Виталий Вульф - Величайшие звезды Голливуда Мэрилин Монро и Одри Хепберн
Бродвейская премьера «Жижи» состоялась 24 ноября 1951 года: это был безусловный успех, во многом вызванный именно игрой Одри Хепберн. The New York Times отозвался об Одри так: «Она создает живой и полнокровный образ, начиная с безыскусной неуклюжей девчонки в первом акте и до потрясающей кульминации в последней сцене. Перед нами великолепный пример настоящего сценического творчества — актерского исполнения, которое отличается непосредственностью, ясностью и особым очарованием». Другой критик писал: «Она столь обаятельна и столь точно соответствует роли, что, несомненно, является главной причиной успеха всего вечера в целом». Уже через несколько дней первоначальную афишу «„Жижи“ с участием Одри Хепберн» заменили на «Одри Хепберн в „Жижи“» — по бродвейскому этикету это был признак настоящего успеха. На следующий день она заявила в интервью: «Я на полпути к тому, чтобы стать балериной и актрисой. Мне еще нужно учиться». Говорят, журналист был так удивлен услышанным, что попросил повторить — ему показалось, что из-за английского акцента Одри он неправильно ее понял…
Ежедневные спектакли, с каким бы успехом они ни проходили, выматывали Одри — она по складу характера не была склонна к постоянным повторениям одного и того же, ей было тяжело и физически, и морально. Стенли Донен, ее режиссер в картине «Забавная мордашка», позже вспоминал: «Она считала, что должна по-настоящему пережить какое-либо чувство прежде, чем встать перед камерой. Это ей стоило такого напряжения, что она могла сыграть лишь один-единственный раз. Попытка искусственно вызывать в себе это чувство снова и снова была обречена на провал. По крайней мере, так она мне говорила». И для театральной сцены это утверждение оставалось правдой: раз за разом переживать одно и то же чувство, вызывать его в себе ежевечерне — а иногда и по два раза за день — было для Одри невыносимо тяжело. Она выматывалась, буквально выжимая из себя необходимые движения души, и скоро была уже на грани нервного истощения. К тому же на Бродвее, в отличие от лондонской сцены, где все артисты, занятые в одном ревю, чувствовали себя одной семьей, ей приходилось сражаться с трудностями в одиночку. «Поначалу я думала, какой головокружительный восторг буду испытывать, видя свое имя в огнях рекламы, — признавалась Одри. — Но это оказалось ничуть не похожим на успех в кордебалете. Остальные его участники могут помочь тебе. А когда ты в главной роли, ты можешь надеяться только на себя. И ты чувствуешь это. И еще одно, что касается звезды: тебе никогда нельзя уставать, никогда».
Спектакль выдержал более двухсот представлений и принес Одри ее первую награду — Theatre World Award, премию нью-йоркских критиков за лучший бродвейский дебют. Едва успев перевести дух после последнего представления, Одри вылетела в Рим на съемки «Римских каникул».
Партнером Одри стал знаменитый Грегори Пек — единственная настоящая звезда фильма: продюсеры рассчитывали, что его имя вывезет картину в любом случае. Его имя планировали писать в титрах крупным шрифтом до названия картины (а имя Хепберн — мелким и позже), но он, как рассказывают, сам позвонил продюсерам с требованием писать их имена одинаково — по его собственному признанию, он с первого взгляда понял, что Одри станет звездой. Тридцатишестилетний Пек — высокий, по-мужски красивый, талантливый и к тому же неревнивый к чужому успеху — стал лучшим партнером для начинающей Одри, которая даже толком не знала, что ей надо делать. Он опекал Одри, учил ее держаться перед камерой, заботился о ней — и делал это так, что вскоре поползли слухи об их романе. Одри имела неосторожность похвалить его в одном из интервью, сказав, что Пек «такой земной, по-настоящему, неподдельно простой и удивительно добр ко всем», и этого хватило, чтобы слухи немедленно перешли в уверенность, хотя на самом деле Пек в то время был увлечен журналисткой Вероникой Пассани, на которой вскоре и женился. Устав от газетных сплетен, Джеймс Хэнсон прилетел в Рим и попытался настоять на немедленной свадьбе: был даже назначен день — 30 сентября 1952 года, — но ничего не получилось. Съемки «Каникул» затягивались, Хэнсон мотался в деловых поездках между Канадой, Нью-Йорком и Римом — и вскоре пара объявила о разрыве. «Я решила, что будет несправедливо по отношению к Джимми выходить за него, сознавая, что я привязана и влюблена в свою работу. Как унизительно будет заставлять его стоять рядом, держа мое пальто, пока я раздаю автографы», — сказала она в одном из интервью. В другом она призналась, что их редкие встречи — «не лучший климат для нормальной жизни». Одри сильно переживала, к тому же съемки проходили невообразимо тяжело: в Риме стояла невыносимая жара, толпы зевак мешали съемочной группе, Одри все еще не умела играть… Для нее всю жизнь будет непонятным, почему люди восхищаются ее актерским талантом; сама она считала, что актриса она никакая.
