Архитектурные излишества: как полюбить Москву. Инструкция - Павел Александрович Гнилорыбов
Сейчас Москва значительно проигрывает Петербургу по числу красивых подъездов (?), потому что в советские годы капитальный ремонт не щадил дореволюционное великолепие.
Отправьтесь в Петровско-Разумовское
В мире неоднократно пытались строить утопические города, например, Бразилиа, новую столицу латиноамериканской страны. Но то, что с треском проваливалось либо становилось уделом узкого кружка интеллектуалов, неожиданно воплотилось на севере Москвы. Отправляйтесь на территорию современной Тимирязевской сельскохозяйственной академии, чтобы в этом убедиться!
Петровская академия находилась слишком далеко от города, чтобы соблазны разгульной столицы влияли на ее студентов. В состав Москвы земли будущей Тимирязевской академии войдут только в 1917 году. Да, студенты нередко наведывались в город, но проще было организовать «пикник» на своей территории. Похожую заботу о царскосельских воспитанниках проявил Александр I, он разместил Лицей не в самом центре Петербурга.
Город-утопия должен воплощать в жизнь регулярный, в меру композиционный метод укрощения пространства. Наши окрестности, конечно, не Петербург, но будут «полинейнее» остальной Москвы. Строгая Лиственничная аллея является ниткой, на которую нанизаны жемчужины зодчества.
В 1860-е годы видный архитектор Н. Л. Бенуа, как раз явившийся посланцем Петербурга, строит поразительное здание на месте бывшего усадебного дома Разумовских, на самый верх которого «сажает» башню с часами. Получилась типично европейская ратуша, вокруг которой возник – нет! – не римский форум, а вполне симпатичное московское пространство вроде давно испустившей дух Собачьей площадки. Приемами «города-сада» и наметившейся в 1920-е годы дискуссии о деурбанизации явно пользовался и Борис Иофан, строивший здесь общежития в советскую эпоху.
Относительно свободная от застройки местность позволяла воплотить здесь какой угодно, самый фантастический план. Топонимическая составляющая была настолько пустой, что дала нам феноменальный проезд Соломенной Сторожки, по сути, небольшого домика. Даже самые заурядные строения в районе Петровской академии порождали личностей мирового масштаба – например, гениальный архитектор Константин Мельников появился на свет как раз в той самой Соломенной Сторожке, которой нужно посвящать элегии, песни и монографии (это все в будущем).
Достаточно заглянуть за административное здание префектуры САО на Тимирязевской улице, чтобы увидеть уменьшенную копию монумента «Родина-Мать», исполинского Ленина и другие работы скульптора Евгения Вучетича.
Самые знаменитые жители утопического города всегда находят покой там, где и стяжали свою славу. Как мы знаем, А. М. Дмитриев, А. Ф. Фортунатов, Г. М. Турский, М. И. Кантор, Н. В. Вильямс, Н. С. Нестеров, много сделавшие для родного учебного заведения, похоронены в Тимирязевском лесу.
Жители утопического города не страдают короткой памятью и ревностно охраняют свое прошлое. Да, сейчас его не сразу разглядишь за многоэтажными домами. Но здесь по-прежнему шепотом рассказывают об убийстве нечаевцами студента Ивана Иванова, с интересом заглядывают в деревянные дома бывшей Петровской академии, горюют о погибшей в советское время церкви из усадьбы Петровско-Разумовское. Утопия тем и хороша, что своей традицией, пусть и 150-летней, сможет задавить любое чужое влияние на ее территорию.
Тимирязевская академия с ее окрестностями – это еще и самый старый в городе трамвайный павильон в Красностуденческом проезде, и огромная голова «Родины-матери» на территории мастерской Вучетича, и замечательный парк «Дубки».
Пара слов о высотности
Русские города до революции росли скорее вширь, чем ввысь: это позволяло колокольням церквей и пожарным каланчам формировать незабываемую небесную линию, создавать ощущение атмосферной и старинной застройки. Жилые же здания очень долго оставались низкими – еще не сформировался рынок земли, участки стоили довольно дешево.
Самое высокое жилое здание Москвы XVII века – палаты Нарышкиных на Петровке – равно современному трехэтажному дому. Первое пятиэтажное здание – на Ильинке, в пределах богатого Китай-города – мы встречаем только в 1870-е годы. Путешественники в вопросах этажности не замечали резкой разницы между Москвой и Пензой. Чеховский Ванька «на деревню дедушке» пишет как раз о зданиях в два-три этажа. Лишь перед революцией жилищный бум в Петербурге заставил дома подрасти – в Москве накануне Первой мировой даже собирались строить «американский» дом высотой в тринадцать этажей. В 1917 году средняя этажность в городе составляла около 1,5.
Конструктивистские поселки советской эпохи тоже весьма соразмерны человеку – максимум пять-шесть этажей. Сталинское жилье лишь вдоль основных проспектов было высоким, достигая 14-этажной отметки. После Второй мировой начался бум малоэтажных сталинок коттеджного типа.
Современная индустриальная застройка, уносящая человека в 30-35-этажную высь, совершенно чужда российским архитектурным традициям, мешает развивать архитектурное зрение, заслоняет горизонт и порой уничтожает вид на некогда великолепные ландшафтные композиции. Небоскреб в России всегда являлся лишь центральной доминантой ансамбля (Главное здание МГУ, Дворец Советов), но «лес тучерезов» никогда не правил отраслью. Нам нужно не «в небеса шарахать железобетон», а стремиться к традиционной высотности русских городов. Отрадно, что все больше девелоперов возвращаются к комфортной застройке, равной в нашей стране 3–8 этажам.
Москва собачья
Человек привык считать свое племя вершиной эволюции. Люди участвуют в войнах, занимаются торговлей, возводят пышные здания, устанавливают спортивные рекорды, изобретают вечный двигатель и пьют пиво в придорожных забегаловках. Однако на планете мы делим жизненное пространство еще с десятками тысяч существ. На время сойдем с трона истории и понаблюдаем, как на столицу влияли братья наши меньшие. Существуют маршруты «Москва златоглавая», «Москва кабацкая», почему бы не пройтись по Москве собачьей?
Домик Муму
Начнем неторопливую прогулку со старинной Остоженки, где жила главная собака классической русской литературы. «В одной из отдаленных улиц Москвы, в сером доме с белыми колоннами, антресолью и покривившимся балконом, жила некогда барыня, вдова, окруженная многочисленною дворней», – начинает свое печальное повествование о судьбе Муму И. С. Тургенев. Скромный особнячок (№ 37) в 1840-1850-х годах снимала мать писателя, Варвара Петровна Лутовинова. Она считается главным прототипом барыни из рассказа. У Тургенева сложились неважные отношения с матерью, в доме на Остоженке он бывал наездами и в сумме провел здесь около года.
В саду чудом уцелел вяз той эпохи. Вероятно, мимо него проходил Герасим, отправляя Муму в последний путь. Возле Крымского брода молчаливый великан взял лодку и начал грести в сторону Воробьевых гор. Прохладные воды Москвы-реки простились с собачкой, а школьники продолжают спорить о мотивах преступления на
