Затерянный город Z. Повесть о гибельной одержимости Амазонией - Гранн Дэвид
В обществе бушевали яростные споры относительно протекания рек и расположения гор, границ городов и городков, размеров океанов. Не менее бурными были дебаты о том, кому принадлежит приоритет в том или ином открытии — а значит, слава и богатство. Зачастую дискуссии касались самых фундаментальных вопросов нравственности и человеческого существования. Кто они, новооткрытые племена, — дикари или цивилизованные люди? Надлежит ли обращать их в христианство? Происходит ли современное человечество от одной-единственной древней цивилизации — или же таких цивилизаций было множество? Попытки ответить на эти вопросы нередко порождали непримиримые противоречия между так называемыми кабинетными географами и теоретиками, тщательно изучавшими все поступавшие сведения, и исследователями-скитальцами, работавшими «в поле». Некий чиновник общества, выслушав гипотезы одного исследователя Африки, дал ему следующую отповедь: «Вы можете лишь точно описывать то, что видели; предоставьте ученым, которые остаются здесь, собирать данные, поступающие от множества путешественников, дабы выработать теорию». В свою очередь, путешественник Спик порицал географов, которые «сидят себе в мягких тапочках и критикуют тех, кто занимается полевыми исследованиями».
Пожалуй, самые жаркие баталии разгорались вокруг проблемы истоков Нила. Когда в 1858 году Спик объявил, что обнаружил, откуда берет начало эта река (в озере, которое он назвал Виктория), многие члены общества, предводительствуемые Бёртоном, его бывшим спутником по путешествиям, отказывались ему верить. Спик выражался о Бёртоне так: «Б. — из тех, кто не может заблуждаться, из тех, кто никогда не станет признавать собственную ошибку». В сентябре 1864 года эти двое, некогда, во время экспедиции, спасшие друг друга от неминуемой смерти, должны были схлестнуться на одном открытом собрании. Лондонская «Таймс» заранее назвала это событие «гладиаторскими боями». Однако перед самым началом собрания пришедших уведомили, что Спик не может явиться: накануне он отправился на охоту, и его нашли мертвым; выяснилось, что он выстрелил в себя. «Господи помилуй, он покончил с собой!» — по слухам, воскликнул Бертон, пошатнувшись на трибуне; позже Бёртона видели в слезах, он вновь и вновь твердил имя своего бывшего компаньона. Хотя никто так и не доказал, что выстрел был сделан преднамеренно, многие, подобно Бёртону, предполагали, что именно затянувшиеся яростные дискуссии стали причиной смерти человека, отвоевавшего собственную жизнь у пустыни. Десятилетием позже подтвердилось, что заявление Спика о том, что он открыл истоки Нила, имело под собой все основания.
В первые годы существования общества самым ярким воплощением эксцентричности и отваги его членов служил сэр Фрэнсис Гальтон. Этот кузен Чарльза Дарвина был вундеркиндом и к четырем годам уже выучился латыни. В дальнейшем он сделал громадное количество изобретений. В их числе был вентилируемый цилиндр; аппарат под названием «освежитель нервов», периодически увлажнявший его голову, чтобы он не уснул во время своих нескончаемых штудий; подводные очки; а также особый паровой двигатель с вращающимися лопастями. Он страдал от периодических нервных срывов («мозговых растяжений», как он их именовал) и был одержим маниакальной жаждой измерить и подсчитать практически все на свете. Он количественно оценивал: чувствительность слуха животных (с помощью своей трости, способной издавать почти неслышный свист); эффективность молитв; среднюю продолжительность жизни представителей всевозможных профессий (у адвокатов — 66,51; у врачей — 67,04); точную длину веревки, необходимую для того, чтобы сломать шею преступнику, но не лишить его головы; а также уровни скуки (на заседаниях Королевского географического общества он измерял интенсивность ерзания каждого участника собрания). К сожалению, Гальтон, как и многие его коллеги, был убежденным расистом и пытался измерить уровень умственного развития человека, а позже прославился как отец евгеники.
