Виктор Гюго - Сочинения
– Это верно, куда нам? Ведь мы и не на земле и не в море.
– Что это за штука – Менкье? – спросил американец, – Куча вредоносных камней, – отвечал малоэнец.
– Есть у нас еще и Греле, – присовокупил гернсеец.
– Правильно, черт возьми, – подтвердил малоэнец.
– И Шуас, – добавил гернсеец.
Малоэнец расхохотался и сказал:
– Ну, если так, то есть у нас и Дикари, – И Монахи, – заметил гернсеец.
– И Селезень, – воскликнул малоэнец.
– Сударь! Последнее слово осталось за вами, – вежливо вставил гернсеец.
– Малоэнцы не младенцы! – ответил, подмигнув, малоэнец.
– Разве нам придется проходить мимо всего этого скопища утесов? – спросил турист.
– Нет. Мы их оставили на юго-юго-востоке. Уже миновали.
И гернсеец продолжал:
– В Греле наберется пятьдесят семь скал, считая большие и малые.
– А в Менкье – сорок восемь, – подхватил малоэнец.
Тут между малоэнцем и гернсейцем разгорелся спор:
– Мне кажется, уважаемый господин из Сен-Мало, что вы забыли присчитать еще три скалы.
– Все сосчитаны.
– От Дерэ до Главного острова?
– Да.
– А Дома сосчитали?
– Семь скал посредине Менкье? Да.
– Вижу, вижу, вы знаток скал.
– Куда годится малоэнец, ежели он не знает скал!
– Приятно послушать рассуждение француза.
Малоэнец, поблагодарив его поклоном, сказал:
– Дикари – это три утеса.
– А Монахи – два.
– А Селезень – один.
– Понятно. Раз селезень – значит, один.
– Ничего не значит. Вот Сюарда одна, а в ней четыре утеса.
– Что вы, собственно, называете Сюардой? – спросил гернсеец.
– Сюардой мы называем то, что вы называете Шуасом.
– Нелегко пробираться между Шуасом и Селезнем.
– Да, только птицам удается.
– И еще рыбам.
– Не очень-то. В бурю их бьет о скалы.
– А в Менкье есть отмель? – Вокруг Домов.
– Восьми скал, которые виднеются с Джерсея?
– Вернее, с Азетского побережья, да только не восемь, а семь.
– В отлив по Менкье можно даже прогуляться.
– Конечно, ведь там встречаются мели. – А Дируйль?
– Ну, Дируйль ничуть не похож на Менкье.
– Я хочу сказать, что там тоже опасно.
– Со стороны Гранвиля.
– А вы, жители Сен-Мало, видать, так же, как и мы, любите плавать по здешним водам.
– Совершенно верно, – ответил малоэнец, – но только с той разницей, что у нас говорят: «Мы привыкли», а у вас:
«Мы любим».
– Вы – отличные моряки.
– Я-то торгую скотом.
– Забыл, как звали знаменитого моряка из Сен-Мало?
– Сюркуф. [722]
– А другого?
– Дюге-Труэн.
Тут в разговор вмешался коммивояжер из Парижа:
– Дюге-Труэн? Тот, которого поймали англичане? Вот был храбрец и любезник! Он пленил одну молоденькую англичанку, и она вызволила его из тюрьмы.
В этот миг раздался громовой голос:
– Да ты пьян!
IV. Глава, в которой обнаруживаются все качества капитана Клюбена
Пассажиры обернулись.
Оказалось, капитан кричал на рулевого.
Сьер Клюбен никому не говорил «ты». И раз Клюбен набросился на рулевого Тангруйля, значит – он был вне себя от ярости или же притворялся разъяренным.
Своевременная вспышка гнева слагает ответственность а иной раз и переносит ее на другого.
Клюбен, стоя на капитанском мостике между двумя кожухами, пристально смотрел на Тангруйля. Он повторил сквозь зубы: «Пьяница!» Рулевой из благородных понурил голову.
Туман все ширился. Он уже заволакивал чуть ли не полгоризонта. Он расползался по всем направлениям: ведь туман растекается, словно масляное пятно. Он наплывал незаметно.
Ветер подталкивал его медленно и бесшумно. Мгла исподволь овладевала океаном. Она подкрадывалась с северо-запада, и пароход шел ей наперерез. Казалось, что впереди – огромный скалистый берег, колыхающийся, расплывчатый. Он стеной вставал на море. Четко виднелся рубеж, до которого доходило водное пространство и где оно обрывалось, исчезая в тумане.
До этого места было еще около полумили. Переменился бы ветер, и Дюранду не затопило бы туманом, но ветру надо было перемениться сию же минуту. Промежуток в полмили исчезал и укорачивался на глазах: Дюранда подвигалась, туман подвигался тоже. Он шел навстречу пароходу; пароход шел навстречу ему.
Клюбен дал команду подбросить угля в топку и повернуть к востоку.
Некоторое время плыли вдоль стены тумана, но он все приближался. Корабль, однако, еще был залит ярким солнечным светом.
