Сага - Бенаквиста Тонино
Совегрэн откашливается и нервно вертится в кресле.
– Послушайте, месье Совегрэн, в «Борца со смертью-2» мы собираемся вложить девяносто миллионов долларов, и подобная шумиха вокруг фильма никому не нужна. Мне плевать, чей это замысел: ваш, его или первого попавшегося кретина, понимаете?
– Да, я…
– У нас есть два выхода: если он лжет – я втопчу его в грязь. Если это правда, мы решаем проблему иначе. Но мне нужно знать истину – рано или поздно она все равно выплывет на поверхность, я это знаю по опыту. Слишком большие деньги поставлены на карту, вы меня понимаете?
– Но…
– Отвечайте, чей это замысел!
– Я…
Голос Сталлоне звучит необычайно твердо. Он старается поймать взгляд Совегрэна, но тот не осмеливается посмотреть ему в лицо.
– Вы заставляете меня повторяться, а я ненавижу повторяться: чей это замысел?
– А нельзя ли… договориться?
– Договориться? Я правильно понял?
– Это он, месье Совегрэн?
– Скажем, я реализовал одну идею…
– Это он?
– Да.
– Вы правильно поступили, сказав мне правду.
– Мне остается надеяться, что он согласится держать язык за зубами за деньги, которые мы вычтем из вашей доли. Иначе…
– Иначе?..
– Я знаю таких типов. Они мечтают, чтобы о них говорили, чтобы их имя было в титрах, они требуют огромных сумм в качестве возмещения ущерба. Скажите, вам это нужно?
– Что вы собираетесь делать?
– Месье Совегрэн, вернитесь на землю. Вы взломали двери Голливуда, и они распахнулись перед вами, как двадцать лет назад распахнулись передо мной. Вы теперь в когорте великих, разве вы не этого добивались? Главное – зрелище, то, что весь мир видит на экране. А о том, что происходит за кулисами, никто не обязан знать, понимаете?
– Да.
– Этот Дюрьец живет в Париже? – Да.
– Тогда я советую вам ближайшие несколько недель провести где-нибудь на другом конце света. Ликвидировать человека – значит ликвидировать и проблему. Я понятно выражаюсь?
Совегрэн больше не размышляет.
– Поступайте, как считаете нужным.
Неожиданно Сталлоне застывает на месте, глядя на зеркало.
Молчание.
Он на мгновение закрывает глаза и задерживает дыхание.
Из соседней комнаты доносится «Стоп!», и Сталлоне издает победный клич, как на спортивном чемпионате.
Совегрэн слышит какие-то голоса за перегородкой.
Из комнаты выбегают Жером и Лина и бросаются с поздравлениями к актеру.
– Я знала, что он будет великолепен! – восклицает Лина. – Как правило, двойники не умеют играть, но Джереми занимался на актерских курсах.
Жером с глубочайшей признательностью пожимает руку Джереми.
– Знаете, в какой-то момент я даже поверил, что все происходит на самом деле!
– Вы очень любезны, однако преувеличиваете…
– Ни капли! Особенно, когда вы произносили эту фразу «Вернитесь на землю… Вернитесь на землю…». Прямо, как в «Рэмбо».
– Вы обратили на это внимание? Я долго над ней работал.
– Кроме того, мне очень понравилось, как вы играете с очками. Где вы позаимствовали этот жест?
– В «Танго и Кэш».
– О да, конечно!
Совегрэну кажется, что все это происходит не с ним. Оператор и звукорежиссер тоже выходят из соседней комнаты. Лина приглашает зайти артистов, сыгравших роли секретаря и Спилберга, чтобы поздравить их с успехом.
– У меня было двенадцать Сталлоне, но чтобы найти Спилберга, понадобилась уйма времени. К счастью, я встретила Стюарта.
В номер заходит официант, катя перед собой тележку с шампанским. Через две минуты торжество в разгаре.
Совегрэну протягивают бокал, но он отказывается.
Никто не обращает на него внимания.
Все обращают на него внимание.
Совегрэн пытается поймать взгляд Жерома, и тот наконец подходит к нему.
– Есть одна вещь, Совегрэн, которую я не понимаю. Как вы могли клюнуть на фразу: «Главное – зрелище, то, что весь мир видит на экране. А о том, что происходит за кулисами, никто не обязан знать…». Вы действительно поверили в этот идиотизм?
