Алекс Громов - Ольга Чехова. Тайная роль кинозвезды Гитлера
Отчаявшиеся родители престолонаследника об этом ничего не знали; они ухватились за последнюю надежду и призвали Распутина из сибирского села ко двору.
Распутин появился во дворце — неотесанный, грубый, грязный мужик в похожем на кафтан одеянии и поначалу робкий и неловкий.
Он постоянно находился поблизости от наследника трона, и ему не пришлось долго ждать своего первого испытания: однажды Алексей сделал неловкое движение и упал — колено стало кровоточить. Распутин положил свою руку на пораненное место и стал утешать Алексея: „Сейчас сразу перестанет…“ Царь и царица поспешили к сыну и не поверили своим глазам: кровь остановилась.
Распутин сделал то, что до него не смог ни один врач…
С этого времени Распутин стал незаменимым человеком при дворе и беззастенчиво пользовался этим для упрочения своей политической власти, которая ускорила падение дома Романовых».
Поцеловал — женись!
Когда детство миновало и Ольга стала прелестной девушкой, родители отправили ее в Москву к тете Ольге Книппер-Чеховой. Под ее покровительством Ольга стала посещать школу-студию при Московском Художественном театре. «Мой учитель Константин Сергеевич Станиславский — один из основателей этого всемирно знаменитого театра. Правда, пока не ему и не его школе-студии отдано мое восторженное девическое сердце, а моему кузену Михаилу Чехову, молодому, талантливому актеру…» Виталий Вульф в предисловии к русскому изданию мемуаров Ольги Чеховой так описывает сложившуюся тогда романтическую коллизию: «В нее сразу влюбились двоюродные братья Чеховы: Владимир, сын Ивана Павловича, и Михаил, сын Александра Павловича. Михаил был артист Первой студии Художественного театра. Еще до Художественного театра он сыграл царя Федора Иоанновича в Суворинском театре. По словам Ольги Чеховой, она была с ним знакома давно и уже маленькой девочкой к нему неравнодушна. Действительно, она вспоминает о своих пылких чувствах, особо ярко вспыхивавших, „…когда он, как правило со своим дядей Антоном Чеховым, бывал у нас в гостях. Мое сердце билось чаще, когда Миша оказывался где-нибудь поблизости, и я постоянно искала и находила предлог, чтобы быть с ним рядом. Разумеется, меня всегда глубоко ранило, когда я замечала, что в конце концов я для него просто маленькая девочка. Живо помню Мишу в то пасхальное воскресенье, когда после церкви по православному русскому обычаю с восклицанием „Христос воскресе!“ принято поцеловаться и он целовал одну взрослую девушку гораздо дольше, чем меня… Михаил Чехов для меня красивее и пленительнее всех актеров и даже всех мужчин. Я схожу по нему с ума и рисую себе в своих ежедневных и еженощных грезах, какое это было бы счастье — всегда-всегда быть с ним вместе…“»
О.Л. Книппер-Чехова
Но, похоже, им было суждено хоть на какое-то время, но оказаться вместе. «И тут на помощь приходит великий случай. Для благотворительного представления мы оба репетируем в „Гамлете“. Миша — Гамлет, я — Офелия. Репетиции полны тайного флирта, но дальше этого дело не идет. Я робка, а Миша — я все еще опасаюсь — недостаточно влюблен… И вот наступает великий день. Спектакль исполняется перед исключительно избранной публикой. Бурные аплодисменты, я преисполнена гордости. Вновь и вновь мы с Мишей появляемся перед занавесом. Станиславский хвалит меня, тетя Ольга поздравляет, это мой первый успех…»
Успех приходит и в осуществлении трепетных мечтаний о любви: «Все решается в этот вечер. Я ухожу с Мишей за кулисы, где нас никто не может увидеть. И тут под замирающие аплодисменты публики он целует меня… Что за странное чувство! Сначала мне кажется, будто я умираю от блаженства. Но потом меня пронизывает глубокий страх: я еще нетронутая, „из приличного дома“ и сексуально абсолютно невежественна; ему двадцать три, он уже знаменит как актер и режиссер у Станиславского, очарователен, явный соблазнитель и донжуан театра.
„Если меня так поцеловал мужчина, — проносится в моей наивной голове, — то у меня будет ребенок“.
Итак, густо покраснев и смутившись, я лепечу:
— Но теперь ты обязан на мне жениться, Миша…
Он смеется:
— А чего еще я могу пожелать?»