В этих маневрах, которые вряд ли к чему-нибудь вели, терялось время. Ночь в феврале наступает быстро.
Гернсеец внимательно вглядывался в туман. Он обратился к малоэнцам:
– Ну и туман!
– Сущая мерзость на море, – заметил кто-то из малоэнцев.
Другой добавил:
– Всю поездку портит.
Гернсеец подошел к Клюбену и сказал:
– Капитан Клюбен! Боюсь, что нас застигнет туман.
– Хотел я остаться в Сен-Мало, да мне посоветовали идти, – заметил Клюбен.
– Кто же это?
– Опытные моряки.
– Значит, у вас было основание пуститься сегодня в путь. Кто знает, а вдруг завтра нагрянет буря. Такая уж пора наступила, жди непогоды.
Прошло несколько минут, и Дюранда нырнула в белесую гущу тумана.
Тут произошло нечто необычайное. Внезапно с кормы не стало видно носа, а с носа не стало видно кормы. Влажная серая перегородка поделила пароход надвое.
Потом пароход весь погрузился в туман. Солнце словно превратилось в огромную луну. Всех начало трясти от холода.
Пассажиры натянули на себя пальто, а матросы куртки. От морской глади веяло ледяной угрозой. Глубокая тишина, казалось, что-то в себе таила. Все было тускло и мертвенно.
Черная труба и черный дым боролись со свинцово-серой мглой, окутавшей корабль.
Курс на восток теперь потерял всякий смысл. Капитан снова взял курс на Гернсей и усилил пары.
Пассажир-гернсеец, слоняясь вокруг котельной, услышал разговор между негром Энбранкамом и его приятелем кочегаром. Пассажир насторожился. Негр говорил:
– Утром при солнце мы шли еле-еле, а теперь, в тумане – на всех парах.
Гернсеец поднялся к сьеру Клюбену и спросил его:
– Капитан Клюбен! Ведь нам опасаться нечего, отчего же мы так быстро идем?
– Что поделаешь, сударь! Нужно наверстать время, упущенное по вине пьянчуги рулевого.
– Что правда, то правда, капитан Клюбен.
– Спешу добраться до места, – присовокупил Клюбен. – Хватит с нас и тумана, нечего нам дожидаться ночи.
Гернсеец подошел к малоэнцам и заявил:
– Капитан у нас превосходный.
По временам нависали широкие, будто расчесанные гребнем пряди тумана и заслоняли солнце. Потом оно вновь выплывало, померкшее и словно занемогшее. Порою просвечивали клочки неба, и они напоминали замызганные, засаленные полосы, изображающие небеса на выцветшей театральной декорации.
Дюранда прошла мимо парусника, вставшего из предосторожности на якорь. То был «Шильтиль» с острова Гернсея.
Шкипер парусника обратил внимание на скорость хода Дюранды. Ему показалось также, что она взяла неправильный курс. Чересчур уж она отклонялась к западу. Он удивился, увидев пароход, несущийся на всех парах в тумане.?
Часам к двум мгла сгустилась до того, что капитан Клюбен вынужден был покинуть мостик и подойти к рулевому.
Солнца не стало: туман поглотил все. Белая мгла заволокла Дюранду. Плыли в тусклом рассеянном полусвете. Не видно было больше неба, не видно и моря.
Ветер совсем стих.
Даже ведро с терпентином, подвешенное на кольцо под мостиком между колесными кожухами, ни разу не качнулось.
Пассажиры примолкли.
Но парижанин все же напевал сквозь зубы песенку Беранже:
Однажды бог проснулся…
К нему обратился кто-то из малоэнцев:
– Вы из Парижа, сударь?
– Да, сударь.
И выглянул в окно…
– Что там делается?
С землей случилось что-то…
– В Париже, сударь, – кавардак.
– Значит, на суше то же, что и на море.
– Да, дело дрянь с этим туманом.
– Как бы из-за него не случилось несчастья.
– И к чему все эти несчастья? Чего ради бывают несчастья? – разрааился парижанин. – На что нужны несчастья? Взять, например, – пожар в Одеоне [723] . Сколько семей обездолено! Разве это справедливо? Конечно, сударь, мне неизвестны ваши религиозные воззрения, – но лично я этого не одобряю.
– Я тоже, – сказал малоэнец.
– Все, что происходит на нашей планете, сплошная неразбериха, – продолжал парижанин. – Я подозреваю, что господь бог ни на что не обращает внимания.
Малоэнец почесал затылок, точно стараясь понять.
Парижанин не умолкал:
– Господь бог в отлучке. Нужно бы издать декрет, обязывающий его сидеть на своем месте. Он прохлаждается на даче, и ему не до нас. Вот все и пошло вкривь и вкось. Ясно, милейший, что богу надоело управлять людьми, он отдыхает, а его наместник, ангелок из семинаристов, дурачок с воробьиными крылышками, вершит всеми делами.
В слове «воробьиными» он проглотил две гласные, на манер мальчишки из предместья.
