Юзеф Крашевский - История о Янаше Корчаке и прекрасной дочери мечника
– Этот парень будто бы смерти ищет! – воскликнул он. – Обошлось бы и без него.
– Прошу прощения, благодетель, – сказал Никита, – если бы не он и немного я, то мы все бы испеклись на жаркое татарам. Я только смотрел и удивлялся, как он рубил и откуда он брал эту силу. А эти балки, которые человек в спокойное время не поднял бы, бросал как солому.
Погасили остатки пожара, когда Янаша люди понесли наверх. На дороге стояла мечникова, приблизилась к нему, посмотрела на бледное лицо, заломила руки. Ядзя шла за ним аж до двери башни, но мать её отозвала, таким жалостливым голосом требуя остаться при ней, что должна была её послушать. Агафья, которая была также во дворе, хотя не очень сознательная, предложила себя для присмотра за больным. Был также ксендз Жудра и старая служанка мечниковой, так, что ему для опеке хватало людей.
Казалось, осада переносится на день, это беспокойство, наконец, исчезло и люди сидели, вытирая с лица пот.
* * *После яркого зарева пожара снова наступил сумрак. Небо покрылось густой тучей, время было осеннее, неприятное и грустное.
Яблоновский, накрывшись плащом, обходил, зевая, стены и стражу. Ему и всем казалось, что до утра, по крайней мере, смогут передохнуть. Не пренебрегали, однако, осторожностью и часть людей бодрствовала. Неутомимый Никита, хотя с ранами, опалённый и усталый, по-прежнему занимался делами. От крика он был охрипшим и чувствовал в себе лихорадку, но лечился от неё, как был привыкшим, выпивая воду вёдрами и водку по рюмке, и не подпуская болезни. Временами отряхивался, когда по нему пробегала дрожь, и шёл к новой работе.
Пошёл осмотреться вокруг. Хоть с пруда ничего не угрожало, он медленно поднялся на башню с той стороны и, не доходя до вершины, через одну из старых стрельниц посмотрел на пруд. Шум ветра заглушал слабые голоса и шум, ему, однако, показалось, что необычный плеск доходит от воды. Пруд не был тут очень глубоким. Уставив в него глаза, Никита заметил на нём какие-то движущиеся фигурки, которых сразу распознать не мог; поэтому он взобрался выше на стену и с вершины начал приглядываться к воде. Хотя было темно, он распознал на ней плывущих в значительной численности татар. Доршак, несомненно, должен был ими руководить, зная, что эта часть замка, которую окружал пруд, была наиболее слабой и наименее охраняемой, и что отсюда неприятеля вовсе не ожидали. Это открытие поразило его как молния, побежал что есть силы к каштеляницу, потому что нельзя было тратить время, и следовало значительную часть сил перенести туда, где до сих пор их было меньше всего. Хотя с той стороны замок имел стены достаточно высокие, а гора была обрывистой, нельзя было ручаться, что Доршак не знал о каком-нибудь тайном выходе, которым хотел воспользоваться.
На пруду плывущие люди и кони занимали значительное пространство, а за ними могло пойти больше, надлежало спешить, пока бы не заняли замковый двор.
Яблоновский только что собирался идти наверх, когда Никита подбежал к нему и шепнул, что татары идут через пруд.
Не создавая паники, нужно было как можно быстрей укрепиться с этой стороны. Один фальконет и мортира были установлены с противоположной стороны, Яблоновский приказал мортиру сию минуту поднять на одну из башен и послал с тем Никиту, сам же побежал, беспокойный, убедиться собственным глазами, что вещь, о которой ему донесли, была возможна.
Из первой стрельницы, к которой приложил глаз, при сером сиянии рассвета он легко мог различить, что огромное пространство пруда занимали татары, плывя, по своему обычаю, со связанными пуками камыша и тростника, которые немного поднимали их над водой.
Они сохраняли строжайшее молчание, рассчитывая, несомненно, на то, что не будут замечены и повергнут в панику внезапным нападением. Никита раньше ещё рассказал, что, обходя замок тропинкой от пруда, с этой стороны заметил признаки двух проходов, которые одинаково могли привести как из замка так и в замок, но со двора нигде в них входа не нашли. Доршак мог знать дорогу и попасть внутрь, прежде чем они укрепились.
Послал Яблоновский втихаря за людьми, за камнями, которыми можно было поражать сверху, ибо этих приготовлений не было. На это обратили внимание и бдительность перешла на другую сторону, ту почитая наилучше обеспеченной.
