Знание-сила, 2009 № 10 (988) - Балдаччи
МАЛЕНЬКИЕ ТРАГЕДИИ ВЕЛИКИХ ПОТРЯСЕНИЙ
Как убить национального лидера
Елена Съянова
21 мая 1794 году английский агент-наблюдатель Дютар пишет своему шефу премьер-министру Вильяму Питу следующее: «После устранения Дантона во Франции остался один национальный лидер, чье имя равноценно букве закона, чье слово само есть закон. Это Максимилиан Робеспьер».
24 мая того же года Дютар продолжает свою мысль: «Не нужно обольщаться на тот счет, что народ способен в скором времени отвернуться от Робеспьера. Народ к этому еще не готов. Однако после казни эбертистов и лидеров Коммуны народ больше не имеет голоса в Национальном Конвенте. Там правят иные силы, которые не только не поддерживают Робеспьера — они ненавидят его и сделают все, чтобы столкнуть в пропасть».
«Как убить национального лидера? — вопрошает в том же послании Дютар. — Смерть его не должна быть мгновенной, ибо она лишь множит народный пафос. Доказательство тому — смерть Марата, ныне возведенного в божество. Правильное же убийство есть процесс поэтапный, и происшествие вчерашнего дня говорит мне о том, что первый этап успешно пройден, поскольку Париж рассмеялся».
Вчера был теплый, ласковый денек с желтым солнышком, голубым небом и зеленой травкой, усыпанной золотистыми стружками и заваленной штабелями досок во дворе дома столяра Дюпле, у которого вот уже пятый год подряд снимал комнату Максимилиан Робеспьер. По этим стружкам прогуливалась с раннего утра какая-то девица и посматривала на окна. Работники Дюпле, пилившие доски, несколько раз спрашивали, чего ей здесь нужно, но, не получив вразумительного ответа, махнули на нее рукой. Позже из дома вышел сам Дюпле и тоже поинтересовался. Девица отвечала, что желает видеть гражданина Робеспьера и говорить с ним. Вид у нее был ангельский: невинный взгляд, румянец на щечках, на пухлом локотке — розовая корзиночка. Дюпле сказал, что Робеспьера нет дома. Однако, уже собравшись было уйти, он вдруг вспомнил, что год назад, вот так же явилась в дом Марата другая девица — Шарлотта Корде — и тоже с ангельским взглядом.
«А ну-ка, ребята, гляньте, нет ли при ней чего-нибудь подозрительного», — велел Дюпле своим работникам. Те первым делом сунули носы в корзинку девушки и — о, ужас! — обнаружили там два ножа. Целых два! Шарлотта Корде в квадрате! Какой кошмар! Из дома выбежали жена Дюпле и две их дочери и. вскоре присоединились к общему смеху. Дело было в том, что оба ножа этой новой Немезиды были размером с детский мизинец; такими не убить, не ранить, разве что поцарапать можно. Посмеялись, однако в полицию девицу все-таки свели.
Доброе семейство Дюпле никак не предполагало, что уже на следующее утро их знаменитому квартиранту сделается не до смеха.
По привычке просматривая за завтраком свежие газеты, Робеспьер вдруг побледнел; чашка с кофе замерла в его руке. Газеты живописали вчерашнее происшествие на редкость точно, без малейшего искажения: и залитый солнцем дворик, и кукольную внешность девочки по имени Сесиль, и ее кукольные ножички, и смех во дворе Дюпле. После античной трагедии Марата и Шарлотты Корде это покушение не годилось даже в площадной балаган. И Робеспьер прекрасно понял, какой удар нанесли ему враги: кукольные ножички Сесили Рено, не дотянувшись ни до его камзола, ни до его репутации, совершили самое худшее: они сбили пафос с имени Максимилиана Робеспьера. Вся значительность, весомость, а главное — серьезность созданного им образа грозила развеяться, как дым, ибо Париж рассмеялся.
Чтобы как-то поправить дело, Сен-Жюст срочно потребовал в связи с покушением принять новый закон об усилении террора. Но Комитет общественного спасения, в котором Робеспьер до сих пор был хозяином, отказался. Это был страшный удар, теперь уже — впрямую, по репутации Неподкупного.
«Полагаю, что следует ожидать быстрого развития событий и перехода ко второму этапу. Полагаю также, что после смеха Париж погрузится в задумчивость, ее сменит общее недовольство, и заговорщикам не составит труда перевести ропот Парижа в предъявление вины тому, чье политическое одиночество столь опасно затянулось», — писал агент Дютар премьер-министру Питу.
А Сесиль Рено гильотина отрезала голову.
А НА САМОМ ДЕЛЕ
Четыреста русских линкоров
Юрий Кирпичёв
Как известно, дамы сыграли важную роль в мировой политике. Из-за прекрасной Елены на Трою двинулся флот в тысячу сто кораблей — и началась война, погрузившая ахейский мир во мрак. Аспазия увлекла Перикла в циркумпонтийский круиз — и афинский Гранд Флит демонстрировал флаг в Понте Эвксинском. Клеопатра одним взмахом ресниц рассорила преемников Цезаря — и ввергла Рим в братоубийственную войну, исход которой решила, уведя флот из-под Акциума. Есть, есть, что вспомнить историкам!
Вот и в России после Петра I, вздернувшего Россию не то на дыбы, не то на дыбу, дамы взяли бразды правления империей в свои ручки, от чего проистекли многие последствия. Например, отсутствие хорошего флота помешало материнской любви императрицы Екатерины I проявиться в полной мере. Дело обстояло так.
Когда на дочери великого реформатора Анне женился голштинский герцог Карл-Фридрих, он — в качестве приданого — пожелал отнять у датчан Шлезвиг. Отзывчивая теща собрала 15 линейных кораблей, 4 фрегата и 80 галер, а на суше приказала готовить корпус в 40 тысяч штыков. Поход, однако, не состоялся. В мае 1726 года англо-датская эскадра в 31 вымпел пришла к Ревелю и привезла письмо короля, в котором тот предостерегал Екатерину от необдуманных поступков. Царица гневалась, обвиняла Англию в попрании норм международного права (поход на Данию, по ее мнению, вполне в эти нормы укладывался), а Верховный Тайный совет втайне подумывал о затоплении кораблей.
Своих, разумеется. Британцы ушли только осенью, а на следующий год их паруса вновь замаячили на горизонте. От опасной затеи со Шлезвигом пришлось отказаться.
Англичане вообще сыграли исключительную роль в истории русского флота, но о взаимной любви как-нибудь потом, а сейчас важно понять, как петровским адмиралам в голову могло прийти такое — топить корабли в базе своего флота? Почему они не вышвырнули зарвавшихся британцев с Балтики? Ведь прошел всего год после смерти царя-мореплавателя, у руля державы стояла его верная супруга, ее окружали «птенцы гнезда Петрова» — не могло же все так быстро прийти в упадок?!
Ответ вас удивит: