Виктор Гюго - Сочинения
– Уж этот мне Лешель, – прервал Дантон, – вбил себе в голову, что должен быть генерал-аншефом. Недаром про него сложили каламбур: «Il faut L chelle pour monter sur Charette». [199] А пока что Шаретт его бьет.
– И Лешель желает, – продолжал Робеспьер, – чтобы честь победы над Лантенаком выпала только ему и никому другому. Все беды Вандейской войны в этом соперничестве. Если угодно знать, наши солдаты – герои, но сражаются они под началом скверных командиров. Простой гусарский капитан Шамбон подходит к Сомюру под звуки фанфар и пение " a ira» и берет Сомюр; он мог бы развить операцию и взять Шоле, но, не получая ниоткуда приказов, не двигается с места. В Вандее необходимо сменить всех офицеров. Там зря дробят войска, зря распыляют силы, а ведь рассредоточенная армия – это армия парализованная; была крепкая глыба, а ее превратили в пыль. В Парамейском лагере остались пустые палатки. Между Трегье и Динаном без всякой пользы для дела разбросаны сто мелких постов, а их следовало бы объединить в дивизион и прикрыть все побережье. Лешель, с благословения Парена, обнажил северное побережье под тем предлогом, что необходимо-де защищать южное, и таким образом открыл англичанам путь вглубь страны. План Лантенака сводится к следующему: полмиллиона восставших крестьян плюс высадка англичан на французскую землю. А наш молодой командир экспедиционного отряда гонится по пятам за Лантенаком, настигает и бьет его, не дожидаясь разрешения Лешеля, начальника Лешеля, вот Лешель и доносит на своего подчиненного. Относительно этого молодого человека мнения разделились. Лешель хочет его расстрелять. А Приер из Марны хочет произвести его в генерал-адъютанты.
– Поскольку могу судить, – сказал Симурдэн, – этот молодой человек обладает незаурядными достоинствами.
– Однако у него есть недостаток!
Это замечание сделал Марат.
– Какой же? – осведомился Симурдэн.
– Мягкосердечие, – произнес Марат.
И продолжал:
– В бою мы, видите ли, тверды, а вне его – слабы. Милуем, прощаем, щадим, берем под покровительство благочестивых монахинь, спасаем жен и дочерей аристократов, освобождаем пленных, выпускаем на свободу священников.
– Серьезная ошибка, – пробормотал Симурдэн.
– Нет, преступление, – сказал Марат.
– Иной раз – да, – сказал Дантон.
– Часто, – сказал Робеспьер.
– Почти всегда, – заметил Марат.
– Если имеешь дело с врагами родины – всегда, – сказал Симурдэн.
Марат повернулся к Симурдэну:
– А что ты сделаешь с республиканским вождем, который выпустит на свободу вожака монархистов?
– В данном случае я придерживаюсь мнения Лешеля, я бы его расстрелял.
– Или гильотинировал, – сказал Марат.
– То или другое на выбор, – подтвердил Симурдэн.
Дантон расхохотался.
– По мне и то и другое хорошо, – сказал он.
– Не беспокойся, тебе уготовано не одно, так другое, – буркнул Марат.
И, отведя взгляд от Дантона, он обратился к Симурдэну:
– Значит, гражданин Симурдэн, если республиканский вождь совершит ошибку, ты велишь отрубить ему голову?
– В двадцать четыре часа.
– Что ж, – продолжал Марат, – я согласен с Робеспьером, пошлем гражданина Симурдэна в качестве комиссара Комитета общественного спасения при командующем экспедиционным отрядом береговой армии. А как он зовется, этот командир?
Робеспьер ответил:
– Он из бывших, аристократ.
И стал рыться в бумагах.
– Пошлем священника следить за аристократом, – воскликнул Дантон. – Я лично не очень-то доверяю священнику, действующему в одиночку, так же как и аристократу в подобных обстоятельствах, но когда они действуют совместно, – я спокоен: один следит за другим, и все идет прекрасно.
Гневная складка, залегшая между бровями Симурдэна, стала еще резче, но, очевидно, он счел замечание справедливым, ибо даже не оглянулся в сторону Дантона, и только суровый его голос прозвучал громче обычного:
– Если республиканский командир, который доверен моему наблюдению, сделает ложный шаг, его ждет смертная казнь.
Робеспьер, не поднимая глаз от бумаг, произнес:
– Нашел, гражданин Симурдэн… Командир, в отношении которого вы облечены всей полнотой власти, – бывший виконт. Зовут его Говэн.
Симурдэн побледнел.
– Говэн! – воскликнул он.
От взора Марата не укрылась бледность Симурдэна.
