Знание-сила, 2009 № 11 (989) - Цыбанова
«З-С»: А по какому критерию вы разделяете «цивилизацию» и «культуру»?
В.М.: Англичане и французы употребляют эти понятия как синонимы (отсюда, кстати, и идея множественности цивилизаций), немцы, а вслед за ними и русские в XIX веке — как антонимы. Шпенглер, например, считал, что цивилизация — это смерть культуры.
Обычно к цивилизации относят материальную (экономическую и социально-политическую), а к культуре — духовную стороны общественного развития. Более правильно, как мне кажется, различать эти понятия по принципу общество и личность.
Там, где общество и личность оказываются во взаимоисключающем отношении, возникает противоположность между цивилизацией и культурой.
Цивилизация возникла первоначально в оппозиции не к культуре, а к варварству. В силу разности места и времени своего появления она предстала как веер цивилизаций, существенно отличающихся друг от друга. На смену одним цивилизациям приходили другие. Некоторые из них дожили до наших дней. Но во все времена наличие такого множества — свидетельство не только разных путей выхода из варварского состояния, но и незаконченности, незавершенности этого процесса. Подтверждением тому служит судьба многих цивилизаций, погибших либо от столкновения друг с другом, либо от натиска варварских племен. От подобного столкновения не застрахованы и ныне существующие цивилизации. И так будет, видимо, до тех пор, пока цивилизация не достигнет состояния некоторой универсальности, не станет для большинства народов единой и общей. Только тогда она сможет окончательно победить варварство, признаком которого как раз и является абсолютизация всего, что разделяет людей и противопоставляет их друг другу.
Первой в истории попыткой перехода к универсальной цивилизации стал Древний Рим. Именно Рим поставил своей задачей объединить под своей властью разные народы, опираясь при этом не только на власть силы, но и на власть права. Это была не просто мечта о мировом господстве, владевшая умами многих завоевателей, а именно идея универсальной цивилизации, уравнивающая всех в правах римского гражданина. Ее потому и называют иногда «римской идеей». Начиная с «первого Рима», история Европы стала историей ее практического воплощения в жизнь, хотя на разных этапах — разными путями и средствами. Кстати, своеобразным продолжением этой идеи стала «русская идея». Европа и Россия — каждая по-своему — претендовали на создание универсальной цивилизации, во всяком случае, лелеяли мечту о ней.
Со стороны Запада подобная претензия диктовалась некоторыми вполне объективными обстоятельствами. Запад универсален по причине не своей религиозности (здесь ему противостоят другие религии), а своей научной и правовой рациональности, которая не требует для себя никакой религиозной санкции. Наука и право — вот реальный вклад Запада в мировое развитие, которым не может пренебречь ни одна цивилизация. Создав современную науку и светские формы жизни, базирующиеся на формально-правовых началах, он усмотрел в них единственно приемлемый для человечества способ его совместного существования.
«З-С»: Кажется, в этом ряду должна быть еще идея прогресса.
В.М.: А разве переход к правовому государству не является прогрессом?
«З-С»: Получается, что западное представление о прогрессе совсем не обязательно включает в себя идею технической гонки?
В.М.: Почему только технической? Технический прогресс, конечно, важен, но к нему не сводится весь общественный прогресс. Об уровне цивилизованности общества судят, прежде всего, не по уровню развития техники, а по тому, насколько справедливы в нем законы и соблюдаются права человека, В этом смысле Запад с его пиететом перед демократией и правом действительно может дать пример другим странам.
Западу всегда казалось, что именно он призван покончить с варварством былых времен, явить миру единственно возможную форму его интеграции. Но так было до тех пор, пока в фазе его капиталистического развития не обнаружились черты, заставившие говорить о «новом варварстве». На место первоначальной оппозиции «цивилизация — варварство» пришли другие, не менее острые и опасные. В суммарном виде их можно сформулировать как оппозиция — «цивилизация-природа», с одной стороны, и «цивилизация — культура» — с другой. Только с этого момента можно говорить о том, что различает цивилизацию и культуру. Конфликт цивилизации, развивающейся по законам капиталистического рынка, с природой и культурой, стал причиной экологического и духовного кризиса, обозначив собой тем самым пределы роста этой цивилизации, ее неприемлемость в качестве общепланетарной модели будущего устройства мира.
Причиной экологического кризиса является, как я думаю, вовлечение природы в сферу частнособственнических и рыночных отношений. Но об этом лучше скажут экологи. Еще более явно кризис дал о себе знать в сфере культуры. Попадая в зависимость от рынка, она становится массовой культурой, имеющей мало общего с тем, что понималось под культурой раньше. Массовая культура — это то, чем можно торговать, как нефтью и газом. Освободившись от власти государства, творцы культуры попали в зависимость от власти рынка, и еще вопрос, какая зависимость для них более обременительна. Как ни парадоксально, в условиях монархической власти, когда культура в значительной своей части была придворной, служила власти и знати, создавались художественные шедевры, пережившие века, а в условиях рыночной свободы почему-то все больше создаются однодневки.
Фрагменты статуи императора Константина. Рим
«З-С»: И что, культура с таким «придворным» типом зависимости была более свободной?
В.М.: Свободной она не была, но заказчики, видимо, обладали достаточно развитым вкусом. Не свобода опасна для культуры, а ее коммерциализация, работа исключительно на массовый спрос. Цивилизация, попавшая под власть рынка, породившая современные города с их массовым скоплением людей, почему-то оказалась враждебной высокой куль туре. Об этом писали многие философы и художники, не только Шпенглер.
«З-С»: Что же можно сделать в этой ситуации?
В.М.: Сначала попытаемся разобраться в самой проблеме. Разрыв между цивилизацией и культурой заложен в самом механизме функционирования рыночного производства, отдающего приоритет количеству перед качеством, массовому перед индивидуальным. В нем — в этом механизме — есть и нечто положительное и нечто отрицательное для человека. Уровень жизни повышается, а смысл жизни исчезает. Растет свобода выбора в области потребления, а свобода принятия решений в сфере общественной жизни — политической и экономической — все больше сводится к нулю. Это не просто разрыв между богатыми и бедными, но нечто совсем другое. Россия и Германия в XIX веке — далеко не самые богатые в Европе страны, но их вклад в мировую культуру в это время трудно переоценить. А что теперь? ФРГ — одна из самых экономически процветающих стран Европы, но ее великая культура практически вся в прошлом. С Россией сложнее, но в принципе и здесь наблюдается та же тенденция. С модернизацией и вхождением в мир капиталистической экономики уровень духовной
