Чудо на Гудзоне - Заслоу Джефри
Многие издания просили разрешения опубликовать первое печатное интервью со мной, и вместо того чтобы выбирать, скажем, между «Уолл-стрит джорнел», «Вашингтон пост» и «Нью-Йорк таймс», я решил, что будет забавнее остановиться на «Уайлдкэт Трибьюн». Это студенческая газета в школе Доэрти Вэлли, в которой учится Кейт. Интервью брал Джега Санмугам, ученик школы и редактор первой страницы. Он подготовился к беседе. Демонстрировал проницательность. Задавал отличные вопросы и не заставил меня нервничать.
Мне также понравилась идея напечатать интервью в газете, которую Кейт действительно читает. Если бы про меня написали в «Уайлдкэт Трибьюн», возможно, она даже решила бы, что я и вправду крут.
Приехав в Нью-Йорк ради нескольких интервью, мы с Лорри и дочерями взяли выходной и пошли смотреть мюзикл «Юг Тихого океана» в Линкольн-центре. Когда мы сидели в зрительном зале, во время аплодисментов исполнительница главной роли Келли О’Хара заговорила о рейсе 1549 и упомянула, что я присутствую на спектакле. Прожекторы скрестились на нас четверых, и последовала полутораминутная овация зрителей, приветствовавших нас стоя, которая заставила Лорри прослезиться. Это была наглядная иллюстрация масштаба влияния, которое оказала история рейса 1549.
Лорри больше всего растрогало ощущение, что эти люди поднялись с мест не только в честь меня и нашего экипажа. Как ей представлялось, они устроили эту овацию, потому что успех рейса 1549 подарил им позитивное ощущение жизненных возможностей, что особенно ценится в трудные времена.
Множество людей теряли работу. Росло количество случаев, когда лишали недвижимости из-за неуплаты кредитов. Сбережения стремительно таяли. Многим казалось, будто их собственную жизнь постигло двойное столкновение с птицами. Но рейс 1549 показал людям, что всегда можно предпринять какие-то действия. Даже в самых сложных ситуациях есть выход. Мы как отдельные личности и общество в целом в состоянии их найти.
Так что на том спектакле «Юга Тихого океана» Лорри казалось, что зрители встают, чтобы воздать должное не только рейсу 1549, но и тому, что он символизирует. А он стал символом надежды.
Я махал людям рукой, пока Лорри промокала глаза. Потом я обнял ее и помахал снова.
Вскоре после посадки на Гудзон Джефф, Дорин, Донна, Шейла и я вновь встретились с десятками пассажиров рейса 1549 и членами их семей на памятной встрече в Шарлотте. Это был, как можно себе представить, весьма эмоциональный день для всех присутствующих – членов экипажа, пассажиров и родственников, которые их сопровождали. «Спасибо вам за то, что не сделали меня вдовой», – сказала мне одна женщина. Другая говорила: «Спасибо, что сохранили моему трехлетнему сыну отца». А молодая женщина, которая была в нашем самолете, подошла ко мне со словами: «Теперь я успею родить детей».
Некоторые пассажиры старались познакомить меня со всеми, кого привезли с собой: «Это моя мать. Это мой отец, мой брат, моя сестра…»
Так продолжалось почти два часа.
Абстрактно говоря, сто пятьдесят пять – это просто число. Но когда я вглядывался в лица всех этих пассажиров – а потом в лица их любимых людей, – до меня дошло, насколько замечательно то, что наш рейс 1549 хорошо закончился.
Под конец я поблагодарил их всех за приезд на нашу встречу.
– Думаю, сегодняшний день значил так же много и принес столько же радости мне и моему экипажу, как и вам, – сказал я. – Мы всегда будем связаны событиями 15 января – в наших сердцах и наших умах.
За несколько дней до этой встречи я получил письмо от пассажира по имени Дэвид Зонтаг. Семидесятичетырехлетний писатель, кинопродюсер и бывший директор киностудии, Дэвид ныне является профессором кафедры исследований коммуникации в университете Северной Каролины в Чепел-Хилл. Он находился на борту рейса 1549, возвращаясь с похорон старшего брата. Со своего места 23F он видел пламя в двигателе. Когда мы снижались, Дэвид решил прочесть молитву: «Господи, избавь моих близких от двух смертей за одну неделю».
