Джон Хардинг - Флоренс и Джайлс
Подойдя к кровати, я сунула руку под подушки. Потом пошарила под матрасом, насколько смогла дотянуться, — ничего. Заглянув под кровать, я увидела два чемодана мисс Тейлор. Щелкнув замками, я заглянула в каждый, но они оказались совершенно пусты.
Я открыла шкаф и обследовала содержимое карманов ее пальто и платьев. Пусто! Тихонько прикрыв дверцу шкафа, я постояла немного, соображая, как мне быть. Больше искать было негде. На тумбочке ничего не лежало, внутри валялись только свечка и пустой стакан. Потом краем глаза я заметила у двери в коридор журнальный столик, который помнила еще со времен мисс Уитекер. Взяв со стола горящую свечу, я на цыпочках подошла к нему. Выдвинув ящик, я была разочарована, не найдя внутри ничего, кроме Библии. Я уже собиралась задвинуть ящик, как вдруг заметила, что из-за обложки высовывается краешек какой-то бумаги. Пристроив свечу, я схватила книгу и раскрыла ее. На пол выпали два кусочка плотного картона. Подняв прямоугольники, я принялась рассматривать их при свете свечи. Билеты! Сердце у меня чуть не остановилось, пока я разбирала надпись на одном из них. Пароход «Европа». Нью-Йорк — Гавр. 14 ноября. Первый класс. Каюта Д14. Отправление в полночь. На втором было написано в точности то же самое.
Мозг у меня кипел. Голова закружилась так, что я едва не упала, пришлось даже опереться рукой о столик, чтобы удержаться на ногах. Четырнадцатое ноября. До этого дня оставалось две недели. Две недели! Два билета! Вот, значит, когда она собирается умыкнуть Джайлса. И не только из Блайт-хауса, но и из страны, в Европу, ни много ни мало во Францию, где у меня не было бы никаких шансов выследить ее и вернуть братишку.
Внезапно я поняла, что в комнате что-то изменилось. Хватило доли секунды, чтобы понять что именно. Тишина! Плач-песня в соседней комнате прекратилась. Нельзя было терять ни минуты. Зажав в одной руке билеты, я другой поспешно водворила Библию на место и задвинула ящик. Послышались шаги из спальни Джайлса, они приближались к двери, соединяющей комнаты. Какая удача, что я была у самой двери в коридор! Вмиг я подскочила к ней, схватилась за ручку, задула свечу, приоткрыла дверь, юркнула в щель и успела закрыть за собой дверь в тот самый момент, когда отворилась джайлсовокомнатная дверь, так что хлопок замаскировал шум, произведенный мной. Я стояла в коридоре, опершись спиной о стену, чуть не теряя сознания и от того, что узнала, и от того, что едва унесла ноги. Так я стояла неподвижно с минуту, если не больше, пока уханье совы не вывело меня из оцепенения. Только тогда я осознала, что оставила в комнате свой плащ.
22На следующее утро я проспала. Это было немудрено, ведь я почти не спала — сначала долго дожидалась подходящего момента, чтобы приступить к выполнению плана, а потом ворочалась и не находила себе места. Я тревожилась из-за билетов на пароход, которые я забрала с собой, и из-за своего плаща, который оставила там. Не было никаких сомнений в том, что мисс Тейлор уже обнаружила плащ, как только подошла утром к зеркалу, чтобы причесать волосы. Однако я была почти уверена, что пропажу билетов гувернантка еще не заметила, потому что в противном случае она уже ворвалась бы ко мне. И все же, думала я, теперь, узнав, что я побывала в ее комнате, она довольно скоро решит проверить, на месте ли билеты.
Я поскорее оделась, вытащила билеты из-под подушки, куда для пущей сохранности положила их на ночь. Я сунула билеты в кармашек платья и побежала, но не на завтрак, а в западное крыло. У зеркала перед входом в библиотеку я остановилась и посмотрелась в него, стараясь не обращать внимания на пакостную злобнобразину — отражение мисс Тейлор, которое гримасничало, глядя на меня. Я специально пригладила волосы обеими руками, показывая, что в них ничего нет. Затем, миновав библиотеку, я исчезла с гувернанткиной зеркалокарты и поднялась в свою башню. Перочинным ножом, который специально прихватила с собой, разрезала кожу на сиденье круглого капитанского стула. Засунув в прорезь билеты, я подвинула их поглубже в набивку, убедившись, что они не выпадут.