И вот «по сиюминутному влечению, по решению, принятому в несколько секунд», наивная девочка и легкомысленный молодой актер решают вступить в брак. С учетом того, что развод в те времен был если и не совсем невозможным, то весьма затруднительным, из ряда вон выходящим делом, затея выглядит и сейчас более чем авантюрной. В ней, по словам Ольги, «смешались моя неопытность, „страх за последствия“, туманный романтизм, тщеславие, а у него — авантюризм, легкомыслие, мужская гордость „обладателя“ и, возможно, известная доля расчета». Да, описывая свою первую свадьбу, многоопытная Ольга Константиновна уже, конечно, понимала, что тогда Михаил Чехов, хоть и известный театральный деятель с неплохим жалованьем, но, во-первых, он «все, что получает, разбрасывает полными пригоршнями», а во-вторых, собственное жалованье — это совсем не то, что богатое приданое, которое по логике вещей должна получить девушка из весьма и весьма обеспеченной семьи. Но все равно скоропалительный брак оказался сумасбродством, за которое впоследствии придется дорого расплачиваться обеим сторонам…
Свадьба была обставлена как в романе или сентиментальной драме: «Для венчания Миша нашел маленькую деревеньку, примерно в десяти километрах от Москвы, чтобы быть уверенным, что наша тайная свадьба никем не будет расстроена. Правда, попа, который в соответствии с церковными предписаниями настаивает на письменном разрешении родителей, все равно приходится „подмазать“… Так приключение-мечта начинает беспрепятственный и безумный бег: я надеваю свой самый элегантный наряд — черную бархатную юбку, белую шелковую блузку, черные лакированные туфли и спешно укладываю ночную рубашку и зубную щетку. Затем мы встречаемся с шаферами где-то на окраине Москвы и на двух дрожках едем к месту нашего венчания. Я вся дрожу, но не от радостного возбуждения. Мне страшно. Как-то вдруг мне перестает нравиться это приключение. Я обращаю страстные молитвы к Небу, может, еще что-нибудь случится, еще что-нибудь помешает…
Но ничего не случается.
Миша мужествен и серьезен.
Церковь — маленькая простая часовня — явно не предназначена для того, чтобы поднять мое настроение.
Перед церковью стоят с десяток пожилых крестьян и по обычаю держат в руках зажженные свечи — „как на похоронах“, пронзает меня мысль.
Мы проходим в часовню. Обряд венчания свершается торопливо. Хора нет. Все происходит тихо и с какой-то странной поспешностью. И погода соответствующая: неожиданно налетает вихрь. Церковная дверь визжит в петлях. Каждый раз, когда ветер хлопает ею о стену, я вздрагиваю от хлесткого удара.
М.А. Чехов
После венчания мы едем прямо на Мишину квартиру».
Вот тут-то Ольга осознает, что прекрасные мечты имеют мало общего с не слишком приглядной реальностью. «Едва войдя, сразу ощущаю, что меня ожидает в будущем: от его матери и няньки веет холодом неприязни. Обе безмерно гордятся своим Мишей. Обе не имели и ничего не имеют против его подружек, которых он меняет как перчатки, напротив, они кичатся этим, их Миша — настоящий мужчина! Мать любит его просто до безумия. А теперь вот прихожу я, избалованная девушка из богатой семьи, его жена, принадлежать которой он должен отныне и навек. Мать Миши возненавидела меня с первого взгляда. Она приготовила скромный свадебный обед. Но я не могу проглотить ни куска, положение ужасное, я ломаю себе голову, как сообщить своей семье о браке. Наверное, через тетушку Ольгу Книппер-Чехову. Ведь это из-под ее опеки я улизнула. А она ни о чем не догадывается, не говоря уже о моих родителях…»
Даже в наши ко всему привыкшие времена исчезновение шестнадцатилетней девушки, практически еще подростка, и ее скоропалительное замужество вызовет, мягко говоря, сильное беспокойство. Что уж говорить о временах, когда подобную ошибку было почти невозможно исправить… «После еды я прошу Мишу позвонить тете Ольге в театр и сказать, что сегодня вечером я к ней не приду, потому что… да, потому что мы поженились, ну и, разумеется, теперь я буду жить у мужа.
Миша звонит.
Тетя Ольга отвечает так громко, что свекровь, няня и я без всяких усилий тоже слышим ее: тетя Ольга велит передать мне, чтобы я без промедления возвращалась в ее квартиру — без промедления и без Миши! Мишина мать и няня злорадно усмехаются; они уже так и видят себя снова наедине с их ненаглядным Мишей.
Пока Миша и я размышляем, что же нам делать, Станиславский присылает друга, который без всяких поздравлений сурово „мылит Мише шею“, называет все произошедшее скверной шуткой и категорически требует, чтобы брак незамедлительно был расторгнут, „чтобы избежать скандала".
