И. Кравченко - Музеи Ватикана

К сюжету, на который была создана эта находящаяся на той же стене, что и предыдущая, фреска, Боттичелли обратился первым из ренессансных художников. События, изображенные здесь, описаны в ветхозаветной книге Числа и рассказывают о том, как «начальники общества», двести пятьдесят именитых мужей, которыми предводительствовали Корей, Дафан и Авирон, решились вопрошать Моисея, освободившего их по повелению Бога из египетского рабства, почему он и его брат Аарон поставлены выше всего народа Израиля. «Моисей, услышав это, пал на лице свое, И сказал Корею и всем сообщникам его, говоря: завтра покажет Господь, кто Его, и кто свят, чтобы приблизить его к Себе; и кого Он изберет, того и приблизит к Себе» (Числа, 16:4–5). После этого Моисей велел каждому завтра принести кадильницу и воскурить ее.

В центре композиции художник изобразил, как восставшие наказаны Богом за дерзость — разлетаются кадильницы, которые они принесли «пред лице Господне», а сами дерзнувшие в ужасе падают наземь. Слева жилища зачинщиков вместе с ними и их домочадцами проваливаются сквозь землю, а справа толпятся те двести пятьдесят человек, которые тоже пошли против божественной воли и вот-вот будут истреблены. Боттичелли соединяет древние и современные ему реалии, например одеяния Моисея и тех персонажей, которые наряжены по моде XV века, а первосвященник Аарон представлен в папской тиаре. Художник перенес действие в Рим, запечатлев на заднем плане в центре арку Константина, символизирующую здесь торжество высшего, божественного закона. Справа изображены античные руины, которые должны напоминать о сокрушении непокорных.

Разделенная на три сцены композиция выглядит одним целым. Этому способствует не только единый пейзаж, в который помещено все изображение, но и эмоциональная волна. Она пробегает от левого края фрески через центр и несколько гаснет в группе людей справа, но, будучи подхваченной Моисеем с печатью праведного гнева на челе, воздевающим руки, вспыхивает вновь. Сложный ритм, которому подчинено настроение картины, становящийся то сильнее, то слабее, — одна из особенностей, отличающих живопись Боттичелли.

В числе нескольких мастеров, приглашенных папой римским расписывать Сикстинскую капеллу, был и Пьетро Перуджино. На северной стене, живописный фриз которой посвящен сценам из жизни Христа, сохранились две фрески этого художника (три работы находились на алтарной стене, но были уничтожены по приказу папы Павла III, чтобы освободить место для «Страшного суда» Микеланджело). Одна из них — «Крещение», в работе над ней Перуджино помогал кто-то из его учеников, возможно, Пинтуриккьо, написавший некоторые фигуры и пейзаж.

Перуджино изобразил Христа, стоящего в воде, Иоанна Крестителя — на камне, а вверху — Бога Отца с ангелами. Живопись главы умбрийской художественной школы отличалась мягкостью и гармонией, красивыми позами и жестами персонажей, плавной, круглящейся композицией картин. Например, все второстепенные участники изображенной сцены — те, кто смотрит на крещение Христово и внимает вдали проповедям Иисуса и Иоанна, — хотя и стоят в разнообразных, непринужденных позах, образуют расходящиеся влево и вправо дуги. Тонкий рисунок тел, драпировок, реки Иордан и гор сочетается с мягкими, насыщенными и глубокими цветами, которыми написана фреска: желтым, красным, голубым, оливковым.

Действие у Перуджино разворачивается на фоне итальянского пейзажа, а некоторые персонажи сцены выглядят современниками художника, поскольку одеты по тогдашней моде. Отсюда возникает ощущение, что представленное событие живописец ощущал как вневременное.

Вторая из написанных Перуджино в Сикстинской капелле композиций воссоздает эпизод, приведенный в Евангелии от Матфея. Иисус спросил учеников, за кого они Его почитают, Петр сказал, что за Христа, Сына Божьего, и услышал в ответ: «…и Я говорю тебе: ты — Петр [камень], и на сем камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее; и дам тебе ключи Царства Небесного…» (Матфей, 16:18–19).

