Олег Меньшиков - Лындина Эльга
Ибрагимбеков и Михалков написали Андрея Толстого нежно и даже ласково, преклоняясь перед его кристальной чистотой, великой и прекрасной наивностью, доверчивостью, ничем пока не смущенными, его взглядом на мир и людей, исполненным участия. Вместе с тем оба автора понимали, как может быть комически нелеп подобный человек в ситуациях житейских, весьма далеких от идеала, как правило. Но им прежде всего дорога чистота Андрея, прикасаясь к которой другие люди вольно или невольно могут стать лучше и выше духом. Как ни утопично это может прозвучать сегодня, во времена агрессивно-наступательного цинизма.
Работая над сценарием, Ибрагимбеков и Михалков верили, что именно Меньшиков сумеет сыграть такого героя, хотя, казалось бы, всей его предыдущей актерской дороге не было аналогов. Возможно, в какой-то степени они понимали, что в душе каждого настоящего художника, несмотря ни на что, все еще живет ребенок, повторяя в миниатюре молодость мироздания. Надо только помочь артисту вернуться туда...
"Время от времени,- говорит Рустам Ибрагимбеков,- появляются актеры, которые могут играть все. Это связано с тем, что они - личности, соответствующие данной эпохе. Может возникнуть ощущение, что я имею в виду только актерские качества, но нет... Просто появляется человек - личность которого как бы соответствует массовым представлениям о герое, массовой общественной потребности в такого рода герое.
Олег Меньшиков не раз повторял, что жизнь во всей ее полноте для него важнее профессии - его актерского дела. Для меня это свидетельство масштаба его личности, его связи с реалиями - нашими реалиями. Если бы он был убежден в обратном, то не стал бы тем героем, которого с такой любовью приняли зрители. Свое чувство причастности к жизни он вносит в создаваемые им образы. Меньшиков совпадает с временем, его аурой и в том своем убеждении, что все-таки мы рождены, мы пришли в мир не для работы, а для жизни. Что самая большая ценность - наша жизнь. Слава богу, что мы к этому пришли.
Сам способ существования Меньшикова, его поведение, взаимоотношения с людьми убедили меня на протяжении долгих лет нашего с ним знакомства, что он действительно ставит жизнь выше своего актерского дела.
Другой вопрос, что, как профессионал, он, конечно, придает работе большое значение. Иначе бы он не стал тем, кем он стал... Но именно увлеченность жизнью позволяет ему играть все! Благородного героя. Обманутого миром одаренного убийцу. Несчастного любовника. Он мог бы играть и Отелло, и Яго. Гамлета и Бенедикта из "Много шума из ничего". Иванова из пьесы Чехова и Хлестакова. Разве что не смог бы стать Дездемоной...
В "Сибирском цирюльнике" Олег, на мой взгляд, гениально сыграл любовь. В нашем сценарии, мне кажется, эта тема была жирно прописана, то есть драматургия дала ему такую возможность, причем в прямом тексте. Плюс режиссура Михалкова, одного из тех мастеров, который умеет рассказать актеру историю его героя трогательно, со всеми лирическими и прочими проблемами и нюансами. Меньшиков все это воспринял и замечательно преломил через собственное личностное восприятие.
В "Сибирском цирюльнике" есть сцена очень своеобразного признания в любви. Волей судьбы юнкер Толстой должен стать как бы рупором другого человека, делающего устами юнкера предложение руки и сердца женщине, которую любит сам Толстой. Об этом его просит генерал фон Радлов, начальник училища, где учится Андрей, то есть отказ практически невозможен. Поначалу растерянный юнкер читает текст нелепого письма, объяснение фон Радлова, поскольку генерал не силен в английском, а по-русски дама не понимает. И вдруг Толстой начинает говорить своими, человеческими словами, сам делает предложение любимой... Когда мы смотрели эту сцену на рабочем просмотре, мы плакали, поверьте...
Олег может все - еще и еще раз говорю об этом. Поэтому мы так уверенно писали именно для него роль прекрасного, мужественного, честного и гордого человека, рыцаря. Зрители ответили на это, доказав, что им нужен именно такой герой, как бы ни было искажено нынешнее представление о мире у миллионов людей. Они все же жаждут чистоты".
