Дмитрий Бегичев - Семейство Холмских. Часть пятая
Глава VI
Oh! voi, che della natura ottenesie ekortenere, lungi, lungi di questa terra.
Torquato Tasso
О вы, получившіе отъ природы нѣжное и чувствительное сердце! стремитесь изъ здѣшняго міра…
Тассъ.
Но здоровье старой Холмской было очень разстроено; y нея начиналась весьма опасная, хроническая болѣзнь: должно было принять самыя скорыя мѣры, чтобы предупредить дурныя послѣдствія. Свіяжская чувствовала себя также весьма нехорошо. Софья и Катерина убѣждали ихъ обѣихъ поспѣшить въ Москву, чтобы не дать усилиться болѣзнямъ. Онѣ поѣхали, съ твердою увѣренностью, что Аглаевъ уже совсѣмъ исправился, и бояться за него нѣчего. Онъ еще повторилъ имъ клятву, что всѣ сношенія его съ Змѣйкинымъ и обществомъ его на вѣки прерваны.
Свіяжская, кромѣ того, что заплатила долги по реэстру Аглаева, оставила еще Катеринѣ, сколько было нужно для разсчета съ подрядчикомъ, и на прожитокъ. Аглаевъ обидился такою недовѣрчивостію къ нему; однакожъ не показалъ никакого неудовольствія. Всѣ поѣхали провожать старушекъ до уѣзднаго города.
По возвращеніи домой, Аглаевъ нашелъ записку, присланную отъ Змѣйкина, который увѣдомлялъ его, что вся компанія ихъ разрушилась, и что они перессорились, и разстались навѣкъ съ Шурке и Вампировымъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ, признавался онъ, что вексель Аглаева перешелъ въ руки Вампирова, который уже давно представилъ его ко взысканію; что имѣніе Аглаева, тайно отъ жены его, описано, и продастся съ аукціона; что два срока торговъ прошли, и скоро наступаетъ третій, окончательный, то, чтобы въ слѣдствіе сего Аглаевъ принялъ свои мѣры. Змѣйкинъ просилъ извиненія, и крайне совѣстился, что такъ дурно поступилъ противъ него. Но желая заслужить вину, предлагалъ онъ Аглаеву способъ поправить свои дѣла, приглашая его ѣхать, вмѣстѣ съ нимъ, на ярмарку, гдѣ, какъ увѣдомляли его Московскіе друзья и корреспонденты, будетъ одинъ ремонтёръ, молодой человѣкъ, богатый и страстный охотникъ играть въ карты. Змѣйкинъ бралъ на себя потрудиться для Аглаева, и предлагалъ взять въ половину, безъ проигрыша. Наконецъ объяснялъ, что это единственное средство выпутаться Аглаеву изъ бѣды.
Аглаевъ получилъ эту записку въ присутствіи жены своей и Софьи, поблѣднѣлъ, и въ отчаяніи выбѣжалъ изъ комнаты. Жена съ ужасомъ смотрѣла въ слѣдъ за нимъ. – "Ахъ! Боже мой! что такое случилось! Такъ было все хорошо уладилось, a теперь новое горе! Что это за записка? Отъ кого?" – сказала она, залившись горькими слезами. Узнали, что записка была отъ Змѣйкина. "Мы погибли, и нѣтъ никакой надежды! Отъ Змѣйкина!.. Чему быть тутъ доброму!"". Она рыдала, и Софья не знала, что ей дѣлать; хотѣла было послать поскорѣе и воротить Свіяжскуіо, но боялась, по слабости здоровья матери, что это убьетъ ее. По возможности, старалась она утѣшить сестру, успокоивала ее, говорила, что отчаяваться не должно, что она мать семейства, обязана беречь себя для дѣтей – но все было безполезно! Катерина рыдала, и восклицала: "Ахъ, Боже мой! Боже мой! что съ нами будетъ!"
Софья послала отыскивать Аглаева, но его нигдѣ не могли найдти. Люди видѣли, что онъ скорыми шагами ходилъ по саду; потомъ вышелъ въ калитку и отправился въ лѣсъ. Послали туда, но и тамъ его не отыскали. Поздно вечеромъ возвратился онъ домой, блѣдный, съ растрепанными волосами, но довольно спокойный. Видно было, что онъ принялъ какое нибудь отчаянное намѣреніе. Тщетно Софья убѣждала его откровенно сказать, какую онъ получилъ записку отъ Змѣйкина, и отъ чего въ такомъ горѣ. – "Ничего, ничего, сущій вздоръ!" отвѣчалъ онъ прерывающимся голосомъ. "Мнѣ надобно только отлучиться на нѣкоторое время изъ дома; я все это дѣло улажу, и скоро возвращусь къ вамъ." Женъ своей онъ повторялъ тоже, прощаясь съ нею съ вечера. Она безпрестанно плакала, и уже ничего говорить не могла. На другой день, рано утромъ, уѣхалъ Аглаевъ къ Змѣйкину, и вмѣстѣ съ нимъ отправился на ярмарку.
Аглаевъ былъ пораженъ извѣстіемъ, что онъ и семейство его останутся безъ куска хлѣба. Въ первомъ движеніи хотѣлъ было онъ откровенно признаться во всемъ Софьѣ; но потомъ, размышляя далѣе о предложеніи Змѣйкина, долго колебался. Слабость характера и развратный образъ мыслей, вкоренившійся въ немъ отъ общества разбойниковъ, въ которомъ такъ долго жилъ онъ, рѣшили его сомнѣнія и заглушили послѣдній голосъ совѣсти.