– Виконт Говэн! – повторил Симурдэн.
– Да, – подтвердил Робеспьер.
– Итак? – спросил Марат, не спуская с Симурдэна глаз.
Наступило молчание. Марат заговорил первым:
– Гражданин Симурдэн, вы согласились на условиях, которые только что указали сами, принять должность комиссара при командире Говэне. Решено?
– Решено, – ответил Симурдэн.
Он побледнел еще больше.
Робеспьер взял перо, лежавшее рядом с бумагами, не спеша вывел четким почерком четыре строчки на бланке, в углу которого значилось: «Комитет общественного спасения», поставил свою подпись и протянул листок Дантону; Дантон подмахнул бумагу, и Марат, не спускавший глаз с мертвенно-бледного лица Симурдэна, подписался ниже подписи Дантона.
Робеспьер снова взял листок, поставил число и протянул бумагу Симурдэну, который прочел следующее:
...«II год Республики.
Сим даются неограниченные полномочия гражданину Симурдэну, специальному комиссару Комитета общественного спасения, прикомандированному к гражданину Говэну, командиру экспедиционного отряда береговой армии.
Робеспьер. – Дантон. – Марат».
И ниже подписей дата:
...« 28 июня 1793 года ".
Революционный календарь, именуемый также гражданским календарем, не получил еще в ту пору официального распространения и был принят Конвентом по предложению Ромма лишь 5 октября 1793 года.
Пока Симурдэн перечитывал бумагу, Марат пристально глядел на него.
Потом он заговорил вполголоса, как бы обращаясь к самому себе:
– Необходимо принять соответствующий декрет в Конвенте или решение в Комитете общественного спасения. Кое-что придется добавить и уточнить.
– Гражданин Симурдэн, – спросил Робеспьер, – а где вы живете?
– На Торговом дворе.
– Значит, соседи, – сказал Дантон, – я тоже там живу.
– Нельзя терять ни минуты, – продолжал Робеспьер. – Завтра вы получите приказ о вашем назначении за подписью всех членов Комитета общественного спасения. Это и будет официальным подтверждением ваших полномочий для наших представителей: Филиппо, [200] Приера из Марны, Лекуантра, Алькье [201] и других. Мы вас знаем. Вам даются неограниченные полномочия. В вашей власти сделать Говэна генералом или послать его на плаху. Приказ будет у вас завтра в три часа. Когда вы намереваетесь выехать?
– В четыре часа, – ответил Симурдэн.
Собеседники разошлись по домам.
Вернувшись к себе, Марат предупредил Симонну Эврар, [202] что завтра он идет в Конвент.
Книга третья. Конвент
Часть первая
I. Конвент
Мы приближаемся к высочайшей из вершин.
Перед нами Конвент.
Такая вершина невольно приковывает взор.
Еще впервые поднялась подобная громада на горизонте, доступном обозрению человека.
Есть Конвент, как есть Гималаи.
Быть может, Конвент – кульминационный пункт истории.
При жизни Конвента, – ибо собрание людей это нечто живое, – не отдавали себе отчета в его значении. От современников ускользнуло самое главное – величие Конвента; как ни было оно блистательно, страх затуманивал взоры. Все, что слишком высоко, вызывает священный ужас. Восхищаться посредственностью и невысокими пригорками – по плечу любому; но то, что слишком высоко, – будь то человеческий гений или утес, собрание людей или совершеннейшее произведение искусства, – всегда внушает страх, особенно на близком расстоянии. Любая вершина кажется тут неестественно огромной. А восхождение утомительно. Задыхаешься на крутых подъемах, скользишь на спусках, сбиваешь ноги о выступы утесов, а ведь в них и есть красота; водопад, ревущий в дымке пены, предвещает разверзшуюся пропасть, облака окутывают острые пики вершин; подъем пугает не менее, чем падение. Поэтому-то страх пересиливает восторги. И невольно проникаешься нелепым чувством – отвращением к великому. Видишь бездны, но не замечаешь великолепия; видишь ужасы, но не замечаешь чудесного. Именно так судили поначалу о Конвенте. Конвент впору было созерцать орлам, а его мерили своей меркой близорукие люди.
Ныне он виден нам в перспективе десятилетий, и на фоне бескрайних небес, в безоблачно-чистой и трагической дали вырисовывается гигантский очерк французской революции.
II
14 июля – освобождение.
10 августа – гроза.
21 сентября – заложение основ. [203]
21 сентября – равноденствие, равновесие. Libra [204] – Весы. По меткому замечанию Ромма, французская революция была провозглашена под знаком Равенства и Правосудия. Ее пришествие было возвещено самим созвездием.
