Затерянный город Z. Повесть о гибельной одержимости Амазонией - Гранн Дэвид
В Средние века и эпоху Возрождения на картах рисовали: азиатскую птицу, разрывающую людей на части; немецкое пернатое, светящееся в темноте; обитателей Индии — с шестнадцатью пальцами на ногах, песьими головами и прочим; африканских гиен, чьи тени заставляют собак неметь; существо под названием василиск, убивающее своим дыханием.[25] Самым страшным местом на карте считалась земля Гога и Магога, чьи армии, как предупреждала книга Иезекииля, однажды придут с севера, чтобы уничтожить народ израильский, «как туча, чтобы покрыть землю».[26]
При этом карты отражали вечное стремление человека к более притягательному предмету — раю на земле. Среди главных ориентиров у тогдашних картографов числились Фонтан юности, в поисках которого Понсе де Леон обшаривал Флориду в XVI веке, и Эдемский сад, о котором Исидор Севильский, энциклопедист VII века, писал, что он полон «всевозможных видов деревьев, дающих материал для жилищ и плоды, и есть в нем также древо жизни».
В XII веке эти пылкие фантазии еще больше воспламенило письмо, появившееся при дворе византийского императора и написанное, по слухам, неким загадочным правителем — пресвитером Иоанном. В нем говорилось: «Я, пресвитер Иоанн, господин господствующих, и никто из царствующих на этой земле не сравнится со мной богатством, доблестью и силой. Семьдесят два царя являются моими подданными». И далее: «В стране нашей мед течет и молоко изобилует. В одной из областей наших никакая отрава не причиняет вреда, и не квачет крикливая лягушка, не водятся там скорпионы, и не ползают по траве змеи. Ядовитые животные не могут обитать в этом месте и причинять вред».[27] Хотя это письмо, вероятнее всего, было писано в качестве некой аллегории, его приняли как доказательство существования земного рая, и составители карт охотно помещали этот рай в неизученные области Востока. В 1177 году папа Александр III отправил своего личного лекаря, чтобы тот передал «моему дражайшему сыну во Христе, прославленному и полновластному царю индийцев, служителю веры, мои приветствия и апостольское благословение». Доктор так никогда и не вернулся назад. Однако церковь и королевские дворы на протяжении столетий продолжали отправлять своих посланцев на поиски этого легендарного царства. В 1459 году просвещенный венецианский картограф Фра Мауро создал одну из самых подробных карт мира. Наконец-то изображение мифического королевства пресвитера Иоанна исчезло из Азии. Вместо этого Мауро написал поверх территории Эфиопии: «Qui il Presto Janni fa residential principal» — «Здесь пресвитер Иоанн главное обиталище держит».
Даже в 1740 году, по прошествии многих лет, ученые полагали, что лишь менее ста двадцати областей земного шара подробно и верно нанесены на карту. Точных портативных часов тогда не существовало, и у моряков не было способа определить долготу, которую проще всего вычислить, исходя из отсчета времени. Корабли натыкались на скалы и садились на мели, когда капитаны были убеждены, что находятся в открытом море, за сотни миль от берега; таким образом бесплодно погибли тысячи людей и огромное количество груза, который мы теперь бы оценили во многие миллионы долларов. В 1714 году британский парламент объявил: «Определение Долготы имеет весьма важное Значение для Великобритании и безопасности Военного и Купеческого Флота, а равно и для развития Торговли» — и предложил премию в размере двадцати тысяч фунтов (нынешний эквивалент — двенадцать миллионов долларов) за «Практичное и Полезное» решение этой проблемы. Над ней бились величайшие ученые. Большинство из них надеялись использовать для определения времени положение Луны и звезд, однако Джон Гаррисон, признанный победителем в 1773 году, предложил более удобное решение — хронометр весом три фунта, с бриллиантовыми и рубиновыми осями и подпятниками.
Хронометр Гаррисона применялся с успехом, однако и он не помогал справиться с главной трудностью, преследовавшей создателей карт: расстоянием. Европейцы еще не достигли самых дальних концов земли — Северного и Южного полюсов. Кроме того, они пока почти не изучили внутренние области Африки, Австралии, Южной Америки. Картографы выводили на этих территориях простое и заманчивое: «Не исследовано».
