Юрий Винничук - Кнайпы Львова
Чтобы сорвать другие частные забавы, применяли самые разнообразные средства. Случалось, посреди разгара бала в зале появлялась похоронная процессия с гробом и пением траурного марша. В другом случае разбросали в зале стеклянные пробирки, специально привезенные из Вены. Когда эти пробирки разбивались, из них вырывался противный запах, вызывавший рвоту.
Зимние балы
«После скоропуста, во время мясоеда устраивали по субботам вечера, карнавальные вечерницы — танцы, — вспоминал Скоцень. — Они продолжались всю ночь, до белого утра под звуки оркестра, дирижером которого был отец нашего пластуна М. Малюха. Неслись мелодичные, волшебные песни, танго, фокстроты, слов-фоксы, вальсы. Не один парень отдал там сердце своей красивой избранной балерине.
«Прогуляємо ніч до ранку, а на білому світанку
Скажу словечко тобі, що довіку ти моя!» — звучало пение одного из музыкантов. То опять, на смену, при участии присутствующих в зале неслись звуки танго: «Несется танго мечтательный чар, вливает в душу любви жар», — и так до часов 11.30 вечера. Когда часы показывали без пятнадцати минут двенадцать, внезапно раздавался голос аранжера Михаила Пасеки: «Прошу панов выбрать себе кралю и подготовить дам к кадрили!»
В двенадцать часов ночи все гости традиционно танцевали французский танец «кадриль», который в тогдашние времена завоевал себе на украинских галицких ночных вечеринках право горожанства. Кадриль начинали все пары маршем и продолжали танцы фигурами под умелым ведением аранжера. Все его приказы-команды, выражения и обороты были на французском языке, точнее сказать, это были украинизированные французские выражения: «Адроа! Соль-балансе! Анавал! Турдиме! — Паны кланяются, пани уклоняются». При этом паны делали глубокие реверансы, а пани низко, с большим уважением склоняли свои головы. «Шенжете! — звучало непрестанно — Ансамбле! Шассе! Анаер! Глиссад!» — паны делают мостик, пани проходят под ним.
И пары проходили, танцевали, развлекались долго… И, наконец, последний приказ:
— В финале паны целуют руки своих красавиц, благодарят ласково дам за участие и приглашают их в буфет.
После кадрили музыка имела одночасовой перерыв, а после отдыха начинались народные танцы, которые продолжались до утра: арканы, коломыйки, гопаки и тому подобное. Кульминационной точкой были танцы «вприсядку» — гопак. Здесь соревновались все парни на выносливость, упорство, красоту и исполнения танца. Коллегия судей присуждала награду за первое и второе место. Тот, кто получил первую награду, становился «героем танцевального вечера» и в течение недели ходил, как павлин».
Добавлю здесь, что мастером гопака был мой папа, и даже в преклонном возрасте не отказывал себе в удовольствии на забавах пойти вприсядку. И меня с детства научил, и я даже победил на каком-то детском конкурсе. Но передадим дальше слово Скоценю:
«В зимнее время украинский Львов жил своей настроенчески-веселой праздничной жизнью. В настоящее время приезжали во Львов театральные ансамбли Карабиневича, Когутяка, Стадника, театры Тобилевича, «Заграва». Украинский Львов в то время уже не мог жаловаться на недостаток всяких представлений. Особо проводили громкие балы, Маланкины вечера, встречи Нового года. Карнавал стягивал во Львов из провинциальных городов и окрестностей украинскую молодежь и старшее общество. Была возможность повеселиться, а то и жениться.
Под звуки капели незабываемого «Ябця» — Яблонского кружили грациозные элегантные пары в вихрях вальса и настроенческих танго до самого белого утра. Объединялись молодые сердца, звучало пение «старой войны» — «Ой, там в Ольховке, там девушка была», то снова на перемену — «А там у Львові музики грають, танець жваво йде, дівочі очі як зорі сяють, любка всім перед веде»… Львов оживал, Львов забавлялся. Карнавальные вечеринки во Львове имели свою известность и состаявшуюся традицию. Особенно отличались балы «Красной Калины», которые из года в год проходили в просторном зале Украинского Народного дома на улице Рутовского (там, где и находился филиал Академической гимназии), или в прекрасных помещениях на ул. Японской».
