Знание-сила, 2009 № 01 (979) - Журнал «Знание-сила»
Образы старых гербов вызывали неприятие: некоторые — монархическими или религиозными мотивами (к их числу относился и московский всадник), большинство же возмущало нейтральностью и «безыдейностью»; в контексте монументальной пропаганды места не было ни тому, ни другому. Но главная причина пренебрежения местными гербами в советский период крылась в сущности «демократического централизма». На всех уровнях власти должна была доминировать партийная (серп и молот) и военная (красная звезда — Марс) символика. На партийной и военной символике, в свою очередь, строилась государственная. Региональные и городские символы в этой ситуации были не нужны и нежеланны.
В случае с Москвой имело место любопытное исключение из правил. Для нее — ради исключительности столичного статуса — попытались создать новый герб, выдержанный в соответствующем духе. В итоге 22 сентября 1924 года Президиумом Моссовета был утвержден проект архитектора Д.П.Осипова, не имеющий никакого отношения к традиционному пониманию герба, но логично вписывающийся в советский контекст: обелиск в честь революции, поставленный перед зданием Моссовета (по проекту того же Осипова), на фоне огромной красной звезды, с серпом и молотом; все это было обрамлено ободом шестерни в сочетании с колосьями, наковальней, ткацким челноком и, наконец, «динамой» (динамомашиной) как символом электрификации. Кроме того, в состав композиции вошли надписи «РСФСР» и «Московский Совет Рабочих, Крестьянских и Красноармейских депутатов».
Помимо самой Москвы, этот «герб» был отнесен и к Московской губернии. Однако он не прижился ни в городе, ни в губернии (вскоре упраздненной), ни в области, которая была образована в 1929 году. Недолговечным оказался не только созданный в 1924 году символ, но и запечатленный в нем монумент, взорванный в мае 1941 года в ходе перепланировки площади.
Лишь в середине 60-х годов XX века возникли первые попытки создать новую, подлинно советскую городскую геральдику. Это было стихийным явлением. Государственных органов, уполномоченных руководить процессом создания гербов, не существовало[3]. Создаваемые гербы были, как правило, детищами местных энтузиастов, наскоро сооружались из индустриальных, аграрных и революционных атрибутов и утверждались городскими Советами — а иногда их исполнительными комитетами и даже партийными органами[4]; периодически их начинали использовать без утверждения. Роль «настоящих гербов» этим символам не предназначалась: на документах (бланках, печатях, удостоверениях) место городских гербов по-прежнему занимала государственная символика; она же господствовала и при иных официальных оказиях. Всерьез применять к новым знакам старые принципы использования, как и составления, гербов никто не собирался. Утвержденным городским символам оставалось ютиться на сувенирных значках или въездных стелах.
Некоторые города вернулись к старым гербам в более или менее искаженной версии[5]. Но герб Москвы со слишком хорошо узнаваемым образом святого на это рассчитывать не мог.
Опыты советской городской геральдики реабилитировали понятие герба, как таковое, и оживили краеведческий интерес к геральдике, но в то же время задали ориентиры, весьма отличные от традиционных.
Это наследство досталось Российской Федерации после упразднения Союза, и что делать с этим наследством — было не очень ясно. Проще всего было бы легитимизировать городские символы как они есть, тем самым поставив крест на дореволюционных гербах. Государственная геральдическая служба Российской Федерации, учрежденная 20 февраля 1992 года, должна была решать эту проблему[6]. Пользуюсь случаем отдать должное Г.В.Вилинбахову, который возглавил тогда (и возглавляет до сих пор) российское геральдическое ведомство. Пригласив меня в штат новорожденной службы, он — после оживленных споров — принял мое предложение провозгласить преемство новой российской геральдики по отношению к имперскому периоду. Тогда это еще казалось отъявленной ересью. Советский миф о невозможности какого-либо правопреемства между «старой царской Россией» и «новым миром» в то время еще владел умами. Служба стала первым государственным учреждением в России, перешагнувшим через этот миф. Вместо того чтобы произвольно сочинять некие новые геральдические методики, Служба обратилась к архивам Гербового отделения и к прочим «геральдическим старинам», восстанавливая российскую геральдику как систему.
Некоторые старинные города поначалу пытались сохранить негеральдичные символы, сочиненные в советское время, и отказаться от исторических. В этих случаях позиция Службы-Герольдии была категоричной: герб, введенный на уровне общероссийского законодательства, не может быть отменен местным актом. Изменения были возможны (а иногда и необходимы) лишь в некоторых случаях — например, короны над щитами отражали реалии ушедшей в прошлое административной системы и не могли ни механически сохраняться, ни прилагаться к новому статусу городов. Во многих случаях проблемами была чревата приверженность краеведов и энтузиастов «екатерининским» двухчастным версиям городских гербов, тогда как Герольдия признавала действующими последние по времени утверждения версии (1883 года).
В случае с регионами ситуация была несколько иной. Будучи плодами советских территориальных реформ, области и края не являлись «губерниями сегодня» и не могли претендовать на признание за ними дореволюционных земельных гербов. Разумеется, во многих случаях было налицо преемство и по территории, и по центру региона. В этих случаях Герольдия всячески приветствовала использование традиционных гербов — но лишь в части геральдического щита, без статусных атрибутов, не соответствующих новому положению. Однако такие областные гербы (в отличие от неотменявшихся городских) следовало не просто вводить в употребление: их приходилось утверждать заново. Примерно такой же оказалась и ситуация с районами.
Москва впервые за свою историю была выделена из региона и поставлена с ним наравне. И в Москве, и в области поспешили принять гербы, опираясь на собственное представление об историческом наследии и при этом не советуясь с геральдическим ведомством. Результаты оказались весьма любопытны: городу досталась вариация на тему «екатерининского» герба, тогда как область взяла за основу более позднюю версию всадника.
23 ноября 1993 года мэр Москвы Ю.М.Лужков издал распоряжение № 674-РМ «О восстановлении исторического Герба города Москвы» и утвердил Положение о гербе Москвы. В 1995 году городской Закон «О гербе и флаге города Москвы» закрепил это решение. Рисунок выполнил художник К.Иванов, ставивший перед собой цель создать современную графическую версию герба 1781 года. В действительности он отталкивался от неаутентичной гравюры в Полном собрании законов, а в части расцветки — от ее произвольной раскраски в позднейших публикациях.
В соответствии с текстом Положения о гербе Москвы его описание звучало так: «На темно-красном щите (отношение ширины к высоте 8:9), развернутый вправо Георгий Победоносец в серебряных доспехах и лазуревой приволоке (мантии), на серебряном коне поражает золотым копьем черного змия». Здесь в глаза бросаются недоразумения: нетрадиционное и для гербоведения, и для самой Москвы уточнение («темно-красный»), и фиксация пропорций щита (что столь же негеральдично), и неверное определение поворота («вправо» в тексте грамотного блазона означает «влево от зрителя», но разработчики этого не знали). Те
