Владимир Бенедиктов - Стихотворения (1884 г.)

Пляска

В улику неправд был Израилю данПредтеча – креститель Христа – Иоанн.«О Ирод, – взывал он, – владыко земной!Преступно владеешь ты братней женой».Глагол Иоанна тревожил царяДосадным укором, но, гневом горя,Царь Ирод смирял свое сердце над ним –Зане Иоанн был народом любим, –И долго в темнице предтеча сидел,И царь над ним казни свершать не хотел, –Тем паче, что в дни испытаний и бедНередко его призывал на совет.

И молчит Иродиада,Втайне яростью дыша, –В ней глубоко силу ядаСкрыла женская душа.Лишь порой, при том укоре,Вдруг в чертах ее и взореПроявляется гроза.Жилы стянуты над бровью,И отсвечивают кровьюВ злобном выступе глаза.

Месть ехидны палестинскойЗреет… Мысль проведена –И усмешкой сатанинскойОсклабляется она.О пророк! За дерзновеньеЖдет тебя усекновенье.За правдивые слова,За святую смелость речи –У крестителя-предтечиОтсечется голова!

В царский праздник пир был велий.Вечер. Трапеза полна.Много всяческих веселий,Много брашен, пряных зелийИ янтарного вина.Весел Ирод, – царской ласкойВзыскан двор… Но царь глядит, –Кто ему искусной пляскойВ этот вечер угодит?Струн кимвальных мириадыПотряслись… Отверзлась дверь –И внеслась ИродиадыСоблазнительная дщерь.

Пляшущая плавает роз в благоухании,В пламени зениц ее – сила чародейская,Стан ее сгибается в мерном колыхании –Стройный, как высокая пальма иудейская;Кудри умащенные блещут украшеньямиПерлов, камней царственных, радужно мерцающих;Воздух рассекается быстрыми движеньямиРук ее, запястьями звонкими бряцающих.Вихрем вдруг взвилась она – и, взмахнувпрельстительноЛегкими одеждами звездно-серебристыми,Стала вдруг поникшая пред царем почтительно,Взор потмив ресницами трепетно-пушистыми.

И плясавшую так чудноЦарь готов вознаградить,И клянется безрассудноЕй – что хочет – подарить.Требуй, дочь Иродиады,Той убийственной награды,Что утешна будет ей –Злобной матери твоей!«Царь! Ты видел пляску-чудо,Так обет исполни ж свой –Подавай плясунье блюдоС Иоанна головой!

И, пустивший зло в огласку,Вестник правды меж людейЗаплатил за эту пляскуЧестной кровию своей!Пусть ликует в силах адаНа земле Иродиада!В божьем небе твой престол.Здесь безглавье есть венчаньеЗа святое немолчанье,За торжественный глагол.

Пляска смерти завершилась, –Голова усечена.Кончен пир. УгомониласьЗмеедушная жена.Но рассказывали люди,Что святая головаПовторяла и на блюдеТе же смелые слова.

Рыцарь

После тщетных похожденийИ бесплодных бранных делХрабрый рыцарь к мирной сениВозвратиться захотел.

И пришел он невеселыйНа домашнее житье,Бросил в угол меч тяжелый,Щит свой, латы и копье.

«Что?» – друзья его спросили.«Всё пропало, – говорит, –Не щадил трудов, усилийИ – увы! – стыдом покрыт,

Уподоблен Дон-Кихоту,А в сраженьях был велик,Наезжал, рубил с налету –Только цели не достиг».

«За какую ж ДульцинеюТы сражался?» – был вопрос.«Всё на свете – прах пред нею, –Рыцарь гордо произнес. –

Свет красавицу такуюДолжен чтить. Из дам егоВзял я истину святуюВ дамы сердца моего.

Чистый вензель этой дамыНа щите моем горел.Я из боя в бой, упрямый,За нее стремглав летел.

Дело истины – не шутка!На меня подъяв мечи,Шли гиганты предрассудка,Заблужденья силачи,

Шли толпой, стеной восстали,Пред числом – я изнемог,И безумцы хохотали,Слыша мой в паденье вздох.

Но меня не то смущает,Что потеряна борьба, –Нет, мне сердце сокрушаетЧеловечества судьба».

Рыцарь! Выслушай спокойно:Сам себя ты осудил.Острый меч твой непристойноДелу истины вредил.

Ты, герой, в движенье скоромНаступательных шагов,Сам назойливым напоромРаздражал ее врагов.

Меч булатный ей не нужен,Не нужна ей кровь врага,Терпеливо безоружен,Кроток, тих ее слуга.

Он не колет, он не рубит, –Мирно шествуя вперед,Побеждает тем, что любит,И смиреньем верх берет.