Он написал благодарственные письма мне и экипажу и поделился с нами словами, которые произнес на панихиде по своему брату: «Мы оставляем частицу себя в каждом, с кем соприкасаемся». Он также писал, что наш экипаж будет продолжать жить «как часть всех нас, бывших на борту этого рейса, – и всех, с кем мы соприкасаемся своими жизнями».
Я ощущал смиренное благоговение, думая о тех связях, которые ныне соединяют меня с каждым пассажиром этого рейса, с их супругами и детьми. Для меня было честью снова оказаться рядом с ними.
Как много людей вошло в мою жизнь благодаря рейсу 1549 – капитаны паромов, полицейские, следователи, журналисты, незнакомцы, свидетели…
Снова и снова я мысленно возвращаюсь к Герману Бомзе, 84-летнему человеку, пережившему Холокост, который находился в своей квартире с видом на реку Гудзон и верил в душе, что спасение одной жизни может спасти целый мир. А потом думаю о людях с нашего рейса – о пассажирах, таких как Дэвид Зонтаг, который ныне поклялся вплести эту чудесную идею в остаток своих дней на этой земле.
Письмо Дэвида ко мне было запоминающимся и трогательным, и я впоследствии написал ответ, поблагодарив его за теплые слова: «Как я буду жить дальше в вашей жизни, так и вы будете жить в моей».
XVIII. Дом
Это верно для нас всех.
Каждый человек, которого мы когда-либо знали и любили, каждое наше переживание, каждое принятое нами решение, каждое сожаление, с которым нам приходилось сталкиваться и смиряться, – все это делает нас теми, кто мы есть. Я знал это всю свою взрослую жизнь. И опыт рейса 1549 лишь подкрепил мое понимание того, что определяет нашу жизнь.
После нашего рейса я размышлял обо всех моих главных отношениях – с мамой, отцом, сестрой, Лорри, детьми, близкими друзьями, коллегами.
Особое место в моем сознании отводится отцу.
Я многое узнал от него – о том, как важно быть человеком слова, о служении обществу, об умении ценить семью и драгоценное время, проведенное с детьми. Я улыбаюсь, предаваясь самым теплым воспоминаниям о нем, включая и те дни, когда он закрывал свой стоматологический кабинет на целый день, чтобы повезти нас в «пиратское» приключение в Даллас.
Я благодарен ему за веру в меня. С того времени, когда мне было около двенадцати, он позволял мне брать карабин и тренироваться в лесу в стрельбе по мишеням. Он знал, что лучший способ научиться ответственности – это иметь возможность быть ответственным, причем как можно в более раннем возрасте.
Мой отец был доволен собственной жизнью во многих отношениях. Его устраивал скромный доход, ему нравилась провинциальная жизнь в Техасе, он был доволен домом, который весьма далек от совершенства и, тем не менее, радовал его, потому что мы построили его своими руками. Я думаю о своем отце, когда слышу, как Шерил Кроу поет песню Soak Up the Sun. Он жил в соответствии с одной строкой этой песни: «Главное – не иметь то, чего желаешь, а желать то, что имеешь».
Но когда я думаю об отце, всплывают и более мрачные воспоминания. Он не так уж много говорил о своей депрессии, которую легкомысленно называл «тихим ужасом»; моя семья так и не узнала, в какие глубины его заманивали внутренние демоны.
В середине 1990-х годов у отца начались проблемы с желчным пузырем, но он не обращался к врачу, пока боль не перешла в острую стадию. Потом желчный пузырь лопнул, и ему потребовалась операция. Он провел несколько недель в палате интенсивной терапии, и ему назначили курс сильных антибиотиков. У него начали отказывать внутренние органы. Отец мучился от боли и знал, что на восстановление сил потребуются месяцы, но врачи считали, что он сумеет поправиться.
Когда 7 декабря 1995 года его, наконец, выписали из больницы, мама устроила отца в их спальне. Потом отправилась в кухню, которая располагалась в другом конце нашего дома, чтобы принести ему стакан сока, оставив его одного в комнате. Она услышала звук – приглушенный хлопок. Этот звук показался ей знакомым, а потом ее настигло твердое понимание, что он означает. Она уронила стакан, который вдребезги разбился на полу, и побежала через весь дом в спальню.