..."Если не обратитесь и не будете, как дети",- эти евангельские слова впрямую можно отнести к мальчику, к юнкеру Толстому, принявшему на свои плечи взрослое горе. При этом не согнувшемуся - напротив, выпрямившемуся еще более.
Меньшикову везет на стремительные вхождения в картины. В "Кавказском пленнике" он въезжал на БТРе. В "Сибирском цирюльнике" въезжает, врывается в вагон поезда, следующего в Москву. Вагон оказывается судьбоносным. Толстой врывается, принеся с собой чистый морозный воздух подмосковного леса, звук девственно не тронутого снега, по которому только что бежал к поезду. Связку бубликов, которая висит у него на шее. И детскую улыбку... Все еще так безмятежно, так ясно. Так радостно вместе с товарищами взять да и нарушить правила, зная, что капитан Мокин, добрая душа, не выдаст... Безумство простодушия - примерно с этой ноты Меньшиков начинает историю Андрея Толстого, оказавшегося в роскошном купе рядом с прекрасной дамой. Все в даме необычно - вряд ли юнкер прежде встречал иностранок, красивых, милых, угощающих шампанским! Товарищи шутливо оставляют его наедине с пассажиркой, держат дверь, чтобы он не выбрался из своего прекрасного плена, не зная, что Андрей, кажется, и не спешит покидать очаровательную незнакомку. Смущается, старается поначалу не встречаться с ней глазами, говорит в каком-то излишне учащенном темпе. Рассказывает о себе, не забыв честно упомянуть, что великому Льву Толстому он не родственник. Отводит в сторону взгляд, слегка приврав, что "Анну Каренину" до конца не дочитал понятно, что не читал вообще... Сцена играется, будто бедная Мышь уже попала в капкан, но сама о том еще ничего не знает, тем более, что госпожа Кошка весьма привлекательна и как будто совсем не опасна. Андрей с ходу как бы предъявляет мисс Джейн всего себя. Это помогает преодолеть внутреннюю неловкость, смутное беспокойство, рожденное неожиданным пассажем в пути. Он чуть суетится, чуть нервничает, но радушие хозяйки купе успокаивает. Пока, сидя рядом с Джейн, он случайно не коснется ее бедра: испуган, торопливо отодвигается, устанавливает границу...
Камера иронически фиксирует эти мгновения, запечатлевая мальчишеское лицо; кажется, юнкер покраснел, страх мелькает в глазах, что-то вдруг поднялось из глубин, о которых он до этого не подозревал. Зов плоти - он еще не знает таких слов... Только жар в крови подсказывает: происходит нечто необыкновенное, до того с ним не случавшееся, не дающее ему уйти от незнакомой взрослой женщины...
Все на экране пишется пока акварелью, сюжет отношений Андрея и Джейн это позволяет, диктуя теплые тона, насмешливые и нежные. Появляется деталь - ей суждено сыграть роковую роль: веер Джейн, который сломал смущенный Андрей. Веер станет связующим звеном. Как и забытая Андреем фотография - на ней он, подросток, и маменька его, актриса. Если для юнкера вещь дамы почти священна, то для Джейн фотография - прекрасный повод появиться в юнкерском училище у генерала фон Радлова; генерал нужен для выполнения ее миссии. Любовь и холодный прагматизм скрещиваются.
Пока же Андрей обещает починить сломанный им веер, все больше попадая в ауру обаяния, исходящего от Джейн; жгучее, туманное желание волнует его, тихий, томительный, нарастающий соблазн.
С одной стороны, Андрей все еще так неуклюж, смешон. Но Меньшиков неуловимо подсказывает: новое вторглось в его жизнь, нечто, способное круто ее изменить. Человек ощущает такие подводные токи в минуты, когда Рок властно встает на его пути, не давая сопротивляться, уйти, скрыться...
К пьянящему очарованию Джейн подмешаны бокалы шампанского. Юнкер быстро хмелеет. Не столько от вина, сколько от общения с женщиной, устремляясь к ней, открываясь, влюбляясь. Все как будто непроизвольно - да так оно и есть по отношению к Андрею. Он тянется к Джейн, как тянется растение к солнцу, природно, инстинктивно, неодолимо. Громко поет арию Фигаро - это его серенада. Поет, словно только что сам сочинил слова, музыку, звуки наступают в невероятной экспрессии. Это первое объяснение в любви, вернее, предощущение ее. Первое серьезное душевное потрясение чистого юноши. Первое дуновение чувства.