В иные времена его мания измерения могла бы сделать Гальтона обычным сумасшедшим. Но, как однажды заметил биолог-эволюционист Стивен Джей Гулд, «никто не выразил зачарованность этой эпохи числами так, как это сделал прославленный кузен Дарвина». И не было места, где эту страсть разделяли бы сильнее, чем в Королевском географическом обществе. В 1850-х Гальтон, получивший в наследство достаточно денег, чтобы не обременять себя заурядной службой, вступил в общество и, при его поддержке и руководстве, занялся исследованием Южной Африки. «Мною овладела тяга к странствиям, — писал он, — я был точно перелетная птица». Он наносил на карту и документировал все, что мог: широты и долготы, топографию, животных, климат, племена. Вернувшись со славой, он получил золотую медаль Королевского географического общества — самую престижную награду в этой области. В 1854 году Гальтон был избран в правление общества, где на протяжении следующих четырех десятилетий занимал самые разные посты, в том числе — почетного секретаря и вице-председателя. Гальтон и его отряд (сплошь мужчины, только в конце XIX века незначительным большинством голосов удалось принять в общество двадцать одну женщину) начали атаку, как писал Джозеф Конрад о таких солдатах географии, «с севера и юга, с востока и запада, завоевывая клочок правды там, клочок правды здесь, а иногда бесследно исчезая, будучи поглощены той тайной, которую их сердца столь настойчиво желали раскрыть».
— Какие материалы вы ищете? — спросила меня одна из архивисток.
Я уже спустился в небольшой читальный зал, располагавшийся в подвале. Книжные полки, залитые искусственным светом, ломились от путеводителей, атласов и переплетенных экземпляров «Протоколов заседаний Королевского географического общества». Большую часть коллекции общества, включающей в себя свыше двух миллионов карт, ценных предметов, фотографий и отчетов об экспедициях, несколько лет назад перенесли из этих, как их называли, «диккенсовских условий» в кондиционированные катакомбы, и я видел, как сотрудники снуют туда-сюда, входя в них через боковую дверь и выходя обратно.
Когда я сказал архивистке, что разыскиваю бумаги Фосетта, она бросила на меня озадаченный взгляд.
— Что такое? — спросил я.
— Видите ли, многие из тех, кто интересуется Фосеттом, несколько… как бы вам сказать…
Она исчезла в катакомбах, и ее голос затерялся вдали. Ожидая ее возвращения, я пролистал несколько отчетов об экспедициях, организованных при поддержке общества. Один из них описывал путешествие 1844 года, возглавляемое Чарльзом Стартом и его помощником Джеймсом Пулом: они обследовали австралийскую пустыню в поисках мифического внутреннего моря. «Жара здесь настолько сильна, что… волосы у нас перестали расти, и ногти стали хрупкими, как стекло, — писал Старт в дневнике. — Всех нас поразила цинга. На нас обрушилась жестокая головная боль, ломота в суставах, у нас распухли десны, и в них появились язвы. М-ру Пулу делалось все хуже и хуже; наконец кожа на его мышцах почернела, и он перестал владеть нижними конечностями. 14-го числа он внезапно скончался». Внутреннего моря в Австралии никогда не существовало, и эти отчеты показали мне, сколь многое в географических открытиях основано на тактических ошибках и фантазиях — на неудачах, а не на успехе. Может быть, общество и покорило мир, но лишь после того, как мир покорил его членов. В длинном списке тех, кого общество принесло в жертву, Фосетт попадает в особую категорию — и не живых, и не мертвых, или, по выражению одного писателя, «живых мертвецов».
Вскоре архивистка вернулась из хранилища с полудюжиной папок в обложках из крапчатой кожи. Когда она положила их на стол, с них полетела лиловатая пыль.
— Придется вам надеть вот это, — сказала она, передавая мне пару белых перчаток.
Натянув их, я раскрыл первую папку: из нее вывалились желтоватые, ломкие от ветхости письма. На страницах видны были слова, написанные невероятно мелким и косым почерком, выведенные слитно, точно в шифровке. Это был почерк Фосетта. Я взял один из листков и расправил его на столе перед собой. Письмо датировалось 1915 годом и начиналось так: «Дорогой Ривз». Имя было знакомое, и я открыл один из справочников Королевского географического общества и просмотрел именной указатель. Эдвард Эйрст Ривз работал куратором картографического отдела общества с 1900 по 1933 год.
