Полет сокола - Смит Уилбур
Внезапно король выбросил руку вперед — крошечное, почти игрушечное, копье описало высокую сверкающую дугу и вонзилось в опаленную солнцем землю.
— Север! — взревела толпа. — Байете! Великий Черный Слон посылает нас на север!
— Мы отправляемся на север, в поход против макололо, — сообщил Ганданг. — Мой отряд уходит на заре. — Он помолчал и с улыбкой заметил: — Мы еще встретимся, Бакела.
— Если боги будут к нам благосклонны, — кивнул майор.
Ганданг положил руку ему на плечо, чуть сжал и отвернулся.
Медленно, не оборачиваясь, индуна исчез во тьме, наполненной пением и рокотом барабанов.
— Твои ружья всем хороши, но вот беда — перезаряжать их нужно, — ворчливо заметил Мзиликази. — Когда идешь с ними в бой, нужно иметь быстрых лошадей, иначе не успеешь снова положить в ствол порох и пулю.
Зуга сидел на корточках возле тронного кресла — так он провел уже почти месяц. Король каждый день присылал за чужеземцем, и тому приходилось часами выслушивать мудрые замечания и поглощать в огромных количествах полусырое мясо, запивая его бессчетными горшками пива.
— Если нет лошадей, то мои воины догонят стрелков после первого же залпа. Так мы разгромили воинов гриква и подобрали на поле боя больше трехсот ваших драгоценных ружей…
Зуга согласно кивал и улыбался про себя, представляя, как амадода используют эту тактику против английского пехотного полка.
Мзиликази прервался, чтобы осушить очередной горшок пива, потом перевел взгляд на блестящие пуговицы красного мундира, наклонился и дернул за одну из них. Майор с неохотой вынул из кармана складной нож, осторожно отрезал пуговицу и протянул ее королю. Мзиликази радостно ухмыльнулся и повертел ее на солнце.
«Осталось только пять», — мрачно подумал Зуга.
Он чувствовал себя рождественской индейкой, которую ощипывают перышко за перышком. Медные бляхи с лацканов, кокарда со шлема и даже пряжка с пояса давно перекочевали к королю.
— А бумага… — начал было майор, но Мзиликази лишь весело отмахнулся.
При всем своем маразме и алкоголизме — по подсчетам Зуги, он выпивал по семь галлонов пива в день — старик сохранил изворотливый ум и прекрасно умел торговаться. Он держал майора в напряжении с таким же искусством, с которым дразнил народ во время праздника, прыгая по арене с копьем в руках.
Вот и теперь при первом же упоминании о концессии Мзиликази отвернулся и занялся делом молодой пары, стоявшей перед ним на коленях. Их обвиняли в преступлении, и королю предстояло вынести приговор.
В тот день, болтая с Зугой, король между делом успел принять посланников, принесших дань от трех вассалов, наградить молодого пастуха, спасшего стадо от льва, приговорить к смерти другого, который пил молоко прямо из вымени доверенной ему коровы, и выслушать донесение гонца из отряда, сражавшегося на севере против макололо.
Девушка была прелестна, с длинными изящными руками и ногами и красивым круглым лицом. Приоткрыв в страхе полные, изящно очерченные губы, она крепко зажмурила глаза, чтобы не видеть королевского гнева, и дрожала всем телом. Юноша, стройный и мускулистый, состоял в отряде холостяков, которые еще не завоевали привилегии «войти к женщинам».
— Встань, женщина, чтобы король увидел твой позор, — прогремел голос обвинителя.
Робко, не разжимая глаз, девушка оторвала лоб от пыльной земли и села на пятки.
Над крошечным бисерным фартучком выпирал обнаженный живот, тугой, как барабан, и круглый, как спелый плод.
Король сгорбился в кресле, подумал некоторое время и спросил воина:
— Ты отрицаешь это?
— Не отрицаю, Нкоси Нкулу.
— Ты любишь эту девку?
— Больше жизни, мой король.
Голос воина звучал хрипловато, но без дрожи.
Король поразмыслил еще.
Зуга уже не раз наблюдал, как Мзиликази вершит суд. Иногда королевские решения были достойны Соломона, однако варварская жестокость приговоров ужасала.
Король повертел в руках ритуальное копье, хмуро качая головой, затем протянул оружие юноше, стоявшему перед ним на коленях.
