными глазами, как громадные гориллы соскребывали с себя волосяной покров, чтобы прельщать молодых дам их породы, и наблюдали метаморфозу превращения одного животного в другое. Если вы скажете мне, что этот знаменитый поэт не что иное, как осторожный ученый, что мы должны принимать его выдумки сообразно разумным законам очевидности и факта, то и самая невероятная история о привидениях более удовлетворит здравый смысл скептика. Однако если у вас нет подобных книг, дайте мне самые нефилософские, какие у вас есть, – о магии, например, или о философском камне.
– Такие у меня найдутся, – сказал викарий, смеясь, – выбирайте сами.
– Если вы идете домой, позвольте мне немного проводить вас – я еще не знаю, где церковь, а мне нужно знать к вам дорогу, если я намереваюсь прийти к вам вечером.
Кенелм и викарий пошли через мост и по тому берегу ручья, где стоял коттедж миссис Камерон. Когда они проходили вдоль садовой ограды с задней стороны домика, Кенелм вдруг умолк посреди фразы, заинтересовавшей Эмлина, и остановился на траве, окаймлявшей дорожку. По ту сторону ограды он увидел старую крестьянку, с которой разговаривала Лили. Эмлин сначала не заметил того, что увидел Кенелм, и только обернулся, удивленный внезапным молчанием спутника. Девушка дала старухе корзинку, и та, низко поклонившись, тихо произнесла:
– Да благословит вас господь!
Как ни тихо прозвучали эти слова, Кенелм услыхал их и задумчиво сказал Эмлину:
– Есть ли в чем-либо большая связь между настоящей и будущей жизнью, чем в благословении молодым, произнесенном устами старых?
Глава X
– Как здоровье вашего муженька, миссис Хэйли? – спросил викарий, дойдя до того места, где стояла старуха, над которой все еще склонялось прелестное личико Лили.
Кенелм медленно подошел вслед за ним.
– Очень благодарна вам, сэр, ему лучше… Уже встает с постели. Молодая леди очень помогла ему.
– Полно! – сказала Лили, покраснев. – Идите скорей домой. Не заставляйте мужа сидеть и ждать обеда.
Старуха опять поклонилась и быстро засеменила прочь.
– Знаете ли вы, мистер Чиллингли, – сказал Эмлин, – что мисс Мордонт здесь лучший доктор? Но если она станет лечить такое множество больных, ей скоро некуда будет деваться от них.
– А на днях вы бранили меня за мое лучшее исцеление, – сказала Лили.
– Я? А, помню: вы уверили глупенькую Мэдж, что в настойке, которую вы ей послали, заключены волшебные чары. Признайтесь, вас стоило побранить!
– Нет, не стоило. Раз я сама выращиваю травы, то разве я не фея? Я сейчас получила премиленькую записочку от Клемми, мистер Эмлин: она приглашает меня посмотреть вечером новый волшебный фонарь. Вы скажете ей, чтоб она ждала меня? Ну и… не ворчите больше!
– И тут волшебство? – сказал Эмлин. – Ну хорошо!
Лили и Кенелм до сих пор не обменялись ни словом. На его безмолвный поклон она ответила, слегка наклонив голову. Но теперь застенчиво повернулась к нему.
– Вы, наверно, все утро удили рыбу? – спросила она.
– Нет, здешние рыбы находятся под покровительством феи, которую я не смею прогневить.
Лицо Лили просияло, и она через ограду подала Кенелму руку.
– Прощайте! Я слышу голос тети – ах, эти несносные французские глаголы!
Она исчезла в кустах, откуда до Кенелма и викария донесся ее звонкий голос. Она что-то тихонько напевала.
– У этого ребенка золотое сердце, – сказал Эмлин, когда они пошли дальше, – и я не преувеличил, когда сказал, что она здесь лучший доктор. Мне кажется, бедные действительно считают ее феей. Разумеется, мы посылаем нашим больным прихожанам пищу и вино, но это не приносит им такой пользы, как кушанья, приготовленные маленькими ручками Лили. Не знаю, обратили ли вы внимание на корзинку, которую унесла старуха? Мисс Лили научила Уила Гоуэра делать прелестные корзиночки и кладет желе и другие лакомства в красивые фарфоровые баночки, а их ставит в корзинки, которые украшает лентами. Приятный внешний вид возбуждает аппетит у больных, и, право же, теперь девочку можно по праву называть феей. Но я желал бы, чтоб миссис Кэмерон больше заботилась о ее образовании. Она не может оставаться феей всю жизнь.