Нельзя также было отозвать людей из оврага и оставить его незащищённым. Татары могли, с одной стороны поднимая тревогу, на другую броситься тем уверенней, как на покинутую. Из всех минут этой ночи беспокойства, эта казалась самой ужасной. Опасность со всех сторон была великой, а людей для отражения её мало. На небе всё заметней яснел дневной рассвет. Дым пожарищ лёг на долину, не давая хорошо видеть перемещений орды.
Первый раз каштеляниц почувствовал себя неуверенным, что предпринять, и засомневался в себе и судьбе замка. Но это продолжалось мгновение ока, он побежал в нижний двор и люд, разложенный там, послал на боковую стену, своих людей и мечниковой оставил только нескольких для руководства обороной, если бы татары и оттуда покусились, самых умелых забрал с собой на стену от пруда.
Мортиру уже с помощью столбов и досок втащили потихоньку на башню. И это не шло легко и, хотя пушкарь каштеляница управлял установкой, само место, усталость и ночь не скоро позволили докончить работу. Женщин были вынуждены использовать для ношения камней. Все котлы собрали для кипячения воды, чтобы иметь также кипяток в недостатке иного оружия.
Когда это происходило, первые татарские кони достигали уже берега под замком. Нападающие не считались с тем, что негде им будет поместиться, потому что крутая гора почти тонула в воде. Поэтому коней нужно было бросить и пешими как можно быстрей взбираться на гору, чтобы иным уступить место. Значительнейшая часть перешла на правую сторону замка, где берег от пруда был шире. Несмотря на приказы о молчании, был слышен ропот, и первые вылезшие на берег, не знали, что с собой делать, колебались, ждали, когда уже другие из пруда прижимали их к берегу. Этот сброд стоял густой кучей, всё более увеличивающейся. Можно было заметить кого-то, кто, казалось, командует и указывает. Но подъём на крутую скалу было нелёгким.
Расставленные на стенах люди с ружьями в стрельницах, которым приказали ждать команды, ждали только, скоро ли им дадут знак. Яблоновский цеплялся за стены, заглядывал, не очень зная, что начать и начинать ли.
Будь что будет, уже нечего было терять. Сам каштеляниц взял ружьё, прицелился в темноте в ту группу, в которой догадывался о командующим, и выстрелил. За его выстрелом отозвался весь ряд, а через мгновение пушкарь на счастливый жребий мортиру подпалил и послал ядро, которое упало в пруд.
Одновременно с громом выстрелов послышался крик дичи, неожиданно удивлённой. Через отверстия в стенах слабые руки толкали каменные глыбы и обломки, прямо падающие на головы наподающих. Свернулись татары, желая отступать, и было слышно много падающих в воду. Выпущенные из луков стрелы не могли нанести вред укрытым стенами. Несколько поражённых человек из орды скатилось вниз.
Казалось, что между ними началась ссора, и более значительная часть перебежала к правой стороне. Тут также катились на них камни. Группа людей, перешедшая с первого двора, разбирала здания, вынимала брусчатку, хватала, что было под рукой… Орда, которая ещё плыла, после выстрела из мортиры, поражённая, начала отступать назад, оставляя тех, что были под замком, одних. Дали повторно огня. Дичь не смела уже взбираться наверх, но облегала побережье, бессильно метаясь. День, который наступал, делал её положение всё более опасным. Мортиру зарядили заново, выстрелили ещё раз. Переполох увеличился, но с других сторон татары также опоясывали замчик, а именно, от рва, который, видимо, хотели пройти, чтобы достать до первых ворот. Те уже были, действительно, как-то перегорожены и обороняемы, но захватить их было легче, чем влезать на стену. Несколько человек с этажа стреляли по ползущим через овраг почти напрасно, численность их всё увеличивалась. Наконец, и те, которые появились из пруда и с противоположной стороны потеряли надежду влезть на стены незамеченными, теперь бежали правым берегом, чтобы занять ворота, не было возможности оборонить их. Яблоновский с ужасом, едва успокоившись насчёт одного участка, вбежал на верхний этаж первых ворот и тут же под ними увидел толпу татар; все силы теперь нужно было переносить сюда, где была самая блязкая опасность. Фальконет, вчера нацеленный на дальнюю перспективу, послужить тут не мог, потому что татары были у самых стоп ворот и били в них камнями, секирами, палками. Из окон начали стрелять и бросать кирпичи, мусор, брусчатку… и головни, оставшиеся от вчерашнего пожара.
Не много это, однако же, помогло, так как разъярённая обороной дичь по трупам павших напирала и теснилась к воротам, которые долго выдержать не могли. Яблоновский рассчитал уже, что защитить нижний замок не будет в состоянии. Ему казалось необходимостью ограничиться верхним. Он немедленно приказал перенести фальконеты на верхний замок, а кучке несчастных спрятаться за другими воротами. Между тем первые люди баррикадировались камнями, который носили из сгоревшего здания.
