Полет сокола - Смит Уилбур
— Ты с ней по доброй воле? — настаивал Ганданг, и Джуба кивнула. — Хорошо, пусть будет так.
С трудом оторвав взгляд от девушки, он выпустил ее руку и повернулся к Робин:
— Белая женщина, работорговцы, которых ты ищешь, совсем рядом. — Его улыбка снова стала насмешливой. — Ты найдешь их на следующем перевале.
Он исчез так же тихо и быстро, как появился; воины плотной черной колонной ушли следом и через несколько минут исчезли за поворотом извилистой тропы.
Первым из слуг вернулся старый Каранга. Он смущенно выглянул из‑за колючей изгороди, виновато переминаясь на тонких ногах, словно журавль.
— Почему ты сбежал, когда был мне нужен? — спросила Робин.
— Номуса, я боялся не сдержать гнев при виде этих псов матабеле, — дрожащим голосом проскрипел старик, отводя глаза.
Из кустарника робко выползали носильщики. Через час все были в сборе и горели рвением, стремясь поскорее двинуться в путь — в направлении, противоположном тому, куда скрылись воины иньяти.
* * *
Робин нашла работорговцев там, где и говорил Ганданг. Трупы валялись на перевале кучами, словно листья, наметенные осенним ветром. Почти у всех были смертельные раны в горле или груди — признак того, что под конец они сражались, как и подобает матабеле. Победители вспороли убитым животы, выпуская на волю их дух. Эту последнюю почесть оказывают тем, кто сражается доблестно.
Грифы не упустили своего: они хлопали крыльями и с хриплыми криками перелетали с трупа на труп, ссорились между собой, терзая мертвую плоть так, что тела дергались, как живые. Вверх поднимались пыль и вырванные в драке перья, шум стоял невероятный. Вокруг на деревьях и окружающих утесах сонно сгорбились уже насытившиеся птицы. Нахохлившись и вобрав в плечи лысые чешуйчатые головы, они переваривали содержимое набитых зобов, чтобы вновь вернуться к пиршеству.
Слушая хриплый хор стервятников, люди молча переступали через истерзанные пыльные останки, напоминавшие о том, что все смертны. Миновав перевал, они стали торопливо спускаться по дальнему склону, бросая назад испуганные взгляды.
У подножия холма журчал ручеек. Ниточка чистой воды вытекала из родника посреди склона и вилась от одного тенистого водоема к другому. Робин велела разбить лагерь на берегу и сразу ушла, взяв с собой Джубу. Казалось, в ущелье обитала сама смерть, и нужно было скорее смыть ее гнойное прикосновение. Робин вошла в воду, подставила голову под тонкую прозрачную струйку, падавшую в небольшой пруд, и зажмурилась, стараясь выбросить из головы ужасную картину. Джуба, повидавшая на своем коротком веку много смертей, в том числе и более ужасных, как ни в чем не бывало плескалась и резвилась в зеленоватой воде.
Робин выбралась на берег и натянула рубашку и брюки прямо на мокрое тело — в такую жару одежда высыхала за несколько минут. Закручивая волосы жгутом на макушке, она окликнула Джубу, но девушка не обратила на нее внимания и, тихо напевая, продолжала плести венок из цветов ползучей лианы, нависшей над прудом. Робин оставила ее в покое, вскарабкалась по склону и скрылась за поворотом тропы.
Джуба посмотрела вслед и вдруг заволновалась. Она не понимала, почему вдруг не послушалась доктора, и немного боялась оставаться одна. Настроение было непривычным — странное смутное волнение, словно она ждала, сама не зная чего. Она встряхнула головой, снова запела и вернулась к своей забаве.
На берегу, полускрытый ползучей листвой, к стволу дикой смоковницы прислонился высокий воин. Косые лучи солнца, падающие сквозь лесную листву, делали его похожим на пятнистого леопарда. Он стоял так уже давно, невидимый и неподвижный, привлеченный к водоему плеском воды и веселым пением. Воин наблюдал за двумя женщинами, невольно сравнивая бескровную белизну с лоснящейся темной кожей, тощую угловатую фигуру — с обильной нежной плотью, маленькие острые груди и соски цвета сырого мяса — с идеально круглыми пышными полушариями, темными и блестящими, как мокрый уголь. Узкие мальчишеские бедра смотрелись жалко рядом с великолепным широким тазом, способным вынашивать славных сыновей, а маленькие тощие ягодицы не выдерживали сравнения с истинно женственными — полными и лоснящимися.