"Почемужъ," думалъ онъ, "не воспользоваться мнѣ предложеніемъ Змѣйкина? Онъ беретъ меня въ половину, безъ проигрыша ; обманывать меня нѣтъ для него никакой выгоды; онъ знаетъ, что я ничего не имѣю! Да, что-же, въ самомъ дѣлъ? Меня обыграли навѣрное; что-же я за дуракъ? Почему и мнѣ не поправить себя такими-же средствами? Судьба посылаетъ такого-же глупца, какимъ былъ я самъ прежде. Воспользуюсь совершенно неожиданнымъ случаемъ. Но лишь только выиграю то, что я самъ долженъ по векселю – кончено : вѣкъ никогда уже больше не стану играть!" Онъ оправдывалъ себя потомъ философическими правилами , слышанными имъ неоднократно отъ Змѣйкина и ему подобныхъ, и утвердился въ томъ мнѣніи, что если его ограбили навѣрное, то и онъ имѣетъ все право употребить тѣ же самыя средства для поправленія своихъ обстоятельствъ, т. е., ежели одинъ воръ и мошенникъ, то почему и другому не причислить себя къ тому-же сословію. Такъ рѣшился Аглаевъ ѣхать съ Змѣйкинымь на ярмарку, и въ послѣдній разъ попробовать своего счастія.
Съ самаго полученія записки, Катерина не переставала плакать, и наконецъ такъ ослабѣла отъ слезъ, что слегла въ постелю. Но на другой день послѣ отъѣзда мужа принесли ей письмо отъ него, писанное съ дороги. Онъ увѣдомлялъ, что, слава Богу, здоровъ и отправляется по одному, не весьма важному дѣлу, на ярмарку, a въ доказательство, что дѣло не такъ важно, и онъ не очень спѣшитъ, то, чтобы не тратить по пустому денегъ, отправляется на своихъ лошадяхъ, и надѣстся черезъ нѣсколько дней возвратиться къ ней съ весьма пріятнымъ извѣстіемъ. Письмо это успокоило Катерину. Она встала съ постели и начала выходить въ гостиную. Потомъ, черезъ нѣсколько дней, еще получила она отъ мужа извѣстіе, уже съ ярмарки. Онъ сообщалъ ей, что дѣла его идутъ хорошо, и повторялъ снова обѣщаніе скоро возвратиться. Хотя и непріятно было Катеринѣ, что мужъ ея опять въ обществѣ съ Змѣйкинымъ, однакожъ, страстно любя его, она не хотѣла думать, что онъ способенъ нарушить данную имъ клятву – никогда не участвовать въ плутовствахъ Змѣйкина. Софья, скрѣпя сердце, молчала. Черезъ нѣсколько дней послѣ письма, вечеромъ, напившись чаю, Софья пошла, съ дѣтьми и съ нянею, гулять въ садъ, a Катерина осталась одна въ гостиной, доканчивать свою работу: она вышивала по канвѣ экранъ, въ кабинетъ своего мужа, и спѣшила кончить къ его пріѣзду. Издали увидѣла ома кучера, поѣхавшаго съ Аглаевымъ. Этотъ кучеръ скакалъ верхомъ, и прямо къ людскимъ избамъ. Сердце y нея сильно забилось; она выскочила на встрѣчу къ нему. "Постой; постой! Куда и зачѣмъ ты скачешь?" – спросила y него Катерина, съ торопливостію. – Нечего-съ, такъ-съ: меня послалъ каммердинеръ барскій, Филатъ Карповичъ, съ письмомъ къ своей хозяйкѣ – отвѣчалъ кучеръ. "Съ какимъ письмомъ? Да, гдѣ-же баринъ?" – Гдѣ баринъ…. – "Да, отвѣчай скорѣе!" – Баринъ-съ…. Онъ ничего…. такъ-съ. – "Говори скорѣе!" – вскричала на него Катерина – "Гдѣ баринъ?" – Да, я не смѣю сказать-съ. – "Говори, я тебѣ приказываю," повторила съ нетерпѣніемъ Катерина. – Ежели приказываете, то, дѣлать нѣчего: барина посадили въ острогъ. – "Какъ, въ острогъ?" вскричала она, оцѣпенѣвъ отъ ужаса. – "Ты врешь! Подай письмо, съ которымъ ты посланъ!"
Каммердинеръ увѣдомлялъ жену свою, что баринъ его, вмѣстѣ съ Змѣйкинымъ, обыгрывали на вѣрное одного Офицера; что онъ уже много проигралъ, но вдругъ, замѣтивъ, что его обманываютъ, ударилъ по щекѣ Змѣйкина. Изъ этого вышла ужасная драка, и кончилась тѣмъ, что баринъ и Змѣйкинъ, бывши мертвецки пьяны, убили до смерти этого Офицера; что ихъ потомъ схватили и посадили въ острогъ, и что хоти и его вмѣстѣ съ ними взяли, но чтобы она объ немъ не безпокоилась, потому, что онъ не виноватъ въ этомъ смертоубійствѣ, и его обѣщаютъ скоро выпустить.
Катерина не дочитала письма до конца. Она упала безъ чувствъ на землю….
Перепугавшійся кучеръ кричалъ во все горло, что барыня умерла . Софья изъ сада, слуги и служанки изъ дома – всѣ сбѣжались, подняли ее, и понесли въ постелю. Насилу, насилу могли привесть ее въ чувство. Она открыла глаза, но не узнавала никого, звала къ себѣ мужа, кричала, что онъ невиненъ, что онъ не можетъ быть смертоубійцею, что Змѣйкинъ оклеветалъ его. Надобно было полагать, видя все это, что она, или въ сильной горячкѣ, или совсѣмъ сошла съ ума….