— Вскрой этим лезвием утробу женщины, которую любишь, извлеки оттуда то, что нарушает закон и обычай, а потом вложи мне в руки.
В ту ночь Зуга так и не смог заснуть. Отбросив одеяло, он поспешил на опушку акациевой рощи. Его долго рвало, вместе с рвотой выплескивался ужас перед увиденным.
Наутро крики девушки еще звенели у него в ушах, Мзиликази же был, по обыкновению, весел и словоохотлив. Горшок за горшком он вливал в гостя кислое пиво, хотя у того выворачивало нутро, и вспоминал многочисленные эпизоды из своей долгой, богатой событиями жизни, ярко описывая детство и юность, проведенные в далекой стране Зулу.
Неожиданно, безо всякого перехода, он произнес:
— Скажи слова из своей бумаги.
Внимательно выслушав условия концессии, король задумался.
— Охотиться на слонов и рыть ямы, — пробормотал он. — Ты просишь не так уж много. Напиши, что ты будешь делать это в землях ниже Замбези, к востоку от Иньяти и выше Лимпопо.
Не будучи вполне уверен, что на сей раз король говорит серьезно, майор поспешно написал дополнение к своему бессвязному юридическому документу.
С помощью майора король трясущейся рукой вывел большой неровный крест.
«Мзиликази: его рука», — приписал Зуга.
С детским наивным восторгом король приложил печать к горячему сургучу и передал документ индунам, дабы те могли выразить свое восхищение. Мзиликази повернулся к англичанину и вздохнул. В слезящихся старческих глазах сквозила печаль.
— Теперь ты получил все, что желал, и, наверное, захочешь уйти.
Майор почувствовал укол совести, но от ответа не уклонился:
— Когда начнутся дожди, я не могу охотиться, к тому же в моей стране по ту сторону моря меня ждет много дел. Я должен уйти, но я вернусь, Нкоси Нкулу.
— Я дам тебе дорогу на юг, Бакела‑Кулак, — благосклонно кивнул Мзиликази. — Иди с миром и возвращайся поскорее, потому что твое присутствие радует меня. Хоть ты и юн, твои слова полны мудрости.
— Оставайся с миром, Великий Слон.
Зуга поднялся на ноги и вышел за ворота королевского крааля. Шагал он легко, на душе было радостно. Трофеи превзошли все ожидания: концессия в кармане мундира, пятьдесят шесть фунтов золота в сундуке, каменная птица Зимбабве и три отличных слоновьих бивня. Впереди открывалась дорога на юг, к мысу Доброй Надежды и дальше, в Англию.
Ветер, слабый отголосок муссона, дул с берега, но небо оставалось низким и серым, дождь налетал порывами, падая перламутровой пылью.
«Черная шутка» приближалась к берегу. Мичман Феррис, самый младший офицер, делал замеры углов с подветренного борта и диктовал данные старшине‑сигнальщику, а тот быстро вычислял расстояние до берега и записывал данные на грифельной доске, чтобы капитан мог сверить их со своими.
На носу стоял матрос с лотлинем. Он громко считывал с отметок показания глубины, потом снова, раскрутив над головой, забрасывал лотлинь вперед и снова считывал, когда корабль проходил над затонувшим грузом.
— Шесть футов под килем!
Кроме глубины и характерных черт берегового ландшафта, капитану Кодрингтону приходилось учитывать цвет воды, вид бурунов и водоворотов на отмелях и быстро принимать решения, руководствуясь инстинктом моряка. На карту, составленную тридцать лет назад капитаном королевского флота Оуэном, он предпочитал не полагаться.
— Еще на один румб, — бросил он рулевому.
Корабль повернул к земле, и все, кто был на палубе, сморщили носы.
— Работорговцы! — воскликнул Феррис.
В тот же миг раздался крик впередсмотрящего:
— Дым по правому борту! На берегу реки!
— Далеко от устья?
— Мили две, сэр.
Впервые после выхода из Занзибара Кодрингтон позволил себе поверить, что успел, — призыв любимой женщины, попавшей в руки негодяя, не окажется безответным.
— Готовьтесь к бою, Денхэм, но орудия пока не выкатывайте.
Клинтон старался сохранять официальный тон, но лейтенант усмехнулся:
