Александра Анненская - Волчонок
Мальчик с большой радостью принял эту перемену в своей жизни: наконец-то он станет работать, учиться и, когда выучится, уже не будет в тягость тетке, сумеет сам себе заработать хлеб. Впрочем, это радостное чувство продолжалось недолго: Илюша еще живо помнил бедную жизнь в подвале; с отцом и с теткой жилось ему не очень весело, но, проведя один день в мастерской Винда, он чувствовал, что здесь ему будет так худо, как никогда не бывало прежде.
Мастерская и магазин Карла Ивановича помещались на одной из многолюдных, тесных улиц города. Она не отличалась богатой обстановкой, но, благодаря аккуратности хозяина, работ у него было всегда множество. Сам Карл Иванович все время проводил в магазине: принимал заказчиков, снимал с них мерки, выбирал материю; кройкой же и шитьем занимался его подмастерье с помощью взрослого работника и двух мальчиков лет четырнадцати-пятнадцати. Работы у этого подмастерья было по горло, так как Карл Иванович скупился нанять лишнего человека; за всякую небрежность в кройке или шитье отвечал перед хозяином он, и потому неудивительно, что он был крайне строг и требователен к своим помощникам. Взрослые рабочие обыкновенно не подолгу жили в мастерской и старались найти себе место хоть с меньшим жалованьем, да зато не такое трудное, а мальчики уйти не могли и принуждены были работать не по силам.
Увидя Илюшу, Федор, или Федор Семенович, как почтительно называли его мальчики, сильно нахмурился.
– Набирают мелюзгу, возись тут с ней, – проговорил он. – Сенька обратился он громко к мальчику лет четырнадцати, высокому, худому, с короткими торчащими рыжими волосами: – ты у меня теперь ни с места: на посылках будет он служить! Ну, ты, мальчуган, – он притянул к себе Илюшу и погрозил ему кулаком, – знай, что я шутить не люблю. Слушай в оба, что тебе говорят, и поворачивайся живей! Понимаешь? Пошел в кухню, принеси горячий утюг! Проворнее!
Илюша не сразу добрался до плиты, около которой суетилась хозяйка, толстая краснощекая немка, не сразу сообразил, как тащить тяжелый раскаленный утюг, не обжигая себе рук, и за медлительное исполнение поручения получил от Федора Семеновича очень чувствительный удар в спину.
Для мальчика началась мучительная жизнь без определенного дела, но с обязанностью каждую минуту исполнять чье-нибудь поручение, – исполнять как можно аккуратнее и проворнее. Хозяин заставлял его убирать магазин и мастерскую, топить печи, носить за заказчиками узлы с их вещами; хозяйка посылала его в лавочку, поручала ему мыть и чистить посуду, иногда даже нянчить своего крикливого годовалого сынишку; в мастерской от него ежеминутно требовали какой-нибудь услуги. Часто ему давали несколько поручений зараз; каждый торопил его, каждый бранил за медлительность. Хозяин никогда не бил мальчиков, но за ослушание и леность накладывал на них наказания, которые часто были для них тяжелее побоев: он оставлял их без обеда, без ужина, а иногда и на целый день без всякой еды, или в праздники не отпускал их со двора и задавал им какую-нибудь особенную работу – мыть полы, двери, окна или какое-нибудь белье, распарывать старое платье, отданное в переделку, и так далее. Хозяйка, наоборот, не скупилась на пощечины и подзатыльники; она плохо говорила по-русски и предпочитала объясняться не языком, а руками. Федор Семенович также частенько бил мальчиков, но еще чаще наводил на них страх своим свирепым видом и своими угрозами: «Я тебя проучу!.. Я тебе задам!.. Я тебе покажу, как по сторонам глазеть!»
До прихода Илюши, два другие мальчика исполняли поочередно его обязанность, но Федор Семенович был очень рад, что можно присадить их за иглу, не давая им терять время на беготню. Илюша, конечно, ничему не учился, но его помощь была очень полезна остальным, так как, благодаря ей, они могли шить, не отрываясь.
– Эк тебя загоняли! Погоди, то ли еще будет! – заметил рыжий мальчик, когда Илюша, вечером, в первый день жизни в мастерской, сидел на своем тощем матрасике, ошеломленный всеми окриками, упреками, пинками, полученными за день.
– Да, уж принесло его к нам! – вскричал старший мальчик. – И ему-то хорошего мало будет, а нам и того хуже! Бывало, хоть пробежишь туда-сюда, ноги поразомнешь, а теперь – сиди целый день за иголкой. Федька духу не даст перевести! Я сегодня посмотрел только в окно, чего там голуби расшумелись, так он так огрел меня аршином, что беда.
– Эх, вы други любезные, чего заныли? – раздался голос второго подмастерья, спавшего в одной комнате с мальчиками. – Развеселить разве вас! Поднести по рюмочке? У меня сегодня косушечка припасена и селедочка есть на закуску. Идите, что ли?
