Нам здесь не место - Санчес Дженни Торрес

— Да, да, — бормочет Чико и с трудом поднимается.

Вдалеке виднеются слабые огни поезда и автомобильных фар. Мы слышим крики и плач. Видим, как на крышах вагонов, где мы только что ехали, вспыхивает и мечется свет от фонарей.

Я переживаю за тех, кто не спрыгнул, кто не смог этого сделать: за женщин с младенцами на руках, за людей, которые были слишком напуганы. И я не хочу знать, какая их ждет судьба.

Мы ломимся в темноту, Чико с трудом ковыляет, поэтому мы подхватываем его с обеих сторон и спешим вместе с ним к высокой траве. Тут не так много деревьев, поэтому идти и ориентироваться легче, а вот спрятаться сложнее.

— Помедленнее, — просит Чико. — У меня как будто голова треснула.

В темноте трудно что-то разглядеть, но я догадываюсь, как мы выглядим, пробираясь через это поле.

Руки Чико раскинуты, с головы капает кровь.

— Стойте, стойте, — говорит он. — Меня почему-то ведет. — Он наваливается на нас все сильнее и сильнее, спотыкается.

— Еще чуть-чуть, — шепчу я, но Чико мертвым грузом повисает у нас на плечах.

— Я стараюсь, — бормочет он, — но…

— Тсс, — перебиваю его я.

Сзади слышится шорох травы, кто-то идет в нашу сторону. Я тяну Чико вниз, но слишком резко, и он со стоном падает между мной и Крошкой.

Звук шагов сразу стихает.

Мое тело готово броситься наутек, но я застываю на месте. Мозг призывает к спокойствию, даже выкрикивает предупреждения и команды. Кто-то здесь есть.

Мы замираем, и шуршание раздается снова. Оно становится все громче.

Что-то во мне хочет закричать. Что-то требует притаиться. Звук уже совсем рядом, и вот я вижу его источник: это идет парень с поезда, тот, чья подружка спрыгнула первой. В руке у него пистолет, направленный в темноту, туда, где мы.

Я едва могу разглядеть парня в слабом лунном свете, упавшем на его лицо.

— Пожалуйста, не стреляй, — шепчу я. — Пожалуйста.

— Кто здесь? — спрашивает он.

Чико стонет, и Крошка что-то шепчет ему.

Мы с тобой были на поезде, — спешу объяснить я. — Спрыгнули после тебя.

Он подходит на шаг ближе, смотрит на нас, качает головой:

— Вам повезло, что я вам головы не разнес.

Потом он тихо свистит, и из темноты возникает его подружка. С виду она всего на пару лет старше Крошки.

— Это просто ребятишки с поезда, — говорит ей парень.

— О-о, — тянет она и шепотом осведомляется: — С вами все в порядке?

Но парень начинает говорить одновременно с ней: мол, теперь можно идти дальше.

— Пошли, — тянет он ее за собой.

— Погоди, — отмахивается девушка и показывает на Чико, который так и лежит на земле. — Что с ним? И с тобой? — добавляет она, разглядев Крошку.

— Он головой ударился, когда прыгал. Теперь ему нехорошо. Идти трудно. Думаю, ему надо отдохнуть, — говорю я ей.

— А у меня губы разбиты, ударилась о какой-то камень, — сообщает Крошка.

Парень тянется к руке своей подруги, но та отстраняется.

— Поднимите его, — требовательно говорит она, подходя к нам. — Нужно идти. Давайте. — Она помогает нам с Крошкой снова поставить Чико на ноги. — Если не вернетесь на поезд, застрянете тут неизвестно насколько. — Потом девушка обращается к своему парню со словами: — Помоги. Пусть он на тебя обопрется.

— Нет, — отказывается парень, — у нас нет времени нянчиться с этой троицей. Я тебя, еще пока мы дома были, предупреждал, помнишь? Мы не можем ни с кем связываться. Я уже разбудил их на поезде, когда ты попросила.

— Помогай. — Она игнорирует его слова. — Или поезжай дальше без меня.

Парень цыкает зубом, вздыхает, но все-таки идет к нам. Оттолкнув меня, он забрасывает руку Чико себе на плечо. Девушка подходит с другой стороны.

— Gracias, — шепчу я ей, когда мы начинаем свой путь в темноту.

Она молчит, а потом, через несколько минут, неожиданно говорит:

— Вы напоминаете мне моих младших братишек. Вы же братья?