Совегрэн изо всех сил старается сохранить спокойствие.
– Это так же бездарно, как самый бездарный гангстерский фильм. Вы самый бездарный сценарист в мире, который ничего не соображает в логике положений. Неужели такая звезда, как Сталлоне, опустится до уровня Аль Капоне? Даже в тридцатые годы это бы не прошло. Голливуд этим не занимается. Ключи от королевства всегда находятся в руках адвокатов.
– Тем более, что Слай действительно отличный парень и не впутывается в подобные делишки, можете спросить у Джереми.
– Что вы хотите?
– Я получил пленку, доказывающую, что вы украли у меня «Борца со смертью», не говоря уже о том, что дали согласие на мое убийство. И это могут подтвердить перед любым судом, от Парижа до Лос-Анджелеса, шесть свидетелей.
– Я спрашиваю, что вы хотите.
– Не больше, чем граф Монте-Кристо в книжке Дюма. Я хочу, чтобы на мое имя были переписаны все контракты и чтобы мне были возвращены все выплаченные вам гонорары. Я хочу, чтобы вы во всем сознались перед продюсерами и Сталлоне. Я хочу, чтобы вы полностью возместили мне затраты по этой постановке, – кстати, чудовищная сумма для пятиминутного фильма. Наверняка, самая дорогая в мире короткометражка. Но она того стоила. Представьте, сколько раз я буду прокручивать этот маленький шедевр!
Совегрэну хотелось бы сказать что-нибудь. Ухмыльнуться. Принять высокомерный вид. Уйти, сохранив достоинство, но ему это не удается.
Жером смотрит ему вслед.
– Шампанское можете отнести на мой счет.
2. Матильда
Матильда на мгновение задерживается перед зеркалом, в последний раз окидывая себя взглядом. Никогда еще она не казалась себе такой красивой.
Едва она входит в офис, как Виктор бросается к ней, берет за руку и прижимает к своей груди. Потом целует кончики ее пальцев.
– Перестань, а то это напомнит мне мои восемнадцать лет.
Он усаживает Матильду в кресло, но сам продолжает стоять возле нее.
– Почему ты так долго не отвечала на мои звонки? Я боялся, что ты на меня злишься.
– Мне казалось, я заслуживаю большего, чем сообщения на автоответчике. Если бы ты написал мне письмо, я бы наверняка отозвалась быстрее.
– Письмо? Ты же знаешь, я никогда не пишу писем.
– Вот именно. И поэтому я была бы тронута, что ты сделал для меня исключение. Никогда не могла понять, почему человек, столь требовательный к тому, что пишут другие, никогда не пытался писать сам.
– Думаю, я не ошибся в выборе профессии.
– Ни одного любовного письма. И это за двадцать лет. Ни одной записки, оставленной на краю стола: «До завтра, милая»,
– Зато я умею многое другое. Например, лучше всех заваривать чай.
– Да, разве можно забыть твой чай? Ты всегда заваривал его перед тем, как заговорить о моих рукописях. Если в твоем бюро витал аромат бергамота, я знала, что все пройдет хорошо. Если чай был слишком крепким, я готовилась получить порцию розог. А сегодня мы будем пить бурбон, тот, который ты держишь во втором ящике слева.
Он убежден, что она шутит.
– Ты пьешь?
– Уже нет, но мне это помогало, когда ты выгнал меня отсюда.
– Я никогда не хотел причинить тебе боль, Матильда.
– Я пришла не для того, чтобы говорить об этом. Расскажи, как поживают мои знакомые романистки с тех пор, как ты официально заявил, что все они носят имя Матильды Пеллерен?
– Ты не должна на меня за это сердиться. Ни один издатель в мире не удержался бы от такой рекламы. Тридцать два романа, написанных единственной женщиной-сценаристкой «Саги». Их расхватали в одно мгновение! Ты побила рекорды Барбары Картленд и Пенни Жордан, я продал права на переводы в двадцать семь стран, и во главе списка – США и Англия. Я продал шесть романов киношникам, а серию о Джейнис – телевизионщикам.
– Значит, двадцать лет моей жизни не прошли даром.
– И это все, что ты можешь сказать?