Старший мальчик, уже начавший укладываться спать, быстро подбежал к нему.
– Угости, брат Вася, – попросил он: – в воскресенье пойду к матери, принесу тебе гривенник, либо два.
– Ну, ладно, пей.
Мастеровой налил водки в маленький стаканчик и поднес ее мальчику, который выпил ее сразу, едва поморщась: видно, дело было для него привычное.
– Эх, важно, – крякнул он: – вот и на душе веселее стало, и Федьки не боюсь.
– А вы, – обратился мастеровой к другим двум мальчикам: – идите, и вам налью.
Рыжий мальчик неохотно поднялся со своего места.
– Голова от нее болит, тяжело как-то! – заметил он, но все-таки протянул руку к стаканчику.
Илюша отказался пить. Не раз слыхал он на своем веку, что от водки бывает много горя, а ему и без того горя было довольно. Впрочем, его не особенно и уговаривали.
– Мал еще он, – заметил мастеровой: – не стоит на него добро переводить, а только вот что, как тебя, Илюша, что ли? – прибавил он: – если ты хоть слово скажешь о наших делах хозяину или Федьке, смотри – тебе живому не остаться; так ты и знай!
И без этой угрозы Илюша не стал бы доносить на товарищей; она только усилила страх, который внушали ему все в мастерской.
«Я думал, он добрый, – размышлял мальчик, поглядывая на мастерового, лицо которого приняло веселое, добродушное выражение: – а он прямо убить хочет… Разбойники они все здесь».
И долго не мог уснуть Илюша под гнетом тяжелых мыслей, а около него раздавался с одной стороны храп рыжего мальчика, быстро заснувшего после водки, с другой – пьяные разговоры двух других рабочих.
Илюша стал с нетерпением ждать воскресенья: он пойдет к тётке, он расскажет ей, как плохо жить в мастерской, как его бьют, бранят, а шить совсем не учат; она – добрая, она его пожалеет и, может быть, согласится взять отсюда и отдать какому-нибудь другому мастеру: ведь не везде же так дурно!.. Эта надежда поддерживала мальчика, и он даже не испугался, когда в пятницу хозяин сказал ему:
– На столе пыль не вытерта. Вторник не вытерта, сегодня не вытерта, за это большое наказание! Это ленивый, свинья!
Но каково же было его горе, когда в воскресенье утром хозяин подозвал его и объявил ему:
– Ты со двора не пойдешь: вторник пыль на столе, пятница пыль на столе, ты наказан! Надо порядку учиться; возьми тряпку и вымой чисто все, а потом мадам на кухне помогай.
И Илюша должен был, глотая слезы, мыть все двери в квартире, а Карл Иванович беспрестанно подходил к нему и замечал:
– Нечисто, нечисто; ты – свинья, порядка не знаешь, надо чисто делать!
Когда наконец двери были достаточно хорошо вымыты, хозяйка позвала его в кухню и там до самого обеда не удалось ему отдохнуть ни на минуту. Зато, когда после обеда хозяева, взяв с собой и ребенка своего, ушли в гости и заперли его одного в квартире, – ему было время и отдохнуть, и погоревать. Еще неделя, целая неделя такой жизни… О, как это ужасно! Неделя, а может быть, и больше! Опять провинится он в чем-нибудь, и опять его накажут!.. И как это другие мальчики могут жить здесь?! Ну, да, впрочем, и хороши же они! Андрею еще нет шестнадцати лет, а какой он пьяница; а Сашка, совсем больной, говорит: надо пить, не выпьешь – грудь и спину ломит, всю ночь не заснуть, тяжело… Наверно тетка не захочет, чтобы он таким же стал…
Невыносимо долго тянулся этот день для Илюши. И скучно ему было, и грустно, и обидно, что его заперли, точно в тюрьме…
Хозяева вернулись часу в девятом, а вслед за ними явились и оба мальчика и младший подмастерье: одному Федору Семеновичу позволялось уходить в субботу вечером и возвращаться в понедельник утром.
С приходом рабочих мастерская оживилась; отдохнув день, они пришли бодрые, веселые. Главного преследователя их, Федора, не было дома; хозяин никогда не заглядывал по вечерам в мастерскую, они чувствовали себя в безопасности, и это увеличивало их хорошее расположение духа. Мальчики дали Василию денег, а он принес с собой водки, разных закусок. Илюша чувствовал сильный голод. По воскресеньям рабочим не готовилось ужина; за обедом ему пришлось довольствоваться весьма скудными объедками хозяев, и потому он с жадностью поглядывал на ломти хлеба и закуски, расставленные Василием на столе. Товарищи его начали угощаться с видимым удовольствием, а он долго крепился, но наконец не выдержал:
