Матвей Ганапольский - Чао, Италия!
То есть, взамен величия руин они получили новое величие – Италию как бренд.
Все итальянское – это лучшее, самое модное и, кстати, самое дорогое.
В эпоху Интернета простая арифметическая величина потеряла значение – сейчас от нации требуется не просто арифметически больше, а качественно лучше.
И я, благодаря твоему рассказу, пытаюсь понять, как нации удалось перешагнуть постимперскую депрессию.
– Тут есть некий общий секрет, – усмехнулся Букалов. – Вдова академика Сахарова Елена Георгиевна Боннэр на одной конференции в Турине перефразировала знаменитую фразу английского поэта XVIII века Сэмюэля Джонсона, и получилось вот что: «Антиамериканизм – последнее прибежище негодяев».
Вот смотришь на этот антиамериканский общий дух, который особенно силен в левацкой европейской среде, и думаешь, а откуда он взялся?
Мне это хорошо объяснил один итальянец. Он сказал удивительную фразу: «Это комплекс облагодетельствованного человека».
После войны Италия была очень бедной страной. Вот эти знаменитые кадры из итальянских неореалистических фильмов, где мужик в дырявой майке ест половину луковицы на обед – это не было преувеличением. Итальянцы проснулись после фашистского угара абсолютно нищими.
И тогда появился пресловутый план Маршалла – план восстановления Европы.
Итальянцам были предложены деньги.
И они, в отличие от Сталина, которому тоже были предложены деньги, их взяли. Но тут нужно знать, что итальянцы обладают высочайшей культурой труда. Например, они строят лучшие дороги.
Однажды я двигался по дороге, где уже давно почти никто не ездит. Эта дорога была построена в 30-е годы и соединяла Могадишо и Аддис-Абебу. Вначале наш «газик» ехал по какому-то разбитому асфальту, а потом вдруг выехал на роскошное шоссе с широкими мостами.
Я был потрясен: такое шоссе, тут, в середине Африки, на экваторе, при немыслимой жаре? Но мне немедленно объяснили, что это дорогу, соединяющую Абиссинию и Сомали, построил Муссолини.
Вот эта генетическая память высокой культуры труда дала свои всходы после войны. И уже через десять лет средняя семья ездила в своем маленьком «фиатике», майка рабочего была уже без дырки, а вместо луковицы ели настоящую еду.
Свою роль сыграла и антифашистская прививка – после войны была принята новая республиканская конституция. Италия провела референдум и отказалась от монархии, потому что монархия запятнала себя сотрудничеством с фашизмом и тем, что привела к власти Муссолини.
Эта конституция провозгласила все ценности прав человека, которые практически в полном варианте перекочевали в нее из Всеобщей декларации прав человека.
А главный тезис, который был отражен в новой конституции: «Италия – это демократическая республика, основывающаяся на труде». То есть, конституция с этого начинается. Конечно, любую конституцию можно забыть, как это иногда делается в других странах, но в Италии, как оказалось, ее приняли не зря: есть президент республики – гарант конституции, есть избираемый парламент, есть конституционный суд.
Деньги американских благодетелей были использованы на благо страны. Но ирония судьбы в том, что бывших благодетелей потом часто не любят – не хочется вспоминать свое нищее прошлое.
Однако, так или иначе, итальянская нация проявила все признаки политической зрелости, и Италия сейчас именно такая, как она есть – со всеми плюсам и минусами.
Конечно, если ты просто заехал на пару дней посмотреть исторические развалины или неделю плещешься в море, то кроме цены на гостиницу тебе ничего особенного знать не нужно.
Но если ты действительно хочешь хотя бы немного понять эту удивительную страну, то стоит обратить внимание на наш с тобой разговор. Потому что мы говорим не только о традициях и нравах одной из древнейших цивилизаций мира, но и о поучительной истории, в которой, как в капле воды, отражаются судьбы всех остальных стран Европы и мира.
Часть четвертая
Ватикан
Крест и картошка
Наверное, вы наблюдали по телевизору подобную рекламу. Она может рекламировать что угодно, но принцип ее один – бархатистый голос, после показа товара крупным планом, игриво воркует: «Чудо технологий! Новый телевизор „4D“ нашей разработки – пожалуй, лучший телевизор в мире!»
Конечно, вам становится интересно, кто именно решил, что это лучший телевизор.
У вас есть три варианта.
Это решили те, кто его производит.
Так решили те, кто его рекламирует.
И третий вариант – так считают те, кто оказался настолько смелым, что смотрел на нем фильм.
Но подтвердить свое мнение они не могут, потому что сразу после просмотра были отправлены в больницу со сложным вывихом глаз, причем всем коллективом.
Однако, когда вы смотрите эту рекламу в сотый раз, то замечаете ссылку внизу кадра, в которой сообщается: «По версии такого-то журнала».
Подобный рекламный ход гениален!
Конечно, вы не будете проверять, что именно писал упомянутый журнал, тем более что его название мелькнуло на экране с космическим свистом, а сам журнал выпускается в одном экземпляре, который успешно потерян.
Но, в голове у вас остается ощущение, что кто-то, крайне авторитетный, сказал об этом телевизоре, что он лучший.
Подобная реклама вызывает у меня тошноту, но сам слоган мне нравится. И я даже готов его немедленно употребить, правда, по другому поводу.
В моем случае реклама будет звучать так:
«Город Львов – пожалуй, самый красивый город в мире!»
И вам не нужно искать никаких сносок, чтобы узнать, по чьей версии он самый красивый.
Это моя версия.
Я там родился и вырос, поэтому спорить со мной бесполезно.
Когда-нибудь я напишу толстую книгу, в которой расскажу, как невероятной красоты дома, брусчатка на мостовой, пышные клены, трамвайная узкоколейка и даже старое кладбище могут сформировать мировоззрение ребенка.
Думаете, не могут?
Легко!
И одна история из моего детства имеет прямое отношение к этой главе.
Дело было в середине 60-х, когда я, младший школьник, ехал с мамой на трамвае.
Я обожал львовский трамвай. Во Львове трамвай ходит по узкоколейке, и я любил наблюдать прибывающий вагон, который подлетал к остановке на огромной скорости, так мне тогда казалось. В те времена еще ходили крохотные, довоенные то ли польские, то ли немецкие вагоны и, даже в моем детстве, они уже были старые. Вагоны были сделаны из дерева, и на резких поворотах колеса оставались на рельсах, а сам деревянный корпус вагона угрожающе наклонялся вместе с пассажирами.
А еще я любил львовский трамвай за вагонный ритуал.
Там, где трамвайные пути лежали одноколейкой, на конечной остановке вагоновожатый, который рулил вагоном в одном его конце, легко снимал управляющие накладные рычаги со своих мест, гордо шел через вагон, преисполненный ощущением своей миссии, и, проследовав в его противоположный конец, насаживал рычаги на такие же штыри, соединенные с управлением. Потом он дергал за звонок, и трамвай отправлялся в обратном направлении.
Точно такое делают в метро или в электричках, но там вы этого не видите. А тут все происходит на ваших глазах. И позже, когда вагон тронется в путь, вы можете протиснуться на заднюю площадку и стоять на том самом месте, где только что был вагоновожатый. Вы можете сесть на его высокий металлический стульчик и, уважительно трогая металлические штыри и глядя на убегающие рельсы, представлять себе, что это именно вы ведете вагон, только почему-то задом наперед.
Я очень уважал львовских вагоновожатых.
У всех людей было одно рабочее место, а у них два.
Я смотрел, как они легким нажатием на рычаг, приводят в движение трамвай, набитый людьми. И хотя проезд стоил очень дорого – три копейки, я ездил на трамвае пять раз в день, выделяя пятнадцать копеек из своего скудного бюджета на кино и честно отдавая их на конечных остановках строгим кондукторам, с горечью наблюдая, как мои три копейки превращаются в хрустящий билет с оторванным неровным краем.
Так вот, в тот день я ехал с мамой на трамвае по Привокзальной площади, мимо костела Святой Эльжбеты.
Мы с ней ежедневно проезжали мимо этого великолепного строения, и главной моей мечтой было попасть внутрь, потому что мама говорила, что там стоит огромный орган.
Но это были 60-е годы двадцатого века – разгар воинствующего атеизма, и костел всегда был закрыт, хотя власти приспособили его огромный подвал к текущему моменту – там хранили запасы картошки для всего города.
Перед входом в костел, слева и справа, стояли специальные плоские камни, с двумя выдолбленными продолговатыми углублениями. Тот, кто хотел помолиться, становился на колени в эти углубления.
Понятно, что так стоять было больно, но ходившие сюда католики, в основном старики и старушки, стояли коленями на камнях часами.
Мы ехали с мамой в моем любимом трамвае, я сидел у окна и, привычно бросив взгляд на собор, увидел такую картину: у входа в костел, стоя коленями на камне, молилась женщина. А справа, за углом, метрах в двадцати стоял грузовик, из которого лопатами в подвал сгружали картошку.