Художник приближает сцену с Петром, вставшим перед Христом на колени и принимающим ключи в окружении апостолов, к переднему краю фрески. Величественность фигур подчеркнута огромной площадью за ними, ее резко уходящей вдаль перспективой и изображенным на заднем плане храмом, поднимающимся до небес и символизирующим Церковь Христову. Вдали голубеют мягко стелющиеся горы, и эти распахивающиеся дали усиливают масштабность происходящего события. По сторонам от храма помещены триумфальные арки — символы торжества божественного закона. Они изображены в разных ракурсах: одна — увиденной справа, другая — слева, и создается впечатление выгнутого на дальнем плане пространства, а вся композиция, в которой фигуры впереди расположены на манер фриза, напоминает живописную панораму.

Цвета одежд, в которые облачены участники главной сцены и персонажи вдали — голубые, желтые, сиреневые, травянисто-зеленые, красные, — и цвет церковного купола создают богатую колористическую гамму, которая сочетается с серыми тонами остальной архитектуры, написанной почти что в технике гризайли.

Композиция данной работы была повторена Перуджино в его картине «Обручение Марии» и в одноименной работе его ученика Рафаэля.

Когда Микеланджело, скульптору, архитектору и художнику Высокого Возрождения, предстояло по заказу папы Юлия II расписать свод Сиктинской капеллы, перед ним стояла сложнейшаая задача. До него никто из ренессансных мастеров не создавал работ такого масштаба — площадь поверхности, которую предстояло покрыть изображениями, составляла около 600 м2, к тому же это был потолок, да еще и очень высокий.

Первоначально Микеланджело хотел написать фигуры двенадцати апостолов, а оставшееся пространство заполнить орнаментом. Вскоре он отказался от этой идеи, и на свет родился новый сложный и интересный замысел, позволивший мастеру проявить не только свои способности художника, но и те, что он выказывал в скульптуре и архитектуре. Огромный сводчатый плафон, прорезанный треугольными распалубками — вот вся настоящая архитектура, которая оказалась в распоряжении Микеланджело. А он в добавление к ней создал иллюзорную архитектуру, расчленив с ее помощью зеркало плафона на множество полей и заполнив их изображениями библейских сцен и отдельных персонажей. Благодаря четкой живописной программе роспись, в которой насчитывается множество фигур и композиций, выглядит единым целым.

В центральной части по главной оси большие композиции чередуются с малыми, обрамленными фигурами так называемых «рабов» — сильных обнаженных юношей — и щитами с тематическими «рельефами». В парусах свода Микеланджело нарисовал огромных пророков и сивилл, по сторонам от которых написал «скульптурные группы» путти-атлантов, поддерживающих нарисованные капители, а в распалубках изобразил предков Христа. Художник соблюдал строгое чередование пространственных планов: если, например, «истории» в центре выглядят отнесенными дальше от зрителя и за ними уже видно «небо», то те же пророки и сивиллы — сидящими ближе к нему.

Все персонажи отмечены могучей физической силой, которая особенно видна в обнаженных фигурах, здесь Микеланджело написал их много, иногда вне сюжетов. Взять хотя бы «рабов», их, по выражению французского философа и историка искусства Ипполита Тэна, «героическую наготу и грозные мышцы». Впрочем, все тела, и нагие, и одетые, выписаны скульптурно, словно вылеплены кистью, и напоминают холмистые ландшафты, которые вздымаются даже под тканью одежд. Микеланджело потому так любил изображать ничем не прикрытую живую плоть, что стремился в человеческой физике выразить вещи метафизические. Идея, которая двигала им, несколько лет в одиночку расписывавшим, лежа на высоких лесах, свод Сикстинской капеллы, — мощь духа, создавшего Вселенную. А венцом творения художник видел сильного, исполненного жизненной энергии человека, которого Господь утвердил на земле.