Знание-сила, 2009 № 12 (990) - Журнал «Знание-сила»
Московский аукцион
15 июня 1939 года Великобритания прислала в Москву очень опытного переговорщика, уже принимавшегося участие в переговорах с СССР в 1935 году, сэра Уильяма Стрэнга. В опубликованных уже после его смерти мемуарах Стрэнг так охарактеризовал ход англо-франко-советских переговоров: «Одна за другой позиции сдавались русским. В конце концов русским была уступлена большая часть того, что они требовали. Весь текст согласованного проекта договора представлял собой уступку русским». Наконец, 31 июля 1939 года Чемберлен в кратком официальном заявлении сообщил о направлении в Москву английской и французской военных миссий, которым предстояло вести переговоры о заключении военной конвенции.
Заметим, что в отечественной историографии постоянно муссируется факт, что Великобритания (и в какой-то мере Франция) заранее взяли курс на срыв военных переговоров, о чем якобы говорит слишком непредставительный состав военных делегаций. Как ни парадоксально, отечественные историки повторяют слова немецкого посла в Лондоне Герберта фон Дирксена, который писал о составе британской миссии: «Адмирал. практически находился в отставке и никогда не состоял в штате Адмиралтейства; генерал — точно такой же простой строевой офицер; генерал авиации — выдающийся летчик и преподаватель летного искусства, но не стратег..» Сам по себе напрашивается вопрос: какие же серьезные переговоры может вести делегация, укомплектованная столь незначительными людьми? На самом деле делегация была вполне представительной. Кто же в них входил?
Полному адмиралу сэру Реджинальду Эйлмеру Рэнфарли Планкетту-Эрнлу-Эрле-Драксу было 59 лет, и он занимал посты главного морского адъютанта Его Величества и командующего морским командованием Нор — а это было самое важное из всего пяти существовавших командований ВМС (прикрывало вход в Темзу). Кроме того, Дракс имел большие связи с британским истеблишментом — он был младший сын 17-го барона Дансани и за время своей долгой карьеры успел послужить и в боевых частях, и на высших административных должностях, и в Адмиралтействе. Королевские ВВС представлял маршал авиации (что соответствует званию генерал-лейтенанта) сэр Чарлз Стюарт Барнет, который с 1939 года, после трех лет командования Управлением боевой подготовки, был назначен генеральным инспектором Королевских ВВС. Третий член делегации — генерал-майор Томас Джордж Гордон Хейвуд — как нельзя лучше подходил для подобной работы, так как имел большой опыт военно-дипломатической службы — в 1932–1936 годах он был военным атташе во Франции. Говорить о том, что в состав делегации британский кабинет умышленно включил случайных людей, никак невозможно. Делегация была в полной мере представительной и компетентной.
Что касается французской делегации, то ее возглавлял командующий I военным округом (Лилль) и член Высшего Военного Совета дивизион ный генерал Жозеф Эдуард Айме Думенк. Главное — он был доверенным лицом самого Мориса Гамелена, первого человека в вооруженных силах Франции. Остальные члены французской делегаций были менее значительными фигурами; ВВС представлял генерал Мариаль Вален, ВМС — капитан 2-го ранга Вийом.
Но состав делегаций не настолько уж важен: англичане взяли курс на затягивание переговоров. И для этого они имели вполне объяснимые резоны — они не хотели торговать территориями третьих стран, тем более стран-союзников, таких, как Польша, посчитав это аморальным. Британские политики надеялись, что сам факт ведения переговоров будет играть сдерживающую роль в отношении Германии. А если Германия все же решилась бы начать военные действия, игнорируя «советскую угрозу», можно было бы уже вести переговоры, исходя из конкретной ситуации — здесь бы и правительство Польши пошло на уступки, поскольку речь шла бы о выживании страны. На это надеялась британская дипломатия, не верившая, что советско-германский пакт может быть подписан, а лишь рассматривая подобную угрозу. Надеялась и полностью проиграла «большую игру» таким игрокам, как Сталин и Гитлер.
А пока англо-французские военные делегации неторопливо плыли в Ленинград на пароходе «Куин Мэри», Риббентроп, получивший наконец «добро» фюрера, форсировал события. Решающим днем стало 3 августа, когда Вайцзеккер направил в Москву на имя посла графа Фридриха Вернера фон дер Шуленбурга телеграмму с пометкой «Срочно. Совершенно секретно»: «Ввиду сложившейся политической ситуации и в целях ускорения мы заинтересованы продолжить беседы по более конкретным вопросам в Берлине во имя нормализации германо-советских отношений». Посол поспешил встретиться с Молотовым. Однако в посольство после более чем часовой беседы он вернулся разочарованным, сообщив в Берлин, что у не го сложилось впечатление, что «советское правительство в настоящее время намерено заключить соглашение с Англией и Францией, если они примут все требования Советов».
Опытный Шуленбург довольно точно оценил ситуацию: действительно, Сталину было бы значительно выгоднее получить свободу рук именно от респектабельных западных держав, а не от слишком непредсказуемого Гитлера. В этом случае все территориальные приобретения СССР были бы «освящены» соглашением с западными демократиями и были бы значительно более «легитимны», чем в случае согласия на них со стороны явного агрессора, каким являлась нацистская Германия. Возможно даже, что на этом этапе переговоры с Германией были для Сталина лишь одной из мер давления на Великобританию и Францию.
Но к этому времени Гитлер уже убедил себя в том, что договоренности с СССР будут достигнуты. 8 августа он, пока еще даже не имея сведений о согласии Сталина на крупномасштабные переговоры, заявил: «Советское правительство не станет воевать против нас. Они наверняка попытаются извлечь для себя выгоду за счет Прибалтийских государств или Польши, не прибегая при этом к военным действиям». Теперь Гитлер лишь торопил Риббентропа, выказывая готовность идти на любые уступки Советскому Союзу — тем более что, как показывают его последующие высказывания (например, в октябре 1939 года), он считал будущий договор ничего не значащей бумагой, лишь хорошим тактическим ходом.
Но Сталин пока не был настроен ускорять переговоры. Только 12 августа Астахов сообщил в Имперское министерство иностранных дел, что Молотов дал согласие на начало переговоров по политическим вопросам. Однако нарком особенно подчеркнул, что «обсуждения должны проходить постепенно». Но Гитлер уже назначил дату нападения на Польшу, и времени у него не оставалось. Поэтому 14 августа в 22.45 Шуленбургу была отправлена телеграмма (в