— Да, — говорю я, и это ложь только наполовину.

— Я так и знала. Мои братишки в Сальвадоре остались. — Неожиданно ее голос становится тоскливым и виноватым.

— А у меня мама осталась, — делюсь с ней я. — В Гватемале.

— И у меня мама с папой, — говорит она. — Я не сказала им, что уезжаю…

— И я не сказал. Только письмо оставил.

Сердце наполняется стыдом и сожалениями. Мама не заслужила того, чтобы с ней попрощались письмом. Я снова нажимаю рукой на грудь, загоняя вглубь эти чувства.

В глазах девушки отражается лунный свет, но я вижу в них еще и точное отражение собственных чувств.

— Хватит болтать, — шепчет парень. — Мы не знаем, кто тут есть. Ясно только, что далеко от поезда уходить нельзя, — продолжает он. — Нужно будет залезть на него, как только он тронется.

Объяснять, что произойдет, если мы не успеем это сделать, ему незачем.

Мы замолкаем и идем дальше, волоча за собой Чико, пока парень не велит нам лечь в траву и вести себя тихо. Мы подчиняемся, потому что он, похоже, знает, что делает. Я каждые несколько минут поглядываю на Чико и всякий раз вижу, что глаза у него закрыты. Не знаю, дело в усталости или в травме головы, но спать сейчас нельзя, это точно.

— Проснись, Чико. — Я подталкиваю друга локтем. Его веки вздрагивают.

— Я не сплю, — шепчет он в ответ.

Вглядываясь туда, где стоит поезд, я пытаюсь понять, что там творится в темноте, но вижу только человеческие силуэты, мелькающие в свете фар трех машин. Отсюда это выглядит так, будто кого-то из ехавших на крыше заставили спуститься и выстроили в ряд. Сердце пускается в галоп, когда я вспоминаю истории о казненных, услышанные возле лавки дона Фели.

Я кошусь на Чико. Его глаза опять закрыты. Крошка слегка толкает его, а я говорю:

— Чико, не спи.

— Я не сплю, — громко отзывается он и чешет голову.

— А ну тихо! — командует парень.

Огоньки фонарей с крыш вагонов перемещаются обратно на землю. Думаю, оставшиеся наверху откупились от тех, кто остановил поезд. Через некоторое время я вижу, как стоящих в линию загоняют в машины. Потом машины разворачиваются и едут вдоль поезда в обратном направлении. По мере того как они приближаются к нам, их фары становятся все ярче, моторы ревут в ночной тишине, и вот наконец они миновали место, где мы притаились.

Я смотрю, как удаляются красные огоньки, становясь все меньше и тусклее, пока совсем не исчезают в ночи, и чувствую облегчение оттого, что тишину не разорвали звуки выстрелов. Но нервы все равно натянуты до предела, и я боюсь, что меня вырвет. Только на это нет времени.

— Теперь надо подобраться ближе к поезду, — произносит парень. — Он в любую минуту может поехать.

Когда мы начинаем поднимать Чико, он стонет и говорит:

— Я не сплю.

— Знаю, но теперь надо идти, — отвечаю я ему. — Давай, Чико. Двинулись.

Он пытается идти, но ему это по-прежнему не удается. Если бы не парень, не знаю, как бы мы справились.

Я и девушка поддерживаем Чико с одной стороны, парень — с другой. Крошка идет за нами, потирая челюсть. Одежда липнет к телу, от подмышек Чико воняет. Держа его за талию, я чувствую, как пот течет по голове, по лицу, заливает и обжигает глаза. Я вытираю лицо рубашкой Чико.

Состав, лязгнув, пробуждается к жизни.

— Быстро! — кричит парень. — Сейчас тронется.

Он прибавляет шагу, я бегу, чтобы поспеть за ним, но ноги Чико будто резиновые. Он упадет, если мы его отпустим. Приходится его тащить.

— Я не сплю, — с полузакрытыми глазами бормочет он.

— Еще чуть-чуть, — прошу его я.

Парень припускает быстрее, мы бежим, толкая и дергая Чико, который вскрикивает и стонет.

Поезд шипит и вздрагивает. Отовсюду возникают люди, они бегут мимо нас, а парень, который нам помогал, матерится и требует от своей подружки нас бросить. Но она не отпускает Чико. Карабкаясь на вагоны, люди поторапливают друг друга. Когда до товарняка остается всего пара метров, он свистит, содрогается, и его колеса приходят в движение.