В XIX веке, когда Британская империя разрослась еще больше,[28] несколько английских ученых, адмиралов и купцов основали организацию, чьей задачей стало создание карты мира, основанной на наблюдениях, а не на воображении: этой организации предстояло уточнить и очертания материков, и все, что лежит внутри этих контуров. Так в Лондоне, в 1830 году, родилось Королевское географическое общество. В учредительном заявлении сообщалось, что общество намерено «собирать, обрабатывать и публиковать… новые интересные факты и открытия»; построить хранилище для «лучших книг по географии» и «полного собрания карт»; иметь у себя самое сложное и совершенное оборудование для картографических и топографических исследований; а также помогать снаряжать путешественников, отправляющихся в экспедиции. Все это было частью его главной задачи — нанести на карту буквально каждый клочок земного шара. «Не было ни единого квадратного фута поверхности нашей планеты, куда Друзья общества не должны были хотя бы попытаться попасть, — позже заявлял один из председателей этой организации. — Это наша профессия. Это наша цель и призвание». Хотя общество выступало и своего рода прислужницей Британской империи, его задачи все же отличались от предшествующей эпохи географических открытий, когда конкистадоров наподобие Колумба отправляли в неведомые земли во имя Бога, ради золота и славы. Нет, Королевское географическое общество стремилось к исследованиям ради самих исследований, во имя нового бога — Науки.
За считанные недели после своего создания общество привлекло в свои ряды около пятисот членов. «[Оно] почти целиком состояло из мужчин с высоким социальным положением, — отмечал один из секретарей организации, добавляя: — Таким образом, его можно было бы назвать в какой-то степени светским общественным институтом, к членству в котором должен стремиться каждый, кто на что-то претендует». В первом списке членов общества значились выдающиеся геологи, гидрографы, натурфилософы, астрономы и видные офицеры, а также носители герцогских, графских и рыцарских титулов. Дарвин вступил в общество в 1838 году, а позже его примеру последовал его сын Леонард, который в 1908 году был избран председателем общества.
Снаряжая все новые и новые экспедиции по всему свету, общество привлекало в свои ряды не только искателей приключений, ученых и аристократов, но и разного рода эксцентричных личностей. Промышленная революция, сделавшая условия жизни низших классов просто чудовищными, в то же время невероятным образом обогатила британский средний и высший класс: их представители вдруг обнаружили, что могут себе позволить такое дорогостоящее хобби, как постоянные путешествия. Отсюда такой расцвет деятельности всякого рода богатых дилетантов в викторианском обществе. Королевское географическое общество стало прибежищем для таких людей, а кроме того, стало подспорьем для менее обеспеченных своих членов, таких, как Ливингстон, чьи экспедиции нуждались в финансировании. Многие из входивших в общество были странноваты даже по викторианским меркам. Так, Ричард Бертон выступал в защиту атеизма и многоженства настолько яростно, что его супруга во время его отлучки в экспедицию вставила в одну из его рукописей следующее заявление: «Я горячо протестую против его религиозных и нравственных воззрений, идущих вразрез с достойной и благородной жизнью».
Неудивительно, что подобные члены общества представляли собой весьма неуравновешенную компанию. Бертон вспоминал, как на одном собрании, куда явилась его жена и другие родственники, он пришел в такое негодование после того, как его оппонент «изрыгнул лживые измышления», что стал размахивать указкой в направлении участников собрания, которые «глядели на меня так, словно я — тигр, который вот-вот на них прыгнет, или как будто я намерен пронзить указкой, точно копьем, моего оппонента, вставшего со скамьи. Словно чтобы еще больше оживить эту сцену, братья и сестры моей жены где-то в углу пытались удержать своего отца, старца, который прежде никогда не бывал на публичных прениях и который в безмолвной ярости медленно поднимался с места, слыша, как меня обвиняют в ошибочности утверждений». Много лет спустя другой член общества признавался: «Вероятно, путешественники — не самые подходящие люди для того, чтобы создавать из них какую-то организацию. Собственно, можно даже сказать, что они и стали путешественниками благодаря некоторой своей асоциальности и потребности регулярно удаляться от всех своих ближних на максимально возможное расстояние».