Венок кесаря

Чтит Юлия Кесаря римский Сенат,Народ его чтит – и в знак почести новойВенок на него возлагают лавровый,И праву носить его Кесарь так рад!Он лучшей награды не хочет, не просит,Всегда он венок на главе своей носит.

Он всюду в венке – на пиру ли сидит,Стоит ли пред войском, идет ли на форум,Особенно ж там, где сверкающим взоромОн прелести женские хищно следит.Зачем он всегда тем венком накрывался –Он другу в беседе однажды признался.

«Вот, видишь ли, лысина злая мояМеня сокрушила, – сказал он, – и сзадиВолос я всё ко лбу зачесывал пряди,Ровнял, выправлял их и мучился я.И, склонность имея к любовным затеям,В насмешку плешивым был зван любодеем.

Теперь мне так кстати наградный венок, –Им мой недостаток природный исправленИ я от несносной прически избавлен,С которою прежде и сладить не мог.Волос моих лавры прикрыли утрату, –Спасибо народу! Спасибо Сенату!»

А мы?

Над Римом царствовал Траян,И славил Рим его правленье,А на смиренных христианВозникло новое гоненье,И вот – седого старикаСхватили; казнь его близка,Он служит сам себе уликой:Всё крест творит рукою он,Когда на суд уж приведенК богам империи великой.Вот, говорят ему, наш храмИ жертвенник! Пред сим кумиромЗажги обычный фимиам –И будешь жив отпущен с миром.«Нет, – отвечает, – не склонюсьПред вашим идолом главоюИ от Христа не отрекусь;Умру, но с верою живою!Прочь, искушенье ада! Прочь,Соблазна демонские сети!»Вотще хотят жена и детиЕго упорство превозмочь,И заливаются слезами,И вопиют они, скорбя:«Склонись – и жить останься с нами!Ведь мы погибнем без тебя».Не увлекаясь их речами,Глух на родные голоса,Стоит он, впалыми очамиСпокойно глядя в небеса.Его чужие сожалеют,О нем язычники скорбят,Секиры ликторов коснеютИ делом казни не спешат.Он был так добр! – Ему вполслухаТолпа жужжит и вторит глухо:«Склонись! Обряд лишь соверши –Обряд! Исполни эту меру,А там – какую хочешь веруПитай во глубине души!»– «Нет, – возразил он, – с мыслью дружныСлова и действия мои:На грудь кладу я крест наружный,Зане я крест несу в груди.Нет! Тот, кому в составе целомЯ предан весь душой и телом,Учитель мой, Спаситель мой,Мне завещал бороться с тьмойПритворства, лжи и лицемерья.Я – христианин; смерть мне – пир, –И я у райского преддверьяСтою средь поднятых секир.Тот обречен навеки аду,Злой раб – не христианин тот,Кто служит мертвому обрядуИ с жертвой к идолу идет.Приди, о смерть!» – И без боязниПриял он муку смертной казни,И, видя, как он умирал,Как ясный взор его сиялВ последний миг надеждой смелой, –Иной язычник закоснелыйУже креститься замышлял.А мы так много в сердце носимВседневной лжи, лукавой тьмы –И никогда себя не спросим:О люди! христиане ль мы?Творя условные обряды,Мы вдруг, за несколько монет,Ото всего отречься рады,Зане в нас убежденья нет, –И там, где правда просит даниВо славу божьего креста,У нас язык прилип к гортаниИ сжаты хитрые уста.

Деревенский мальчик

Мимо разбросанных хижин селенья,Старую шапку на брови надвинув,Шел я, глубокого полн размышленья,Сгорбясь и за спину руки закинув.

Нес я труднейших вопросов громады:Как бы людей умирить, успокоить,Как устранить роковые преградыИ человечества счастье устроить.

Против меня в своей грязной сорочкеВесело шел деревенский мальчишка,С летним загаром на пухленькой щечкаБойко смотрел и смеялся плутишка.

Смех уж готов, а еще нет минуты –Плакал он, – слезок следы не исчезли.Светлые волосы, ветром раздуты,Мягко-льняные, в глаза ему лезли;

Он отряхал их, головкой мотая,Весь он родимым был братцем здоровью, –И приближался, лукаво моргаяСиненьким глазом под белою бровью.

Солнце удвоило жар с освещеньемПосле минувшей недели ненастья.Мальчик при этом был весь воплощеньемЖизни беспечной и дерзкого счастья.

Даже при мне – при степеннейшем муже –Босой ножонкой отважно он топал,Мутную воду разбрызгивал в лужеИ всеторжественно по грязи шлепал.

«Друг! Отчего ты так весел?» – ребенкаВажно спросил я. Без робости глядяИ засмеявшись в глаза мне, презвонкоОн отвечал: «Ты – смешной такой, дядя!»

Борьба