Побег - Марк Эзрович Виленский
А на бабушкину воркотню, что кавалер подозрительный и деньги у него большие да темные. Алина цедила, глядя в телеэкран:
— Ну, что вы, мать, такая недоверчивая! Уголовники так себя не афишируют. Наверно, правда в какой-нибудь закрытой организации, на спецобъекте. Москва ведь, тут много всего. А может, и химичит, ну и что? Сейчас все химичат, кто как может.
— Ну уж неправда.
— Что «неправда»? Вы мне еще будете сказки рассказывать! — зло усмехнулась Алина. — Не химичат только трусы и блаженные дурачки.
— Ну, неправда, — упрямо возражала бабушка.
— Мать, уйдите к себе в комнату, прошу вас! На работе нервотрепка, так тут еще дома моральные диспуты. Дайте голове отдохнуть.
И бабушка вставала и уходила, а что у нее в эту минуту делалось на душе, абсолютно никого на свете не интересовало.
И вот теперь бабушка, откинув край одеяла с уха и услышав голос Нины, успокоилась, — слава богу, не этот страшный Толик. Нина была хорошей, доброй девочкой. Связывали ее с Элей десять лет сидения за одной партой, но были они очень разные и, конечно же. обречены на полное расхождение в будущем, однако пока еще остаточное детское взаимопритяжение, эффект площадки молодняка, действовало.
Голоса из передней переместились в Алинину комнату — видимо, гостью пригласили к телевизору. Бабушка стала задремывать, но вдруг дверь открылась и кто-то тихонько подошел к постели. Ба приоткрыла глаз и увидела рядом Нину. Миленькая мышка в очках, склонившись, участливо рассматривала Анастасию Дмитриевну. Та даже чуть испугалась.
— У вас давление? — шепотом спросила Нина.
— Да, в ушах звенит.
— Хотите, бабушка Тася, я вас вылечу?
— Это как же, милая? Да ты зажги свет и садись.
Нина включила торшер, подтащила к постели стул.
— У меня обнаружились биосенсорные способности, как у Паолы Шавгулидзе. Вы читали про нее. надеюсь?
— Это которая ладонями?
— Вот именно. Ну. у меня, конечно, не так много биоэлектричества, как у Паолы, но все-таки. Лягте на спину, бабушка Тася. Вот так. чуть пониже голову. — И Нина стала медленно водить ладошками надо лбом и висками старухи, иногда задевая за волосы и брови. — Чувствуете приятное тепло? Чувствуете? Вы думайте о чем-нибудь приятном, расслабьтесь.
Анастасии Дмитриевне и впрямь как будто стало приятно и тепло.
— Но вообще-то от гипертензии лучше помогает не биоэлектричество, а акупрессура. — продолжала уютно, негромко болтать Нина. — Это знаете, что такое? Ну, про акупунктуру вы, конечно, знаете — иглоукалывание, а акупрессура — это без иголок, а нажатием пальцев. Вот так, — и Нина стала легонько нажимать пальцами одной ей ведомые точки на лбу, у переносицы и за ушами Анастасии Дмитриевны.
— Потерпите, бабушка Тася, зато без давления проснетесь.
— Откуда ты все это знаешь, девочка?
— Из журналов из разных, а потом я ведь все-таки в медучилище. Теперь ложитесь на живот, затылком кверху. Дайте я вам помогу перевернуться. — И девушка заботливо помогла старухе повернуться спиной кверху.
Теперь Нинины пальцы пошли плясать по затылку, шее и верхней части спины Анастасии Дмитриевны. От точечной прессуры она перешла к обыкновенному массажу.
— Массаж воротничка оттягивает кровь от мозга, — объясняла Нина, разминая спину бабушки над лопатками. — Так, теперь поворачивайтесь обратно, бабушка Тася!
Бабушка повернулась — опять-таки с Нининой помощью, — и Нина увидела, как мелкая слезинка пробирается из мокрого глаза вниз по овражкам морщин.
— Вам больно? — с ужасом спросила Нина.
— Нет. что ты, девочка! — Анастасия Дмитриевна утерла слезу краем пододеяльника. — Наоборот, хорошо, спасибо тебе. Не обращай внимания.
Неловко было бы объяснять этому полуребенку, что за последние тридцать лет ее никто не погладил по голове, даже сын Андрюша, когда приходил в больницу в семьдесят втором.
— Ну, а как у вас дома? — чтобы перевести разговор на другое, — спросила Анастасия Дмитриевна, — Довольны вашей богомолкой?
— А вы разве не знаете? — чуть не крикнула Нина. — Вам Эля ничего не рассказывала?
— Она мне ничего не рассказывает, только приказывает и отчитывает.
— Что вы! У нас же такое потрясное событие произошло!
Анастасия Дмитриевна знала, что Виноградские где только не искали няню для Мити, Нининого братика, пока, наконец, мать Нины, ежедневно пробегавшая к троллейбусу мимо церкви у метро «Сокол», не додумалась поговорить со старушками, стоящими на паперти. И одна в белом платочке, чистенькая, собиравшая милостыню, согласилась пойти в няньки. И все вроде было хорошо, Митя много гулял с новой няней, порозовел.
— Какое же у вас событие стряслось? — спросила Анастасия Дмитриевна.
— А то, что мама поехала в Люберцы, у них там филиал института, а в электричке глядит — по проходу нищенка-старушка пробирается с внучонком, милостыню собирает: «Подайте на внучонка-сиротку, мать родами умерла, отца в шахте завалило». Глядь, а это наша нянька Фиса с Митькой. Представляете? Мама чуть в обморок не упала, закричала так, что весь вагон повскакал, решили, что мать нашлась, которую считали погибшей в роддоме. Ну, конечно, сами понимаете, мы эту преподобную Фису-Анфису вытурили. И вот теперь опять проблема, кому с ребенком сидеть. Маме хоть уходить из аспирантуры, а у нее кандидатская на носу. А я тоже не могу занятия пропускать. В общем, кошмар какой-то!
В это время в комнату заглянула Эличка.
— Нинка, ты что, тоже заснула тут? Иди скорее — Пугачиха поет!
— Спите, бабушка Тася, послезавтра еще один сеанс сделаем! — Нина еще раз провела ладонью по седым негустым волосам Анастасии Дмитриевны, погасила торшер и вышла.
На следующий день, часа в три дня Эличка в вязаной пегой кофте, покачиваясь на каблучках, жала кнопку звонка своей квартиры. Раззз, еще рраззззз. «Померла, что ли». — подумала Эля и полезла неверной рукой в свою холщовую суму за ключом. Сегодня она покачивалась не из кокетства, — ее мутило, нужно было срочно, в секунды добраться до туалета. В двенадцать позвонил Толик, сказал, что у него «окно в графике». Они поехали в «Националь», быстренько позавтракали — у Толика были там свои ребята официанты. Эличка испытала жгучие муки стыда — уж там-то, в престижном «Национале» был совершенно необходим кожаный пиджак. Эличке казалось, что никто из сидевших за столиками не поверил в ультра модность ее кофты, а все сразу догадались, что это вигониевое рукоделье снято со старой бабки. Толик подливал ей яично-желтого, густого, как подсолнечное масло, ликера, а сам пил едва-едва — за рулем все-таки. Но взял с собой из ресторана цветастую бутылку и кулек с жареными куриными пупками. «Хотя табака у нас сегодня идут с четырех, но родному все сделаем», — сказал, вручая пакет, официант с лицом