После этого я спустилась вниз, в библиотеку, взяла книгу, которую читала накануне, «Повести тайн и воображения», потому что… да, я вернулась к своему обожаемому Эдгару По, ибо, хотя он пугал меня и навевал уныние, именно в эти дни его новеллы как нельзя лучше соответствовали моему душесостоянию. Выйдя из библиотеки, я прошла мимо зеркала, старательно замедляя шаг, и держала книгу перед собой, притворяясь, будто читаю на ходу. Я надеялась, что, увидев книгу и припомнив, что сначала руки у меня были пусты, наблюдающий за мной демон поверит, что я побывала в библиотеке и никуда больше не заходила. Мне не хотелось давать ей повод для беспокойства и навести на след моего башнеприюта.
Выйдя за пределы видимости зеркала, я поспешила в завтракальню. Конечно, когда я вошла, мисс Тейлор и Джайлс уже сидели за столом, хотя сначала мне показалось, что их нет: в комнате было совсем тихо, не было слышно ни обычной болтовни Джайлса, ни глуповато-самодовольных ответов мисс Тейлор. От зрелища, встретившего меня в столовой, у меня подкосились колени. На спинке стула, стоящего напротив мисс Тейлор — это место обычно занимала я, — так вот, на спинке моего стула я увидела свой плащ. Он висел, словно огромная черная ворона, раскинув свои крылополы на соседние стулья. Я была настолько потрясена, что чуть не задохнулась, перестав дышать.
Джайлс смотрел на меня во все глаза и открыл было рот, желая что-то сказать, но мисс Тейлор предостерегающе положила ему на плечо руку, не дав заговорить. Братишка плотно сжал губы и промолчал. А гувернантка глядела на меня с вызовом, так и буравила меня своими змеиными глазками. Потупив глаза, я направилась к своему месту; сердце изо всех сил колотилось, пытаясь вылететь из своей клетки. Добравшись до стула, я сняла мерзопакостную птицу, этого вестника зла и горя — собственный плащ, — со спинок стульев, сложила и аккуратно положила на соседний стул, а сама тихо села на место.
Потом я быстро подняла глаза и дерзко взглянула прямо на мисс Тейлор, но застать ее врасплох не удалось. Гадина быстро оправлялась от ударов.
— Ты забыла это у меня в комнате, — торжествующе произнесла гувернантка — таким тоном говорят, когда удается изобличить кого-то во лжи или другом неприглядном поступке.
Я слегка кивнула и, сказав «спасибо», взялась за вилку и нож.
Гувернантка не сводила с меня взгляда на протяжении всей трапезы, не обращая внимания на еду. Да пища и впрямь ничего не значила для этого существа, оно в ней явно не нуждалось. Сама я совсем не чувствовала голода, кусок не лез в горло, желудок сжимался от мысли о том, что может последовать за разоблачением. Но, твердо вознамерившись не доставлять радости врагу, я все же потихоньку одолевала свою порцию, хотя каждый кусок и вызывал у меня дурноту.
Скоро Джайлс начал, разумеется, проявлять нетерпение, ведь они с гувернанткой приступили к завтраку намного раньше, чем я. Он ерзал и елозил на стуле и в конце концов обратился к ней:
— Мисс, может, мы пойдем? Я уже наелся, кажется, на целый день вперед, а вы все равно всегда едите так мало, что не хватило бы и птичке…
Неохотно оторвав от меня взор, мисс Тейлор удивленно взглянула на мальчика, как будто только сейчас вспомнила о его существовании.
— Конечно, дорогой, — шепнула она, отодвигая свой стул.
Джайлс вскочил и вприпрыжку направился к двери, гувернантка последовала за ним, как всегда бесшумно, будто не ступала по полу, а летела по воздуху. На полпути к выходу она резко остановилась, обернулась, метнула в меня угрожающий взгляд.
— Я после поговорю с тобой, девочка, — прошипела гувернантка. Она проговорила это не в своей обычной манере. Это, а еще больше то, насколько оскорбительно-высокомерно прозвучало слово «девочка» в устах той, что была, в конце концов, лишь прислугой в нашем доме, заставило меня содрогнуться. Казалось, гувернантка давала мне понять: в своем противостоянии мы перешли границы социальных условностей, а следовательно, забрала подняты, и она готова к битве не на жизнь, а на смерть.
Как только стихли их шаги в коридоре, я побежала в туалет, где меня стошнило. Все съеденное за завтраком уже было извергнуто, желудок полностью опустошен, наружу уже не выходило ничего, кроме воздуха, а конвульсии все продолжались, и я никак не могла их остановить. Меня выворачивало наизнанку, словно тело старалось очиститься от всего, что так долго его загрязняло: от чувства вины, от невыносимого страха потерять Джайлса — единственного, за кого я цеплялась и к кому могла прижаться в этом холодном, жестоком мире, от всего страха и ужаса, влитого в мое сердце Уитекершей, как живой, так и мертвой. Я ослабела настолько, что не могла ходить, и тогда я расплакалась, потому что не видела выхода и не знала, как мне быть.
