Археологические прогулки по Риму - Гастон Буасье
Мы ничего не сказали о парках и садах, что может показаться странным, когда речь идет о сельском доме; но об этом говорить довольно трудно. Именно они меньше всего сохранились на старинных виллах. Чтобы судить о том, чем они должны были быть, у нас имеются только кое-какие картины, где они изображены, худо ли, хорошо ли, да некоторые фразы писателей, мимоходом сообщающих о них. Эти свидетельства далеко не полные и лишь наполовину удовлетворяют наше любопытство, но, по крайней мере, они имеют то преимущество, что вполне согласны между собою. Среди пейзажной живописи, украшавшей древние дома, были найдены, не то в Помпеях, не то в Риме, несколько картин с изображением садов: это правильные аллеи, с двух сторон тесно обсаженные буковыми деревьями, пересеченные под прямым углом. В центре обыкновенно нечто вроде круглой площади с бассейном, где плавают лебеди. То здесь, то там стоят маленькие зеленые беседки, сделанные из плетеного тростника и обвитые виноградом, в глубине их видна мраморная колонна или статуя и вокруг нее скамьи, чтобы гуляющие могли немного отдохнуть. Эти картины заставляют вспомнить слова Квинтилиана, наивно выражающие вкусы того времени: «Может ли быть что-нибудь красивее рассадки деревьев ромбом так, чтобы, куда ни посмотри, только и были видны одни прямые аллеи?» Писатели прибавляют к этим сведениям некоторые любопытные подробности. Из описаний Плиния Младшего видно, что в его садах, как и в пейзажах, о которых только что говорили, аллеи были окаймлены настоящими стенами из зелени. Так, он очень любит описывать нам одну прекрасную платановую аллею, которой он гордится. «Мои платаны, – говорит он, – покрыты плющом, который, обвиваясь вокруг ствола и ветвей и переползая с дерева на дерево, связывает их все вместе». Между деревьями, чтобы стена была плотнее, сажали буксы[82], а позади буксов – лавр, чтобы окончательно заполнить пустые пространства. Самшит особенно играет важную роль в римских садах. Он не только образует бордюры в цветниках, подходящим образом обрамляя причудливые рисунки клумб, но его также подрезают самым странным образом. Не довольствуются тем, что делают из него пирамиды или придают ему форму вазы, как в Версале; то желают, чтобы он изображал смотрящих друг на друга животных, то образуют из него буквы, чтобы сделать известным имя владельца или работника! Такие фантазии вошли в моду со времен Августа: можно бы подумать, что римляне, опьянев до известной степени от своих удач, сделались чувствительнее к тому, что Сен-Симон называет «горделивое удовольствие насиловать природу». В то же самое время, как они пытаются ввести деревню в город, они прививают город деревне. Чтобы сравнять участок, где будут воздвигнуты их виллы, они срывают горы, засыпают долины. В своих садах они любят лишь деревья, рост которых остановлен или форма изуродована. Конечно, некоторые умные люди, в особенности поэты Гораций, Проперций, Ювенал, протестуют против таких причуд. Сенека громко заявляет, что он предпочитает «ручьи, теченье которых не стеснено насильем, бегущие, как того хочет природа, и луга, прелестные в своей безыскусственности»; но тем не менее Сенека жил на виллах самой последней моды; у него были подрезанные изгороди, подстриженные самшиты, изуродованные деревья и всякие другие фокусы, которые он находил смешными: действительно, легче смеяться над модой, чем освободиться от нее.
Впрочем, очевидно, что сады и парки далеко не имели тогда того значения, какое они получили у нас. Это видно