Иногда таким балам не хватало культуры, и об этом написала Мелания Нижанкивская в фельетоне «Ах, эти бальные воспоминания» («Навстречу», 1935 г., № 5)
«Удивили меня, попросту поразили богатство и требовательность женских бальных нарядов. Тогда я верила, что каждая из дам может себе действительно заказать такое замечательное платье. Но впоследствии узнала, как это делается. Всякие ежедневные счета попросту не платятся, это все идет на бальное платье, и то на первоклассное.
Действительно ли только поверхностный вид одежды удовлетворяет — начала я сомневаться. Не должны ли мы этот наряд составлять своим лицом, походкой, тем всем, что называем прелестью женщины? Не является ли само собой разумеющимся долгом каждого культурного человека показать себя в приличной, даже в очень элегантной одежде, но быть хорошо одетой — значит ли в то же время дорого одетой?!
Сколько прегрешений против хорошего вкуса находим именно в тех, дорогих костюмах! Первый и важнейший принцип — уметь носить свой туалет. Или не заметили мы, что артистки всегда хорошо выглядят? Это разъясняется в большой степени их талантом носить свой костюм. И что с того, что матушка приобретет дочери лучшее платье, когда эта дочь попросту не умеет в нем двигаться, ходит как опутанная, а красота тяжело заплаченного костюма пропадает.
Вот где задача для нас, женщин, — вводить культуру поведения — культуру ходьбы, улыбки в нашу повседневную жизнь. Будем приятными не только для гостей, но и для самих себя — тогда будем иметь успех даже в очень скромном платье — зато платье должно быть не только модным, но и индивидуальным.
Уже и имеем пережиток с давних времен, что наши панночки должны выжидать, пока их кто-то милостиво из сильного пола на танец пригласит. Теперь уже приходят со своими танцорами, как в военные времена в Вене. Но когда и тот танцор любит больше буфет и карты, чем соседку, то что тогда?! Не забывайте, что в нынешние твердые и трезвые времена девичьи мечты не перевелись».
Клуб интеллигенции
Этот клуб был создан с приходом советов, и разместился он в 1939–1941 гг. на ул. Ягеллонского, 7. 22 января 1940 г. здесь произошло досадное происшествие, сыгравшее для многих известных польских писателей трагическую роль, а вскоре обросшее слухами и легендами. Все началось с того, что Владислав Дашевский, известный театральный сценограф, пригласил в ресторан, который был одновременно и клубом, несколько польских литераторов, а среди них Владислава Броневского, Тадеуша Пейпера, Александра Вата, Анатоля Стерна, Шемплинскую, Леона Пастернака и нескольких актеров.
По свидетельствам современников, которые не были очевидцами, события развивались так. Где-то хорошо за полночь известный поэт Владислав Броневский начал читать свой известный стих о шпике, и тут его арестовал советский офицер. Поднялась суматоха, которая переросла в драку. Появилась милиция и НКВД-исты. Большинство мужчин были арестованы. Выглядело это все как спланированная провокация. Подтверждал эту версию и тот факт, что этой же ночью были арестованы литераторы, которых в клубе не было.
По версии профессора Стейнгауза, который тоже свидетелем не был, все выглядело иначе: «Когда они сидели за столиками и уже выпили несколько водок, пришла актриса Орановская с советским офицером и села напротив Броневского и начала с ним кокетничать. Офицера это возмутило, и он дал ей пощечину. Броневский бросился на офицера».
От легенд перейдем к свидетельствам очевидцев. Поэт Александр Ват, между прочим, вспоминает, что один знакомый, которого он подозревал как сексота, предупреждал его не идти на ту забаву в ресторан. Но Ват, который ожидал ареста, как и остальные львовяне, в любую минуту, решил, что посещение ресторана не должно внести какие-то особые изменения в его судьбу.
«Мы сидели в кабинете за очень большим столом. В том же кабинете был еще один небольшой столик в углу. Через некоторое время пришел некий лысый тип и сел за тем столиком с актрисой польского театра, о которой было известно, что она путается с советами и не советами, хорошая такая блондинка… Я несколько раз спросил Дашевского, по какому случаю он собрал нас, но он только потирал руки и говорил: «Увидишь! Увидишь!» Потом спросил нас, позволим ли, чтобы к нашей компании присоединился известный советский историк искусства, и показал на лысого. Мы, конечно же, не были против… Лысый садится в конце стола, имея за собой дверь, заслоненную шторой, с одной стороны сидит актриса, а с другой Скуза… И вот я вижу, как Скуза наклоняется к этой актрисе, что-то ей говорит, а между ним и актрисой сидит этот советский. И тут неожиданно советский дает Скузу в морду, стаскивает скатерть, все летит со стола…