Ганданг понимал, что впервые в жизни пренебрегает своим долгом. Ему следовало быть на расстоянии многих часов пути отсюда, вести отряд воинов на запад, но в крови взыграло безумие, и он не устоял — остановил отряд и в одиночку вернулся по Дороге гиен.
— Я краду время короля так же, как Бопа крал его скот, — говорил он себе. — Но это лишь небольшой отрезок одного дня, и после стольких лет, которые я посвятил отцу, он не будет сердиться.
Молодой индуна знал, что это не так. Сын или не сын, любимый или нет — для непокорных у короля Мзиликази было лишь одно наказание.
Чтобы вновь увидеть девушку, Ганданг рисковал жизнью. Несколько лишних слов с незнакомкой, дочерью человека, умершего смертью предателя, грозили ему той же позорной смертью.
«Сколько мужчин вырыли себе могилу своим собственным умтондо!» — вздохнул он, дожидаясь, пока белая женщина покинет водоем.
Наконец она прикрыла тощее мальчишеское тело тесными уродливыми одеждами и позвала за собой прелестное дитя. Индуна напряг всю свою волю, пытаясь внушить Джубе остаться. Белая женщина, рассердившись, исчезла за деревьями, и воин немного расслабился, с наслаждением наблюдая за купающейся девушкой. Бледно‑желтые цветы сияли на темной коже, на груди и плечах блестели капли воды, как звезды на полуночном небе. Джуба напевала детскую песенку, которую Ганданг хорошо знал, и он невольно стал беззвучно подпевать.
Девушка поднялась на берег и, стоя на белом, как сахар, песке, принялась отряхивать воду. Не переставая напевать, она наклонилась, длинные тонкие пальцы с розовыми подушечками обхватили ногу и медленно спустились от бедра к лодыжке, стряхивая влагу…
Ганданг, стоя у нее за спиной, громко ахнул. Джуба мгновенно выпрямилась и повернулась к нему. Она дрожала, как вспугнутая лань, глаза расширились и потемнели от страха.
— Я вижу тебя, Джуба, дочь Тембу Тепе, — произнес он обычное приветствие.
Голос воина звучал хрипло, дыхание перехватывало.
Страх исчез из глаз девушки, в них загорелись золотистые огоньки, как солнечные лучи в чаше с медом.
— Я посланник короля и требую права дороги, — промолвил Ганданг и коснулся ее плеча. Джуба вздрогнула, по коже поползли мурашки.
«Право дороги» — обычай, пришедший с южного побережья, с древней родины матабеле. Такого права Сензангахона потребовал от Нанди — «Сладостной», но Сензангахона не чтил закона и проник под запретный покров. Вследствие этого проступка у него родился незаконный сын Чака, «Червь в животе», будущий король зулусов и бич этой страны, тот самый Чака, от тирании которого увел свое племя на север вождь Мзиликази.
— Я верная служанка короля, — робко ответила Джуба, — и не могу отказаться утешить того, кто следует по дороге с королевским поручением.
Она улыбнулась ему — улыбкой не бесстыдной, не вызывающей, а ласковой, доверчивой и полной восхищения. Сердце молодого воина сжалось.
Воин был с ней ласков, очень ласков, так спокоен и терпелив, что девушке самой не терпелось оказать ему услугу, о которой он просил. Она желала этого так же сильно, как и он. Ганданг показал ей, как сделать гнездо для него между скрещенными бедрами, и Джуба легко откликнулась на его прикосновения, но отчего‑то у нее перехватило дыхание, и она не смогла ответить ему.
Он был в ее гнезде, и она чувствовала, как сердце и все тело переполняет странное незнакомое беспокойство. Девушка пыталась пошевелиться, высвободить плотно сжатые бедра и раскрыть их для него, пыталась впустить его в себя. Она не могла больше выносить это сухое, дразнящее трение его тела о внутреннюю поверхность бедер. Ей хотелось ощутить, как мужчина погружается в теплую зовущую влагу, которую она дарит ему, ощутить, как он скользнет глубоко внутрь ее тела. Но уважение к обычаям и законам было в нем столь же сильно, как его мускулистое тело. Ганданг держал ее, не выпуская, и вдруг Джуба почувствовала, что его объятия ослабли — на белый песок мощной струей брызнуло семя. В этот миг девушку охватила такая горечь, что она едва не расплакалась.
