Балабанов. Перекрестки - Алексей Артамонов
Неудачи с побегом, новый – «вечный» – приговор, отрыв даже от той минимальной среды общения, которую Серошевский имел в Верхоянске, привели к глубокой депрессии. Именно в это время он решает стать бытописателем Якутии, и это решение дает ему хоть какую-то цель. Он начинает писать, хотя писательством это едва ли можно назвать. Это почти мучительное рождение письменности, буквы за буквой, слова за словом, причем не в метафорическом, а в самом прикладном смысле: на бересте, на обрывках газет, самодельным пером и чернилами.
«Я посеял и забороновал восемь моргов [примерно 4,5 гектара] хлеба, который уже теперь взошел и зеленеет; <…> до сих пор еще чувствую себя сонным и измученным в результате того напряжения, которого требовала эта спешная и не терпящая промедления работа, так как зерно нужно тут обязательно бросить во влажную землю, иначе в результате нехватки влаги оно засохнет и не взойдет. <…> Разумеется, работа в поле не позволяла мне заниматься литературой»[23] (письмо от 3 июня 1888 года).
И затем, два года спустя:
«Работа на пашне не является идиллией, она изнуряет и истощает чрезмерно. После сева я снова заболел и проболел неделю. Теперь здоров и готовлюсь к пахоте» (5 мая 1890 года).
В 1887 году от воспаления легких и туберкулеза умерла Анна – Арина Слепцова – Чэльба кыса, якутская жена Вацлава Серошевского; он остался вдвоем с дочерью. За четыре года он написал три первых «якутских» рассказа: «Хайлак», «Осень» и «Украденный парень»; все три были опубликованы по-польски в варшавской газете «Голос» в 1887–1888 годах под псевдонимом «В. Сирко».
Перемена участи произошла в 1890-м – точная причина неизвестна, известно только то, что за него все время хлопотали, – когда Серошевского приняли на должность в Техтюрскую волостную управу (в сорока пяти километрах от Якутска). Еще через полтора года он получил паспорт, позволивший ему свободно перемещаться по Восточной Сибири; вместе с дочерью переехал в Якутск, а в конце 1892 года – в Иркутск. Здесь Серошевский занял должность помощника секретаря Иркутской думы, но главное – его этнографическая работа была поддержана известными учеными (в частности, Григорием Потаниным и Петром Семеновым-Тян-Шанским) и местными меценатами. Еще два года Серошевский оставался в Иркутске, работая над повестями и рассказами и систематизируя собранный этнографический материал. В 1894 году он уехал в Петербург, в 1895 году «Якутские рассказы» вышли по-русски отдельной книжкой (второе издание – в 1898 году), в «Русском богатстве» напечатана повесть «На краю лесов». В следующем году Императорское Русское географическое общество выпустило в свет семисотстраничный труд «Якуты: опыт этнографического исследования», который, по представлению редактора, академика Н. И. Веселовского, был удостоен золотой медали. В 1897 году Вацлав Серошевский получил возможность вернуться в Польшу. Ему еще не исполнилось сорок лет.
Жизнь оказалась длинной, еще несколько лет назад Серошевский на такую не рассчитывал. Путешествия на Кавказ и Дальний Восток, в Индию и Египет. Дважды пришлось сидеть в Варшавской цитадели (в 1900 и 1905 году), после чего, не без оснований опасаясь новой Сибири, Серошевский нелегально перебирается в Галицию, а затем в Париж.
В 1914 году пятидесятишестилетний Серошевский поступил вахмистром в уланский полк польских легионов, созданных Юзефом Пилсудским, и принял участие в военных действиях против русской армии. С Пилсудским Серошевского связывали давняя личная дружба и политическое родство; в ноябре 1918 года первый стал главой возрожденной независимой Польши, второй – министром пропаганды, но вскоре оставил активную политику и вернулся к литературе. Между войнами Серошевский был одним из самых заметных польских писателей и общественных деятелей, председателем Союза писателей Польши, польского ПЕН-клуба, Академии польской литературы, сенатором польского парламента. В сентябре 1939 года восьмидесятилетний Серошевский обратился по радио к защитникам осажденной Варшавы. Почти всю оккупацию он прожил в Варшаве и умер за две недели до конца войны, 20 апреля 1945 года. За свою почти шестидесятилетнюю писательскую карьеру Серошевский написал десятки книг, по его сценариям поставлено четыре фильма («Ветер с моря», реж. Казимеж Чинский, 1930; «В Сибирь», реж. Хенрика Шаро, 1930, озвучен в 1937; «1914 год», реж. Хенрика Шаро, 1932; «Девушка ищет любовь», реж. Ромуальд Гантковский, 1938); в 1958–1964 годах вышло собрание сочинений Вацлава Серошевского в двадцати томах.
Нас будут интересовать только ранние якутские рассказы и повести «На краю лесов» (напечатана в «Русском богатстве» в 1895 году) и «Предел скорби» (напечатана в «Мире Божьем» в 1900 году) – непосредственные источники балабановских сюжетов.
Творчество для Серошевского с самого начала было больше, чем просто литература. Он начал писать после двух провальных побегов (насколько легко получается побег в поставленном по его сценарию фильме!), которые навсегда отрезали его от Польши. Литература стала возможностью формализовать рефлексию, преодолеть кажущееся неизбежным поглощение личности этим миром «навечно», согласно приговору. Это отчасти объясняет, почему, несмотря на долгую жизнь и труд, разделенный с якутами, несмотря на якутских жену и дочь, Серошевский всегда сохраняет дистанцию, взгляд со стороны, жесткий и отстраненный, – и немедленно перестает писать о Якутии, как только покидает ее.
Напомним, что первые три якутских рассказа – в том числе и «Хайлак» – были опубликованы по-польски, в варшавской газете «Голос»: они были переданы окольными путями, вывезены из «глубины сибирских руд» в подкладках и тайниках. С самого начала это были не просто публикации, а почти голос с того света, «из глубины», De profundis clamavi ad te, Domine…
Но и последующие публикации по-русски в «Русском богатстве» и «Мире Божьем» (журналы на тот момент были невероятно популярны в России) оказались включены не столько в литературный, сколько в идеологический контекст. Оба издания были вполне дружественными и прогрессивными. Проза Серошевского вписалась сразу в несколько контекстов. Достаточно просмотреть содержание, чтобы отметить целый ряд с той или иной точки зрения близких публикаций: повести Стефана Жеромского и очерки Леона Василевского (переводы с польского), записки и стихи отбывшего каторгу и жившего на поселении в Кургане П. Ф. Якубовича, сибирские рассказы и повести Д. Н. Мамина-Сибиряка и еще целый ряд материалов об истории и современности Урала и Сибири, тут же и «Челкаш» Максима Горького. Произведения (как это и должно быть в хорошо редактируемом журнале) стягивались ниточками взаимосвязей тем-идиом: поляки, каторга и ссылка, восточные окраины, русифицируемые инородцы (припомним особый интерес к этой теме со времен «Мултанского дела»), босяки-маргиналы… Заглавия и подзаголовки заранее устанавливали «главный» – «идейный»! – смысл публикаций: «Кусок хлеба», «Бездомные», «Впотьмах», «В голодный год», «Без дороги», «Захолустье», «Заброшенные дети», «В мире отверженных: записки бывшего каторжника» и так далее. Это был органичный контекст для якутских рассказов и повестей: «На краю лесов», «Предел скорби: повесть из жизни прокаженных».
Сейчас проза Серошевского заслуженно считается важнейшим источником для историков и этнографов. В 1993 году (почти через сто лет!) было переиздано его этнографическое исследование «Якуты»; в 1997 году – «Якутские рассказы» (с добавлением