Незадолго до выхода фильма на экраны газеты всего мира поведали своим читателям, что английская принцесса Маргарет, сестра королевы, влюблена в капитана Питера Таунсенда, бывшего шталмейстера короля Георга VI, и собирается выйти за него замуж. Правда, Таунсенд был разведен, а англиканская церковь не одобряла браков королевских особ с разведенными: Маргарет было предложено или, подождав несколько лет для верности, отречься от прав наследования и выйти за любимого замуж, или расстаться с Таунсендом. Пока она думала, путешествуя по заграничным колониям, капитана убедили покинуть Англию ради поста атташе в посольстве в Брюсселе.
Эта драматическая любовная история послужила прекрасной рекламой фильму о несостоявшейся любви принцессы и фотографа; по иронии судьбы, Маргарет все-таки расстанется с Таунсендом, чтобы через несколько лет выйти замуж за Энтони Армстронг-Джонса, который станет известным фотографом лордом Сноудоном: иногда жизнь сочиняет сюжеты гораздо более фантастические, чем самые смелые голливудские сценаристы, и к тому же прихотливо переплетает выдумку с реальностью.
Как бы то ни было, интерес к фильму был подогрет до максимума. Премьера состоялась 27 августа одновременно в Нью-Йорке и Лондоне — сама Одри в это время находилась на Венецианском фестивале: вернувшись осенью в США, она неожиданно обнаружила, что стала кинозвездой мирового уровня. И хотя сборы в Америке были меньше, чем ожидалось (в первую очередь потому, что любовная история имела несчастливый конец), феерический успех картины в Европе компенсировал все. Сама Ингрид Бергман вышла после просмотра фильма со слезами на глазах, и эти слезы немедленно показали все европейские газеты, чем сделали «Римским каникулам» дополнительную рекламу.
Свежесть, энергия, очарование и безыскусность Одри покорили зрителей. Уайлер везде называл Одри третьим, после Греты Гарбо и Ингрид Бергман, чудом киногеничности. За роль принцессы Анны Одри Хепберн — неопытная и неумелая — получила «Золотой глобус» и премию BAFTA, а в марте 1954 года ей вручили «Оскар», в битве за который она обошла Лесли Карон, Дебору Керр и саму Аву Гарднер, номинировавшуюся за роль в «Могамбо» — одну из лучших в ее карьере.
Стиль Одри в фильме, созданный костюмером Эдит Хед — темная юбка, мужская рубашка, перехваченная в талии широким ремнем (талия у Одри была всего 50 сантиметров!), носки под туфли на низком каблуке, — на несколько лет стал эталоном для модниц по всему миру. А стрижка «гамен» — «под Хепберн» — оставалась на пике популярности несколько десятилетий. Не зря режиссер Уильям Уайлер похвалялся в интервью: «Я знал, что очень скоро весь мир влюбится в нее!» И даже Джин Симмонз, которой не досталась эта роль, позвонила Одри и призналась: «Я только что посмотрела „Римские каникулы“. Раньше я готова была вас ненавидеть, но теперь хочу сказать, что никогда бы не сумела сыграть эту роль так хорошо. Вы были просто превосходны». Джин Симмонз и ее муж Стюарт Грейнджер стали первыми настоящими друзьями Одри в Голливуде.
Всего через десять дней после премьеры фильма портрет Одри в роли принцессы Анны оказался на обложке журнала The Times — случай уникальный для начинающей актрисы. Под портретом, нарисованным художником Борисом Шаляпиным (кстати, сыном великого оперного певца), красовался слоган: «За блеском фальшивых камней сияние бриллианта». И хотя на портрете Одри выглядела в полтора раза старше своих двадцати четырех лет, ее портрет поклонники, еще даже не видевшие фильма, вешали на стену рядом с классическими pin-up-картинками. В статье Одри расточались цветистые комплименты: «Среди блеска фальшивых камней фантазии „Римских каникул“ новая звезда студии „Парамаунт“ излучает сияние превосходно ограненного бриллианта. (Говорят, сама Одри лишь заметила: „Вот уж не думала, что с таким лицом, как у меня, можно появиться на страницах журнала“.) Капризность, надменность и внезапное раскаяние, радость, протест и усталость сменяют друг друга с невероятной быстротой на ее подвижном лице подростка». Другой журнал — The Life — разместил целую подборку фотографий новой звезды с комментариями: «Что является источником очарования Одри? Она не поддается никаким определениям. Она одновременно и девчонка-сорванец, и светская дама. Она обезоруживает своей простотой и дружелюбием и в то же время странной отстраненностью».
